Макс
Часть 21 из 38 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он достал пару самодельных приспособлений, смастряченных из подводной маски, шланга от пылесоса, моторчика от миксера и пары угольных брикетов.
— Давай сюда, — протянул руку Газман, и оба они начали натягивать свои приспособы.
— Вы бы лучше просто научились под водой дышать, — уперла Ангел руки в боки. — Это очень важно. Попробуйте.
— Последний раз, когда я попробовал, я полчаса оклематься не мог. — Голос Газмана звучит из маски, как с того света. — Макс до сих пор про ту бухту на Восточном Побережье слышать ничего не хочет. Нет! Лично я предпочитаю последнее изобретение крылатых инженеров-конструкторов. Прошу любить и жаловать: молодые гении, Игги и Газман.
В лунном свете даже сквозь ее подводные очки мальчишкам прекрасно видно, как Ангел закатила глаза. Но чего с ними препираться. Она высоко подпрыгнула, раскрыла свои белоснежные крылья и полетела над водой. Газ и Игги припустили за ней вдогонку.
В четверти мили от берега они сложили крылья и плавно ушли под воду.
Темнота им не помеха. С их двухсотпроцентным зрением исследовать подводный мир даже ночью — не проблема. Тем более что кислородные приспособления действуют согласно гениальному замыслу: качают морскую воду сквозь фильтры, выделяют кислород и направляют его прямо мальчишкам в рот. Дыши — не хочу! Газзи под водой победоносно показывает Игги большой палец, а тот в ответ что-то довольно булькает.
— Смотрите! Акулы! — Мысль Ангела отчетливо звучит в голове у Газзи, и на секунду ему становится завидно: родной сестре всяких талантов отпущено, а его обделили. Но Игги тут же дернул его за руку, показывая пальцем налево. Сердце Газа упало. Прямо на них, лениво разрезая воду, плывет громадная молотоголовая акула.
Игги снял дыхательный аппарат:
— Я здесь даже видеть могу. Ну… или что-то в этом роде. — Его булькающие слова звучат неотчетливо, но Газ понимает по губам. — Скорее, это не зрение, а сверхчувствительные эхолокаторы. — Он широко улыбается и снова натягивает на лицо дыхательный аппарат. — Во акулы какие здоровенные.
Газзи повернулся и видит еще несколько медленно приближающихся к ним молотоголовых. Они уже так близко, что ему хорошо видны их странно мертвые глаза. У него по спине пробегает озноб. Встретившись взглядом с Ангелом, он мысленно просит ее: сделай так, чтобы они ушли. Она разочарованно кивает — ей что, поиграть с ними приспичило? — и пристально вперивается в самую крупную хищницу.
Газзи кажется, что секунды превратились в часы. Он понятия не имеет, что Ангел говорит акулам, но они, подождав и словно поразмыслив, постепенно разворачиваются и уплывают. С громким бульканьем Газ облегченно вздыхает и плывет к коралловому рифу. Вот бы всегда жить под водой. Здесь так мирно и спокойно. И столько всяких невиданных чудес. Вон морская звезда прилипла к рифу, вон миллион разноцветных маленьких рыбок, вон…
— Оооо! — орет Газ сквозь дыхательный аппарат. Прямо рядом с ним, раза в три больше, чем он сам, висит огромная серебряная рыбина, плоская, как гигантский доллар в обрамлении оранжевых плавников.
Рыбина смотрит на Газзи и боится повернуть голову. Газзи смотрит на рыбину и боится вздохнуть. Оба замерли в недоумении.
Но тут подплывает Ангел, протягивает к рыбине руку и гладит ее по серебристому боку. Рыбе это, похоже, нравится, и она поворачивается к Ангелу. Ангел щекочет ее под подбородком. (Подбородка у рыбы, конечно, нет, но, безусловно, нетрудно догадаться, что имеется в виду нежное местечко подо ртом, которое, видно, у всех живых существ одинаково чувствительно к ласке.) Газзи готов поклясться, что рыбина заулыбалась. Постепенно и он сам решается вытянуть руку и тоже погладить морское создание. Рыбий бок гладкий и прохладный, весь в крошечных чешуйках. Она ведет себя, как большущая рыба-собака — чуть ли не хвостом виляет от радости.
Но радости на этом кончаются: что-то внезапно обжигает Газзи лицо и руки, он отчаянно вопит от боли и только чудом не теряет свой дыхательный аппарат. И тут же Игги кричит:
— Акулы, акулы! У них пасти в крови!
