Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология
Часть 48 из 147 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Где же она была?
Николай вскинул огромную голову, взглянул на меня медными круглыми глазами:
— А черт ее знает, где она была, — выкрикнул громко он и, дергая мясистым носом, пояснил: — На Севере, говорит, работала, в сосновом лесу жила, на лыжах каталась, на охоту ходила… и вела, говорит, девическую жизнь, а теперь основательно приехала к мужу и хочу работать… — Тут он замолчал и улыбнулся. — Я всегда говорил, что сестра моя недюжинный человек, необыкновенный.
— Да, — согласился я, — теперь мне все стало понятно, а больше всего радостно, что на этом месте я могу поставить точку в моей повести.
Тут раздался звонок — призыв на заседание, я простился с Николаем, и мы направились к разным дверям: он в делегатский зал, а я в гостевой.
1927
Примечание составителя
Мы приводим примерно четверть объема малашкинской повести, доступной не только в интернете, но и в недавнем книжном переиздании («Циолковский», 2017). Никакой особой фабулы нет, по приводимым фрагментам все понятно, а тем, кого взволновала судьба Татьяны Аристарховой, сообщаем, что все у нее кончилось хорошо, она перековалась, вышла замуж и вернулась к работе. Некоторые не верят, что комсомольцы двадцатых доходили до афинских ночей и прочего разврата в таких масштабах. Интересующихся отсылаем к книге Александра Гужаловского «Сэксуальная рэвалюцыя ў Савецкай Беларусі. 1917–1929 гг» — Мн.: А. М. Янушкевіч, 2017. Там говорится о многом, что уже знакомо читателю нашей антологии, хотя и на белорусском материале — и на белорусском языке; анализируется также нашумевший, ныне совершенно забытый фильм 1926 года «Проститутка» («Убитая жизнью»). Фильм любопытен и сам по себе — в нем читатель найдет почти все, что есть в «Луне» и прочих собранных нами текстах. Картину снял на «Белгоскино» Олег Фрелих по сценарию Ноя Галкина и Елизаветы Демидович, монтировала Эсфирь Шуб, известная классической картиной «Живой Ленин», титры писал Виктор Шкловский, впоследствии автор замысла «Третьей Мещанской, а в эпизоде снялся Марк Донской, будущий отец советского неореализма». С «Луной» совпадает многое, вплоть до попытки самоубийства и оптимистического финала, но это не взаимное влияние, конечно, а нормальный сюжетный архетип нэпа. Картина сохранилась, присутствует в сети и может доставить вам немало веселых минут.
Сергей Семенов
Наталья Тарпова
Акт второй
На сцене — внутренность главного вестибюля вокзала Октябрьской ж. д. в Ленинграде. Кассы билетные, перронные, телефонная будка, электрические расписания поездов, разноцветные электрические надписи и прочая вокзальная обстановка. Вестибюль наполнен пассажирами, провожающими, баулами, чемоданами, у касс протянулись длинные очереди, но все это замерло, как бы схваченное мгновенным сном, каждый человек застыл в соответствующем характерном движении: носильщик согнулся под тяжестью чемодана и так и застыл, продавец в книжном киоске протягивает покупателю газету, на прилавке билетной кассы застыла рука кассира с билетом в пальцах, разговаривающие застыли с открытыми ртами, с взволнованными озабоченными лицами, какие всегда бывают у людей в вокзальной обстановке. Через некоторое время после начала действия, которое в первой своей части будет происходить на трибуне и на особой площадке, «живая картина» вокзала исчезает в темноте.
Одновременно трибуна ярко освещена. Рядом, на меньшей же высоте, чем высота трибуны, — особая площадка, соединенная с трибуной мостками. Площадка очень условно изображает фабричный коллектив. На перила площадки (со стороны зрительного зала) подвешен фанерный щит с надписью «Коллектив ВКП(б)». На площадке за письменным столом сидит Рябьев. Над его головой также небольшой щит, укрепленный на шесте, на щите — надпись: «Организатор коллектива т. Рябьев». Рябьев просматривает какие-то бумаги очень большого формата.