Сознание у Газзи помутилось от боли, а вода помутнела от крови. Но сквозь всю эту муть он все равно видит, как в пастях молотоголовых исчезает что-то большое и белое.
И в этот момент внимание огромных хищников обращается к Игги, Газзи и Ангелу. И на сей раз они выглядят не спокойными и равнодушными, а быстрыми, жадными и агрессивными. Оскаленные челюсти сверкают несколькими рядами острых, как бритва, зубов. Хвосты бьют из стороны в сторону, и с каждым толчком акулы все ближе подступают к крылатой троице.
43
Признаюсь, когда в ушах у меня глухо загудело, а перед глазами замелькали всполохи молний, я решила, что это все из-за Клыка. Типа того что «он перевернул мой мир до основания». Или как в журналах для подростков пишут: «Не горят ли звезды ярче, когда он с тобой?» Или: «Не замирает ли у тебя сердце? Не уходит ли в его присутствии земля из-под ног?»
На все журнальные вопросы я без колебаний отвечу: да, да, и еще раз да. Да, уходит, да, замирает, да, конечно, горят.
Вот я и подумала сначала, что все это со мной происходит из-за Клыка. Но быстро смекнула, что Клык тут не больно-то и при чем. А дело все в робиотах-з и их автоматах.
Если вы решили, что история эта про чувствительную влюбленную девчонку подросткового возраста, с шелковистыми локонами, с белозубой улыбкой и БЕЗ крыльев, — ошибаетесь. Это история про меня. А поэтому нельзя и двух глав пролистнуть без того, чтоб на слова «пули» или «стрельба» не наткнуться.
И вот вокруг нас трассирующие пули опять со свистом разрезают воздух.
— Ложись, — кричит Клык, прижимая меня к земле и заталкивая под цементную скамью. На ней уже щербин без счету, и пули бьют рикошетом. Один из цементных осколков задел мне щеку — здорово, наверное, меня разукрасил.
— Так я и знала. Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой, — шепчу я. В ответ Клык только сжимает мне руку.
— Думаешь, они знают, что мы отсюда отправляемся маму спасать? Думаешь, считают, что мы слишком близко к цели подошли?
Высовываемся из-за скамейки. Команда робиотов медленно движется к нам, смыкая вокруг полукольцо. Их всего штук двадцать, но, глядя на них, невольно переосмысливаешь выражение «тяжеловооруженные». Народ на набережной с воплями несется врассыпную. Между нами и робиотами, механически нажимающими на курок вживленных им «Узи», осталась одна только полуразваленная ими скамейка, и они вот-вот, как говорится, прижмут нас к стенке. Вернее, к парапету набережной.
И тут голос подает Макс, военный стратег и лидер:
— Значит так. За нами металлические перила. За ними обрыв и океан. Пятимся назад, ныряем под перила и прыгаем с обрыва. Там сразу вверх, делаем круг и заходим им в спину.
— Отличный план, — шепчет Клык. — А что потом?
— Понятия не имею. Давай, отползай.
Клык в мгновение ока выкатился из-под скамейки и бросился под откос. Я за ним. Кувырок — и я падаю вниз, не раскрывая крыльев. Только бы успеть их раскрыть у самой земли. Только бы мое свободное падение не закончилось на острых прибрежных скалах.
Носок кроссовки чиркнул по валуну и задымился. Но в ту же секунду крылья резко подбросили меня вверх. Идем над океаном на бреющем полете. Делаем круг, заходя назад к концу причала. Лихорадочно перебираю варианты дальнейших шагов.
— Надо столкнуть их с утеса, — говорит Клык, когда мы заходим робиотам в тыл.
Они продолжают надвигаться на скамейку, пуская в нее очередь за очередью, так что бетон уже похож на швейцарский сыр. Стоящая рядом урна изрешечена насквозь, а вывеску, которая прежде о чем-то оповещала, прочитать невозможно. Поэтому я вам даже не скажу, что на ней было когда-то написано и зачем ее здесь поставили. Но что самое главное, железные перила тоже насквозь прострелены и дышат на ладан. По всему видно, что должны рухнуть при первом же прикосновении.
— Надо, — соглашаюсь я с Клыком. — Постой, они почему-то не чувствуют, что нас нет под скамейкой. Разве у них не включены тепловые сенсоры?
— Может, этих запрограммировали только наступать и стрелять. А может, их поставили на дистанционное управление. И тому, кто там кнопки на расстоянии жмет, в жизни не понять, что нас и след простыл.
Все это очень странно. Какого-то звена в этой загадке явно не хватает. A какого, убей меня бог, не пойму. Но пока важно, чтобы эти робиоты свалились в тартарары.
И вот мы у них за спиной. Поднимаемся выше и выше и обрушиваемся на бойцов со скоростью 200 миль в час. Обожаю этот приемчик. Будто в компьютерной игре, где траекторию рассчитываешь десять раз в секунду. А то промахнешься и в здание какое-нибудь врежешься.
Прежде чем по ним долбануть, переворачиваемся ногами вперед и — бабах!
Я впилилась в одного с такой силой, что у меня даже челюсти клацнули. Его подбросило от земли фута на два, и он с размаху впахался в робиота, стоящего перед ним. А дальше пошел работать эффект домино.
Мы с Клыком стремительно снова поднялись в небо и пошли по второму заходу. Не успели они просчитать в своих компьютерных башках, что происходит, как первый ряд уже свалил изрешеченные перила и полетел с тридцатифутовой высоты вниз прямо на острые скалы. Бабах!
Только один из них исхитрился извернуться и прицелиться. Вот-вот пальнет. Но, спикировав к самой земле, я долбанула его в щиколотку и заскользила по асфальту, раздирая в клочья мои лучшие джинсы. Робиот качнулся и, поливая скалы пулеметными очередями, полетел с обрыва.
Переждав пару секунд, осторожно высовываемся посмотреть, что происходит внизу. Останки робиотов кое-где еще искрят. Но это всего-навсего куча дотлевающих обломков. Коли уж потратили миллиарды на этих уродов, могли бы придумать какую-нибудь удароустойчивую технологию. А так — только вагон денег извели, а толку чуть.
За углом уже слепят мигалками, скрежещут тормозами и завывают сиренами полицейские машины и фургоны пожарной команды. Болтаться здесь дольше смысла нет. Пора сматываться. Мы, не сговариваясь, дернули вдоль набережной и спрыгнули с обрыва чуть в стороне от того места, где свалились робиоты.
Снова распахнули крылья и взмыли над морем. Резко снизившись, летим у самой воды, все набавляя и набавляя скорость. Пьянящий ночной воздух бьет мне в лицо и треплет волосы.
Итак, не пора ли подвести итоги прошедшего вечера? Каковы наши «pro» и «contra»?
Pro:
Отличный ужин в ресторане гавайской кухни.
Мороженое — пальчики оближешь.
Полный кайф с Клыком, мир, совет да любовь — ура! Наконец-то!
Победа над свирепыми кровожадными убийцами робиотами.
Contra:
Свирепые кровожадные убийцы робиоты не дали нам вволю нацеловаться.
Моим лучшим джинсам пришел безвременный конец. И вообще, мой прикид ни к черту не годился, даже пока был в целости и сохранности. Вечно я какую-то дрянь на себя нацеплю.
И последнее. Прямо на нас стремительно летит что-то темное и, похоже, здорово неприятное. Ракета? Снаряд? Наши ночные приключения, кажись, еще не закончились.
44
Газман выплюнул дыхательную трубку и закричал:
— Ангел!
Его лицо и руки горят, как в огне. Кажется, от боли его сейчас стошнит. Прямо под водой. Как это может стошнить под водой — непонятно.
И тут же рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, тянутся к нему и клацают челюстями акулы. Их широко раскрытые пасти окровавлены, и из них вываливаются клочья чего-то белого. Они все ближе. Их зубы вот-вот рванут…
Ничего они не рванут, потому что Ангел поднимает скрещенные руки — всемирно известный жест, означающий «Немедленно остановить нападение акул». Грозно выставив голову вперед, она сурово вперилась в молотоголовых.
— Не сметь! — громко булькает она прямо в морду трем хищникам-людоедам.
Они тормозят так резко, что будь они на земле, их бы занесло и развернуло. Но здесь, в воде, они только зависают на месте в паре инчей от крылатой троицы. Ангел сердито тычет в них пальцем — очередной универсальный жест: «Вы гадкие, мерзкие акулы!»
«Газ, Игги, отплывайте, сдавайте назад. Только медленно-медленно».
Эту мысленную команду Ангелу словами повторять не пришлось — Газзи мгновенно все понял, незаметно похлопал Игги по спине и осторожно попятился. Чувствуя, что легкие готовы разорваться от отсутствия воздуха, он снова берет в рот трубку дыхательного аппарата.