Рябьев (отрывается от бумаг, задумчиво откидывается на спинку стула, зрителям). Знаете, товарищи, чего бы я хотел? (Конфузливо улыбается.) Смеяться, поди, станете… Я хотел бы вести партийную работу… во всесоюзном масштабе… (С живостью вскакивает.) У нас, товарищи, как будто и не принято хотеть столь много. А я считаю, что это неправильно. Каждый должен хотеть для себя не меньшего. Верно я говорю, товарищи?
Тарпова (поднявшись по лесенке, заглядывает на площадку, в руках «Правда»). Ты очень занят, Володя? У меня маленький вопрос к тебе.
Рябьев (радостно бросается навстречу). Пришла? Здравствуй! Мы с тобой еще не виделись сегодня. Кстати, никого еще нету и мы решим все в двух словах.
Тарпова (слушает с недоумением). Я по делу. Можешь разъяснить мне… статью во вчерашней «Правде»? (Сует Рябьеву газету, которую тот машинально отталкивает.)
Рябьев (взволнованно). Ногайло тебе ничего вчера не передавала от моего имени?
Тарпова. Ничего, ничего… (Опять сует газету.) Разъясни, пожалуйста. В чем тут дело…
Рябьев (машинально беря газету). Я тебя с утра поджидаю. Я думал, Ногайло уже передала…
Тарпова (тычет в статью пальцем). В частности, таблицу эту… И потом тут вот… (Показывает.) О каком тут темпе социалистического роста говорится?…
Рябьев (все еще недоумевающе). Как же Ногайло не передала? Я же просил… (Спохватывается.) Что тебе разъяснить? А-а, двухлетние итоги нэпа тебя интересуют. (Уныло.) Значит, ты по поводу двухлетних итогов?
Тарпова. Да, да. Вчера до двух часов ночи читала.
Рябьев молча отходит с газетой в угол площадки, пытается читать, но видно, что ничего не понимает.
Тарпова рисует пальцем на перилах площадки.
Рябьев (комкает газету, в каком-то волнении подходит к Тарповой). Хотя я… Ногайло не передала…
Тарпова рисует пальцем.
Рябьев. У меня к тебе «два слова».
Тарпова рисует пальцем.
Рябьев. Я уж несколько дней всё хочу…
Тарпова. Можешь не трудиться. Я уже знаю твои «два слова».
Рябьев (радостно хватая Тарпову за руку). Ногайло все-таки передала вчера?!
Тарпова (вырывая руку). Ровно ничего. Я знаю… без того. (С горькой иронией.) Я привыкла. «Товарищ Тарпова, ты мне нравишься как женщина… давай жить вместе». (Гневно.) Эти «два слова» хотел сказать мне? Да? Отвечай!
Рябьев (растерянно). Но я…
Тарпова (передразнивая, с горечью). Но я… Но я… Ну, что я? (Впадая в исступление.) Ты тоже как все. Знаком две недели — и уже подходишь с «двумя словами». А знаешь, сколько раз мне уже приходилось выслушивать вот эти самые «два слова»? Знаешь?
Рябьев (растерянно). Товарищ Тарпова…
Тарпова (в исступлении). Во-семь р-раз… Восемь раз ко мне подходили всякие «товарищи» с этими самыми двумя словами, с той поры как я сама стала то-ва-ри-щем Тар-по-вой, членом партии, секретарем фабкома. Приходило тебе когда-нибудь в голову подумать об этом?
Рябьев. Товарищ Тарпова, я вовсе…
Тарпова (в исступлении). Тебе не приходило. Тебе не могло прийти. Ну, а знаешь ли, как я могла, как я должна была отвечать этим восьми… Я каждый раз у-сту-па-ла им… Да, да! Я восемь раз уступила с того дня, как стала «товарищем Тарповой». (С горькой иронией.) И как же могла я не уступить… Да ты мещанка, товарищ Тарпова! Да ты отстала, товарищ Тарпова! Да ты с буржуазными предрассудками!.. (С отчаянием.) И я думала, до сих пор думала, что те восемь — правы, а я в самом деле мещанка. (С неожиданной угрозой.) А вот девятый — не хочу. Слышишь! Не хо-чу…
Рябьев (робко). Я тебя не принуждаю… В чем… дело?