— Давай сюда, — протянул руку Газман, и оба они начали натягивать свои приспособы.
— Вы бы лучше просто научились под водой дышать, — уперла Ангел руки в боки. — Это очень важно. Попробуйте.
— Последний раз, когда я попробовал, я полчаса оклематься не мог. — Голос Газмана звучит из маски, как с того света. — Макс до сих пор про ту бухту на Восточном Побережье слышать ничего не хочет. Нет! Лично я предпочитаю последнее изобретение крылатых инженеров-конструкторов. Прошу любить и жаловать: молодые гении, Игги и Газман.
В лунном свете даже сквозь ее подводные очки мальчишкам прекрасно видно, как Ангел закатила глаза. Но чего с ними препираться. Она высоко подпрыгнула, раскрыла свои белоснежные крылья и полетела над водой. Газ и Игги припустили за ней вдогонку.
В четверти мили от берега они сложили крылья и плавно ушли под воду.
Темнота им не помеха. С их двухсотпроцентным зрением исследовать подводный мир даже ночью — не проблема. Тем более что кислородные приспособления действуют согласно гениальному замыслу: качают морскую воду сквозь фильтры, выделяют кислород и направляют его прямо мальчишкам в рот. Дыши — не хочу! Газзи под водой победоносно показывает Игги большой палец, а тот в ответ что-то довольно булькает.
— Смотрите! Акулы! — Мысль Ангела отчетливо звучит в голове у Газзи, и на секунду ему становится завидно: родной сестре всяких талантов отпущено, а его обделили. Но Игги тут же дернул его за руку, показывая пальцем налево. Сердце Газа упало. Прямо на них, лениво разрезая воду, плывет громадная молотоголовая акула.
Игги снял дыхательный аппарат:
— Я здесь даже видеть могу. Ну… или что-то в этом роде. — Его булькающие слова звучат неотчетливо, но Газ понимает по губам. — Скорее, это не зрение, а сверхчувствительные эхолокаторы. — Он широко улыбается и снова натягивает на лицо дыхательный аппарат. — Во акулы какие здоровенные.
Газзи повернулся и видит еще несколько медленно приближающихся к ним молотоголовых. Они уже так близко, что ему хорошо видны их странно мертвые глаза. У него по спине пробегает озноб. Встретившись взглядом с Ангелом, он мысленно просит ее: сделай так, чтобы они ушли. Она разочарованно кивает — ей что, поиграть с ними приспичило? — и пристально вперивается в самую крупную хищницу.
Газзи кажется, что секунды превратились в часы. Он понятия не имеет, что Ангел говорит акулам, но они, подождав и словно поразмыслив, постепенно разворачиваются и уплывают. С громким бульканьем Газ облегченно вздыхает и плывет к коралловому рифу. Вот бы всегда жить под водой. Здесь так мирно и спокойно. И столько всяких невиданных чудес. Вон морская звезда прилипла к рифу, вон миллион разноцветных маленьких рыбок, вон…
— Оооо! — орет Газ сквозь дыхательный аппарат. Прямо рядом с ним, раза в три больше, чем он сам, висит огромная серебряная рыбина, плоская, как гигантский доллар в обрамлении оранжевых плавников.
Рыбина смотрит на Газзи и боится повернуть голову. Газзи смотрит на рыбину и боится вздохнуть. Оба замерли в недоумении.
Но тут подплывает Ангел, протягивает к рыбине руку и гладит ее по серебристому боку. Рыбе это, похоже, нравится, и она поворачивается к Ангелу. Ангел щекочет ее под подбородком. (Подбородка у рыбы, конечно, нет, но, безусловно, нетрудно догадаться, что имеется в виду нежное местечко подо ртом, которое, видно, у всех живых существ одинаково чувствительно к ласке.) Газзи готов поклясться, что рыбина заулыбалась. Постепенно и он сам решается вытянуть руку и тоже погладить морское создание. Рыбий бок гладкий и прохладный, весь в крошечных чешуйках. Она ведет себя, как большущая рыба-собака — чуть ли не хвостом виляет от радости.
Но радости на этом кончаются: что-то внезапно обжигает Газзи лицо и руки, он отчаянно вопит от боли и только чудом не теряет свой дыхательный аппарат. И тут же Игги кричит:
— Акулы, акулы! У них пасти в крови!