Тарпова (умоляюще протягивая руку). Володя, милый! Все восемь говорили, что не принуждают. Но тут есть какое-то принуждение. Есть, Володя! (В порыве отчаяния.) Ну как можно, встретив женщину два-три раза, тотчас подойти к ней и, опираясь на какое-то партийное право, сказать ей: ты мне нравишься, давай жить вместе?… Как можно, Володя? (Со слезами.) От тебя, именно от тебя, я не ждала этого. Именно ты должен быть каким-то другим, непохожим на всех. За эти две недели, что ты у нас, я так поверила в тебя. Мне казалось, что наконец-то я встретила образец, которому можно подражать во всем: в работе, в жизни… Я тебе, Володя, завидовала и вместе с тем подражала. Когда ты выступаешь на наших собраниях, мне хочется отказаться от своего права мыслить самостоятельно, хочется соглашаться с твоими словами, не проверяя их, следовать тебе во всем со страстью, без оглядки, не задумываясь, не рассуждая… А ты… Ты тоже… как все… как все… (Склоняется головой на перила площадки и плачет.)
Рябьев (не зная, что делать). Ты не плачь… Ты не плачь… (Обрадованно.) Я тебе сейчас объясню статью… (Лихорадочно расправляет скомканную газету и несколько секунд читает.) Значит, по поводу «Двухлетия нэпа»? Послушай, товарищ Тарпова… (Нагибается.) Если правильно понимаешь сущность нэпа, то я могу тебе ответить. Может быть, ты помнишь (трогает Тарпову за плечо), что сказал Одиннадцатый съезд про нэп?… Он сказал: «Отступление окончено. Отступления больше не будет». Но я тебе скажу, что в известном смысле нэп даже не отступление…
Тарпова (не поднимая головы). А почему же тогда Одиннадцатый съезд сказал, что нэп — отступление?
Рябьев (обрадованно). А вот я тебе объясню. Он сказал потому, что…
Ногайло (запыхавшаяся, взволнованная, поднимается на площадку, в руках — какое-то письмо, бросается к Рябьеву). Ну, Рябьев! Всего я ожидала от этого сукина сына, а такого… (Замечает Тарпову и со зловещим видом прячет руку с письмом за спину.) А-а, ты вот где, сударушка, обретаешься? Тем лучше!.. (Выжидает и вдруг выбрасывает руку с письмом из-за спины.) А это что? Это тебе известно — что?…
Тарпова (с пронзительным криком бросается к Ногайло). От Виктора Сергеевича! Я так ждала. Как оно к тебе попало?
Ногайло (медленно). Для кого — от Виктора Сергеевича, а для кого — от сволочи и прохвоста! (Отталкивает Тарпову, тянущуюся к письму.) Не лапай! Твоя очередь последняя… (Письмо к ужасу Тарповой, оказывается распечатанным. Хладнокровно вынимает его из конверта, подает Рябьеву.) На-ка, прочти писульку эту.
Тарпова (в ужасе). Ты читала? Как ты смела? Как ты смела? (Хочет броситься к Рябьеву, но не смеет.)
Рябьев (нерешительно вертит письмо в руках). Это частное письмо…
Ногайло (раздраженно). Частное!.. А ты сунь в него нос — узнаешь, какое частное. Контрреволюционер, белогвардеец, устряловец, черт еще знает кто, сидит у нас на шее, а мы ушами хлопаем. В ГПУ надо такие частные!
Рябьев (удивленно). Ну, если так… (Отходит в сторону и начинает читать.)