Сознание у Газзи помутилось от боли, а вода помутнела от крови. Но сквозь всю эту муть он все равно видит, как в пастях молотоголовых исчезает что-то большое и белое.
И в этот момент внимание огромных хищников обращается к Игги, Газзи и Ангелу. И на сей раз они выглядят не спокойными и равнодушными, а быстрыми, жадными и агрессивными. Оскаленные челюсти сверкают несколькими рядами острых, как бритва, зубов. Хвосты бьют из стороны в сторону, и с каждым толчком акулы все ближе подступают к крылатой троице.
43
Признаюсь, когда в ушах у меня глухо загудело, а перед глазами замелькали всполохи молний, я решила, что это все из-за Клыка. Типа того что «он перевернул мой мир до основания». Или как в журналах для подростков пишут: «Не горят ли звезды ярче, когда он с тобой?» Или: «Не замирает ли у тебя сердце? Не уходит ли в его присутствии земля из-под ног?»
На все журнальные вопросы я без колебаний отвечу: да, да, и еще раз да. Да, уходит, да, замирает, да, конечно, горят.
Вот я и подумала сначала, что все это со мной происходит из-за Клыка. Но быстро смекнула, что Клык тут не больно-то и при чем. А дело все в робиотах-з и их автоматах.
Если вы решили, что история эта про чувствительную влюбленную девчонку подросткового возраста, с шелковистыми локонами, с белозубой улыбкой и БЕЗ крыльев, — ошибаетесь. Это история про меня. А поэтому нельзя и двух глав пролистнуть без того, чтоб на слова «пули» или «стрельба» не наткнуться.
И вот вокруг нас трассирующие пули опять со свистом разрезают воздух.
— Ложись, — кричит Клык, прижимая меня к земле и заталкивая под цементную скамью. На ней уже щербин без счету, и пули бьют рикошетом. Один из цементных осколков задел мне щеку — здорово, наверное, меня разукрасил.
— Так я и знала. Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой, — шепчу я. В ответ Клык только сжимает мне руку.
— Думаешь, они знают, что мы отсюда отправляемся маму спасать? Думаешь, считают, что мы слишком близко к цели подошли?
Высовываемся из-за скамейки. Команда робиотов медленно движется к нам, смыкая вокруг полукольцо. Их всего штук двадцать, но, глядя на них, невольно переосмысливаешь выражение «тяжеловооруженные». Народ на набережной с воплями несется врассыпную. Между нами и робиотами, механически нажимающими на курок вживленных им «Узи», осталась одна только полуразваленная ими скамейка, и они вот-вот, как говорится, прижмут нас к стенке. Вернее, к парапету набережной.
И тут голос подает Макс, военный стратег и лидер:
— Значит так. За нами металлические перила. За ними обрыв и океан. Пятимся назад, ныряем под перила и прыгаем с обрыва. Там сразу вверх, делаем круг и заходим им в спину.
— Отличный план, — шепчет Клык. — А что потом?
— Понятия не имею. Давай, отползай.
Клык в мгновение ока выкатился из-под скамейки и бросился под откос. Я за ним. Кувырок — и я падаю вниз, не раскрывая крыльев. Только бы успеть их раскрыть у самой земли. Только бы мое свободное падение не закончилось на острых прибрежных скалах.
Носок кроссовки чиркнул по валуну и задымился. Но в ту же секунду крылья резко подбросили меня вверх. Идем над океаном на бреющем полете. Делаем круг, заходя назад к концу причала. Лихорадочно перебираю варианты дальнейших шагов.
— Надо столкнуть их с утеса, — говорит Клык, когда мы заходим робиотам в тыл.
Они продолжают надвигаться на скамейку, пуская в нее очередь за очередью, так что бетон уже похож на швейцарский сыр. Стоящая рядом урна изрешечена насквозь, а вывеску, которая прежде о чем-то оповещала, прочитать невозможно. Поэтому я вам даже не скажу, что на ней было когда-то написано и зачем ее здесь поставили. Но что самое главное, железные перила тоже насквозь прострелены и дышат на ладан. По всему видно, что должны рухнуть при первом же прикосновении.
— Надо, — соглашаюсь я с Клыком. — Постой, они почему-то не чувствуют, что нас нет под скамейкой. Разве у них не включены тепловые сенсоры?
— Может, этих запрограммировали только наступать и стрелять. А может, их поставили на дистанционное управление. И тому, кто там кнопки на расстоянии жмет, в жизни не понять, что нас и след простыл.