Тарпова (в ужасе). Товарищ Рябьев… Товарищ Рябьев…
Ногайло (подходя к Тарповой). Дура ты, дура, бесстыдница ты, бесстыдница! Ну о чем ты только думаешь пустой своей шаболою? (Гневно.) Когда же это ты изволила переписочку затеять с хахалем со своим?
Тарпова (не слушая Ногайло, в ужасе следит, как Рябьев читает письмо). Товарищ Рябьев… Товарищ Рябьев…
Рябьев (не отрываясь от чтения, поднимает руку). Обожди.
Молодой партиец (поднявшись на площадку). Что за шум, а драки нет! (Удивленно всех оглядывает.)
Ногайло подбегает к нему, шепчет что-то на ухо, выразительно кивая на Тарпову.
Молодой партиец (удивленно). А-а! Это дело сурьезное! (К Тарповой.) Что ж это ты, товарищ Тарпова, притираешься к кому не следует?
Тарпова отвернулась от всех. Изредка вытирает глаза, стараясь не плакать.
Молодой партиец (не дождавшись ответа). Э-эх ты су… Баба ты дырявая! (Подходит к Рябьеву, который уже прочитал первый листок письма.) Дай-ка… В чем тут?… (Читает.)
Акатов, поднявшись на площадку, удивленно всех оглядывает и открывает рот, готовясь что-то спросить. Ногайло подбегает и шепчет на ухо.
Акатов (хмурится, решительно подходит к Тарповой). Позор тебе! Позор тебе! Позор тебе! Мерзавка ты! Мерзавка ты! Мерзавка! Стыд и срам! Стыд и срам! Стыд и срам! Тьфу! Тьфу! Тьфу!
Молодой партиец (окончив читать первый листок, чешет затылок). Стой, читай и удивляйся. (Дает листок Акатову.)
На, старик, читай, да не ахай! (Подходит к Рябьеву и берет второй листок, уже прочитанный Рябьевым.)
Ногайло (подбегает к Молодому партийцу). Прочитал? (Шепчутся.)
Рябьев (дочитав последний листок письма). Та-ак-с!
Ногайло (подлетая к Рябьеву). Каков сукин сын!
Николай вскинул огромную голову, взглянул на меня медными круглыми глазами:
— А черт ее знает, где она была, — выкрикнул громко он и, дергая мясистым носом, пояснил: — На Севере, говорит, работала, в сосновом лесу жила, на лыжах каталась, на охоту ходила… и вела, говорит, девическую жизнь, а теперь основательно приехала к мужу и хочу работать… — Тут он замолчал и улыбнулся. — Я всегда говорил, что сестра моя недюжинный человек, необыкновенный.
— Да, — согласился я, — теперь мне все стало понятно, а больше всего радостно, что на этом месте я могу поставить точку в моей повести.
Тут раздался звонок — призыв на заседание, я простился с Николаем, и мы направились к разным дверям: он в делегатский зал, а я в гостевой.
1927
Примечание составителя
Мы приводим примерно четверть объема малашкинской повести, доступной не только в интернете, но и в недавнем книжном переиздании («Циолковский», 2017). Никакой особой фабулы нет, по приводимым фрагментам все понятно, а тем, кого взволновала судьба Татьяны Аристарховой, сообщаем, что все у нее кончилось хорошо, она перековалась, вышла замуж и вернулась к работе. Некоторые не верят, что комсомольцы двадцатых доходили до афинских ночей и прочего разврата в таких масштабах. Интересующихся отсылаем к книге Александра Гужаловского «Сэксуальная рэвалюцыя ў Савецкай Беларусі. 1917–1929 гг» — Мн.: А. М. Янушкевіч, 2017. Там говорится о многом, что уже знакомо читателю нашей антологии, хотя и на белорусском материале — и на белорусском языке; анализируется также нашумевший, ныне совершенно забытый фильм 1926 года «Проститутка» («Убитая жизнью»). Фильм любопытен и сам по себе — в нем читатель найдет почти все, что есть в «Луне» и прочих собранных нами текстах. Картину снял на «Белгоскино» Олег Фрелих по сценарию Ноя Галкина и Елизаветы Демидович, монтировала Эсфирь Шуб, известная классической картиной «Живой Ленин», титры писал Виктор Шкловский, впоследствии автор замысла «Третьей Мещанской, а в эпизоде снялся Марк Донской, будущий отец советского неореализма». С «Луной» совпадает многое, вплоть до попытки самоубийства и оптимистического финала, но это не взаимное влияние, конечно, а нормальный сюжетный архетип нэпа. Картина сохранилась, присутствует в сети и может доставить вам немало веселых минут.