Все это очень странно. Какого-то звена в этой загадке явно не хватает. A какого, убей меня бог, не пойму. Но пока важно, чтобы эти робиоты свалились в тартарары.
И вот мы у них за спиной. Поднимаемся выше и выше и обрушиваемся на бойцов со скоростью 200 миль в час. Обожаю этот приемчик. Будто в компьютерной игре, где траекторию рассчитываешь десять раз в секунду. А то промахнешься и в здание какое-нибудь врежешься.
Прежде чем по ним долбануть, переворачиваемся ногами вперед и — бабах!
Я впилилась в одного с такой силой, что у меня даже челюсти клацнули. Его подбросило от земли фута на два, и он с размаху впахался в робиота, стоящего перед ним. А дальше пошел работать эффект домино.
Мы с Клыком стремительно снова поднялись в небо и пошли по второму заходу. Не успели они просчитать в своих компьютерных башках, что происходит, как первый ряд уже свалил изрешеченные перила и полетел с тридцатифутовой высоты вниз прямо на острые скалы. Бабах!
Только один из них исхитрился извернуться и прицелиться. Вот-вот пальнет. Но, спикировав к самой земле, я долбанула его в щиколотку и заскользила по асфальту, раздирая в клочья мои лучшие джинсы. Робиот качнулся и, поливая скалы пулеметными очередями, полетел с обрыва.
Переждав пару секунд, осторожно высовываемся посмотреть, что происходит внизу. Останки робиотов кое-где еще искрят. Но это всего-навсего куча дотлевающих обломков. Коли уж потратили миллиарды на этих уродов, могли бы придумать какую-нибудь удароустойчивую технологию. А так — только вагон денег извели, а толку чуть.
За углом уже слепят мигалками, скрежещут тормозами и завывают сиренами полицейские машины и фургоны пожарной команды. Болтаться здесь дольше смысла нет. Пора сматываться. Мы, не сговариваясь, дернули вдоль набережной и спрыгнули с обрыва чуть в стороне от того места, где свалились робиоты.
Снова распахнули крылья и взмыли над морем. Резко снизившись, летим у самой воды, все набавляя и набавляя скорость. Пьянящий ночной воздух бьет мне в лицо и треплет волосы.
Итак, не пора ли подвести итоги прошедшего вечера? Каковы наши «pro» и «contra»?
Pro:
Отличный ужин в ресторане гавайской кухни.
Мороженое — пальчики оближешь.
Полный кайф с Клыком, мир, совет да любовь — ура! Наконец-то!
Победа над свирепыми кровожадными убийцами робиотами.
Contra:
Свирепые кровожадные убийцы робиоты не дали нам вволю нацеловаться.
Моим лучшим джинсам пришел безвременный конец. И вообще, мой прикид ни к черту не годился, даже пока был в целости и сохранности. Вечно я какую-то дрянь на себя нацеплю.
И последнее. Прямо на нас стремительно летит что-то темное и, похоже, здорово неприятное. Ракета? Снаряд? Наши ночные приключения, кажись, еще не закончились.
44
Газман выплюнул дыхательную трубку и закричал:
— Ангел!
Его лицо и руки горят, как в огне. Кажется, от боли его сейчас стошнит. Прямо под водой. Как это может стошнить под водой — непонятно.
И тут же рядом, буквально на расстоянии вытянутой руки, тянутся к нему и клацают челюстями акулы. Их широко раскрытые пасти окровавлены, и из них вываливаются клочья чего-то белого. Они все ближе. Их зубы вот-вот рванут…
Ничего они не рванут, потому что Ангел поднимает скрещенные руки — всемирно известный жест, означающий «Немедленно остановить нападение акул». Грозно выставив голову вперед, она сурово вперилась в молотоголовых.
— Не сметь! — громко булькает она прямо в морду трем хищникам-людоедам.
Они тормозят так резко, что будь они на земле, их бы занесло и развернуло. Но здесь, в воде, они только зависают на месте в паре инчей от крылатой троицы. Ангел сердито тычет в них пальцем — очередной универсальный жест: «Вы гадкие, мерзкие акулы!»
«Газ, Игги, отплывайте, сдавайте назад. Только медленно-медленно».
Эту мысленную команду Ангелу словами повторять не пришлось — Газзи мгновенно все понял, незаметно похлопал Игги по спине и осторожно попятился. Чувствуя, что легкие готовы разорваться от отсутствия воздуха, он снова берет в рот трубку дыхательного аппарата.