Сергей Семенов
Наталья Тарпова
Акт второй
На сцене — внутренность главного вестибюля вокзала Октябрьской ж. д. в Ленинграде. Кассы билетные, перронные, телефонная будка, электрические расписания поездов, разноцветные электрические надписи и прочая вокзальная обстановка. Вестибюль наполнен пассажирами, провожающими, баулами, чемоданами, у касс протянулись длинные очереди, но все это замерло, как бы схваченное мгновенным сном, каждый человек застыл в соответствующем характерном движении: носильщик согнулся под тяжестью чемодана и так и застыл, продавец в книжном киоске протягивает покупателю газету, на прилавке билетной кассы застыла рука кассира с билетом в пальцах, разговаривающие застыли с открытыми ртами, с взволнованными озабоченными лицами, какие всегда бывают у людей в вокзальной обстановке. Через некоторое время после начала действия, которое в первой своей части будет происходить на трибуне и на особой площадке, «живая картина» вокзала исчезает в темноте.
Одновременно трибуна ярко освещена. Рядом, на меньшей же высоте, чем высота трибуны, — особая площадка, соединенная с трибуной мостками. Площадка очень условно изображает фабричный коллектив. На перила площадки (со стороны зрительного зала) подвешен фанерный щит с надписью «Коллектив ВКП(б)». На площадке за письменным столом сидит Рябьев. Над его головой также небольшой щит, укрепленный на шесте, на щите — надпись: «Организатор коллектива т. Рябьев». Рябьев просматривает какие-то бумаги очень большого формата.
Рябьев (отрывается от бумаг, задумчиво откидывается на спинку стула, зрителям). Знаете, товарищи, чего бы я хотел? (Конфузливо улыбается.) Смеяться, поди, станете… Я хотел бы вести партийную работу… во всесоюзном масштабе… (С живостью вскакивает.) У нас, товарищи, как будто и не принято хотеть столь много. А я считаю, что это неправильно. Каждый должен хотеть для себя не меньшего. Верно я говорю, товарищи?
Тарпова (поднявшись по лесенке, заглядывает на площадку, в руках «Правда»). Ты очень занят, Володя? У меня маленький вопрос к тебе.
Рябьев (радостно бросается навстречу). Пришла? Здравствуй! Мы с тобой еще не виделись сегодня. Кстати, никого еще нету и мы решим все в двух словах.
Тарпова (слушает с недоумением). Я по делу. Можешь разъяснить мне… статью во вчерашней «Правде»? (Сует Рябьеву газету, которую тот машинально отталкивает.)
Рябьев (взволнованно). Ногайло тебе ничего вчера не передавала от моего имени?
Тарпова. Ничего, ничего… (Опять сует газету.) Разъясни, пожалуйста. В чем тут дело…
Рябьев (машинально беря газету). Я тебя с утра поджидаю. Я думал, Ногайло уже передала…
Тарпова (тычет в статью пальцем). В частности, таблицу эту… И потом тут вот… (Показывает.) О каком тут темпе социалистического роста говорится?…
Рябьев (все еще недоумевающе). Как же Ногайло не передала? Я же просил… (Спохватывается.) Что тебе разъяснить? А-а, двухлетние итоги нэпа тебя интересуют. (Уныло.) Значит, ты по поводу двухлетних итогов?
Тарпова. Да, да. Вчера до двух часов ночи читала.
Рябьев молча отходит с газетой в угол площадки, пытается читать, но видно, что ничего не понимает.
Тарпова рисует пальцем на перилах площадки.
Рябьев (комкает газету, в каком-то волнении подходит к Тарповой). Хотя я… Ногайло не передала…
Тарпова рисует пальцем.
Рябьев. У меня к тебе «два слова».
Тарпова рисует пальцем.
Рябьев. Я уж несколько дней всё хочу…
Тарпова. Можешь не трудиться. Я уже знаю твои «два слова».
Рябьев (радостно хватая Тарпову за руку). Ногайло все-таки передала вчера?!
Тарпова (вырывая руку). Ровно ничего. Я знаю… без того. (С горькой иронией.) Я привыкла. «Товарищ Тарпова, ты мне нравишься как женщина… давай жить вместе». (Гневно.) Эти «два слова» хотел сказать мне? Да? Отвечай!
Рябьев (растерянно). Но я…
Тарпова (передразнивая, с горечью). Но я… Но я… Ну, что я? (Впадая в исступление.) Ты тоже как все. Знаком две недели — и уже подходишь с «двумя словами». А знаешь, сколько раз мне уже приходилось выслушивать вот эти самые «два слова»? Знаешь?
Рябьев (растерянно). Товарищ Тарпова…
Тарпова (в исступлении). Во-семь р-раз… Восемь раз ко мне подходили всякие «товарищи» с этими самыми двумя словами, с той поры как я сама стала то-ва-ри-щем Тар-по-вой, членом партии, секретарем фабкома. Приходило тебе когда-нибудь в голову подумать об этом?
Рябьев. Товарищ Тарпова, я вовсе…
Тарпова (в исступлении). Тебе не приходило. Тебе не могло прийти. Ну, а знаешь ли, как я могла, как я должна была отвечать этим восьми… Я каждый раз у-сту-па-ла им… Да, да! Я восемь раз уступила с того дня, как стала «товарищем Тарповой». (С горькой иронией.) И как же могла я не уступить… Да ты мещанка, товарищ Тарпова! Да ты отстала, товарищ Тарпова! Да ты с буржуазными предрассудками!.. (С отчаянием.) И я думала, до сих пор думала, что те восемь — правы, а я в самом деле мещанка. (С неожиданной угрозой.) А вот девятый — не хочу. Слышишь! Не хо-чу…
Рябьев (робко). Я тебя не принуждаю… В чем… дело?
Тарпова (умоляюще протягивая руку). Володя, милый! Все восемь говорили, что не принуждают. Но тут есть какое-то принуждение. Есть, Володя! (В порыве отчаяния.) Ну как можно, встретив женщину два-три раза, тотчас подойти к ней и, опираясь на какое-то партийное право, сказать ей: ты мне нравишься, давай жить вместе?… Как можно, Володя? (Со слезами.) От тебя, именно от тебя, я не ждала этого. Именно ты должен быть каким-то другим, непохожим на всех. За эти две недели, что ты у нас, я так поверила в тебя. Мне казалось, что наконец-то я встретила образец, которому можно подражать во всем: в работе, в жизни… Я тебе, Володя, завидовала и вместе с тем подражала. Когда ты выступаешь на наших собраниях, мне хочется отказаться от своего права мыслить самостоятельно, хочется соглашаться с твоими словами, не проверяя их, следовать тебе во всем со страстью, без оглядки, не задумываясь, не рассуждая… А ты… Ты тоже… как все… как все… (Склоняется головой на перила площадки и плачет.)
Рябьев (не зная, что делать). Ты не плачь… Ты не плачь… (Обрадованно.) Я тебе сейчас объясню статью… (Лихорадочно расправляет скомканную газету и несколько секунд читает.) Значит, по поводу «Двухлетия нэпа»? Послушай, товарищ Тарпова… (Нагибается.) Если правильно понимаешь сущность нэпа, то я могу тебе ответить. Может быть, ты помнишь (трогает Тарпову за плечо), что сказал Одиннадцатый съезд про нэп?… Он сказал: «Отступление окончено. Отступления больше не будет». Но я тебе скажу, что в известном смысле нэп даже не отступление…
Тарпова (не поднимая головы). А почему же тогда Одиннадцатый съезд сказал, что нэп — отступление?
Рябьев (обрадованно). А вот я тебе объясню. Он сказал потому, что…
Ногайло (запыхавшаяся, взволнованная, поднимается на площадку, в руках — какое-то письмо, бросается к Рябьеву). Ну, Рябьев! Всего я ожидала от этого сукина сына, а такого… (Замечает Тарпову и со зловещим видом прячет руку с письмом за спину.) А-а, ты вот где, сударушка, обретаешься? Тем лучше!.. (Выжидает и вдруг выбрасывает руку с письмом из-за спины.) А это что? Это тебе известно — что?…
Тарпова (с пронзительным криком бросается к Ногайло). От Виктора Сергеевича! Я так ждала. Как оно к тебе попало?
Ногайло (медленно). Для кого — от Виктора Сергеевича, а для кого — от сволочи и прохвоста! (Отталкивает Тарпову, тянущуюся к письму.) Не лапай! Твоя очередь последняя… (Письмо к ужасу Тарповой, оказывается распечатанным. Хладнокровно вынимает его из конверта, подает Рябьеву.) На-ка, прочти писульку эту.
Тарпова (в ужасе). Ты читала? Как ты смела? Как ты смела? (Хочет броситься к Рябьеву, но не смеет.)
Рябьев (нерешительно вертит письмо в руках). Это частное письмо…
Ногайло (раздраженно). Частное!.. А ты сунь в него нос — узнаешь, какое частное. Контрреволюционер, белогвардеец, устряловец, черт еще знает кто, сидит у нас на шее, а мы ушами хлопаем. В ГПУ надо такие частные!
Рябьев (удивленно). Ну, если так… (Отходит в сторону и начинает читать.)
Тарпова (в ужасе). Товарищ Рябьев… Товарищ Рябьев…
Ногайло (подходя к Тарповой). Дура ты, дура, бесстыдница ты, бесстыдница! Ну о чем ты только думаешь пустой своей шаболою? (Гневно.) Когда же это ты изволила переписочку затеять с хахалем со своим?
Тарпова (не слушая Ногайло, в ужасе следит, как Рябьев читает письмо). Товарищ Рябьев… Товарищ Рябьев…
Рябьев (не отрываясь от чтения, поднимает руку). Обожди.
Молодой партиец (поднявшись на площадку). Что за шум, а драки нет! (Удивленно всех оглядывает.)
Ногайло подбегает к нему, шепчет что-то на ухо, выразительно кивая на Тарпову.
Молодой партиец (удивленно). А-а! Это дело сурьезное! (К Тарповой.) Что ж это ты, товарищ Тарпова, притираешься к кому не следует?
Тарпова отвернулась от всех. Изредка вытирает глаза, стараясь не плакать.
Молодой партиец (не дождавшись ответа). Э-эх ты су… Баба ты дырявая! (Подходит к Рябьеву, который уже прочитал первый листок письма.) Дай-ка… В чем тут?… (Читает.)
Акатов, поднявшись на площадку, удивленно всех оглядывает и открывает рот, готовясь что-то спросить. Ногайло подбегает и шепчет на ухо.
Акатов (хмурится, решительно подходит к Тарповой). Позор тебе! Позор тебе! Позор тебе! Мерзавка ты! Мерзавка ты! Мерзавка! Стыд и срам! Стыд и срам! Стыд и срам! Тьфу! Тьфу! Тьфу!
Молодой партиец (окончив читать первый листок, чешет затылок). Стой, читай и удивляйся. (Дает листок Акатову.)
На, старик, читай, да не ахай! (Подходит к Рябьеву и берет второй листок, уже прочитанный Рябьевым.)
Ногайло (подбегает к Молодому партийцу). Прочитал? (Шепчутся.)
Рябьев (дочитав последний листок письма). Та-ак-с!
Ногайло (подлетая к Рябьеву). Каков сукин сын!