Львы умирают в одиночестве
Часть 7 из 18 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты хороша так, что больно смотреть, – прошептал он. – Как же я счастлив.
Но Калисто, услышав его голос, испуганно вскрикнула и бросилась в другую комнату. А мать девушки, вбежавшая на шум, изменилась в лице и покачала головой:
– Не к добру это, что ты видел свою суженую в свадебном платье до церемонии. Быть беде.
Ибрагим, считавший себя современным парнем, не верящим в древние предрассудки, лишь посмеялся и принялся уговаривать Калисто не обращать внимания на случившееся.
– Сама подумай, – заверял он, поднося руку девушки к губам и нежно целуя ее пальцы, – что сможет нас разлучить? Люди? Мы не позволим им встать между нами! Нужда? С тобой мне не страшны никакие невзгоды. Смерть? – Он со смехом погрозил кулаком куда-то в пространство: – Да пусть только сунется, беззубая! Уж я ей покажу!
Калисто лишь теснее прижималась к нему, но ничего не отвечала.
Верить ли приметам или не верить, доверять ли знакам судьбы или считать их случайными совпадениями, каждый решает для себя сам. Сработало ли проклятие увиденного до срока свадебного платья или просто напряжение, испокон веков существовавшее между двумя так тесно живущими народами, именно в это время вдруг вырвалось на поверхность, нам неизвестно. Но через два дня после случившегося в Стамбуле произошел погром. Кто-то распространил слухи о разрушениях, якобы сделанных руками греческих террористов, и разъяренная толпа турок ворвалась в квартал, где традиционно жили греческие семьи. Много часов продолжалась резня. Многие были убиты, ранены. Сожженные дома исчислялись сотнями, изнасилованные девушки – десятками. Огромное горе постигло живущих в Турции греков. И до мирного острова, где жили Калисто и Ибрагим, оно докатилось.
– Отец, ты собираешься отдать нашу сестру, свою единственную дочь, замуж за мусульманина? За одного из тех, кто жестоко уничтожает наш народ? – горячился старший брат Калисто Вазилис.
– В то время как все греки уезжают из Турции, ты хочешь остаться здесь, обречь нас на погибель, а нашу сестру на поругание? – вторил ему младший брат Димитрис.
Не буду долго рассказывать, какие ссоры бушевали в обеих семьях. Скажу только, что соглашение о помолвке было расторгнуто, и семья Калисто в спешном порядке собралась эмигрировать из Турции.
Не такова была эта девушка, чтобы легко согласиться на отъезд. Для начала она упрямо заявила:
– Я никуда не поеду! Ибрагим – моя судьба, и я останусь с ним, что бы ни произошло.
Не поддалась она ни на крики братьев, ни на угрозы отца. Но слезы матери сделали свое дело:
– Пощади нас, Калисто! – причитала та. – Ты же видишь, что происходит. Неужели ты хочешь, чтобы с твоей семьей случилось то же, что с греками, которые жили в Константинополе? Чтобы твоего отца и братьев насмерть забила толпа, чтобы тебя и меня обесчестили, а дом наш сожгли? Неужели мы мало любили тебя, мало баловали, что теперь ты желаешь нам такой судьбы? А ведь это может произойти в любую минуту, я утром слышала, как перешептывались турецкие мужчины на базаре и показывали на меня пальцем. Не губи нас, дочка!
И Калисто, ничего не боявшаяся, любому готовая дать отпор, не выдержала отчаяния матери и дала согласие на отъезд. В ночь перед отправлением корабля, на котором должна была отплыть семья, они с Ибрагимом тайно встретились в их укромном месте – на поросшем лесом горном уступе, надежно укрытом от любопытных глаз густой зеленью.
Ибрагим прижимал девушку к себе, целовал ее покрасневшие от слез глаза и умолял не отчаиваться.
– Я тебя найду, – твердил он. – Где бы ты ни была, куда бы тебя ни увезли, я найду тебя и приеду. Верь мне, только верь мне.
– Я верю, – искренне отвечала Калисто, исступленно гладя его лицо – резкие скулы, черные брови, щекочущие ладони густые ресницы.
На следующее утро корабль увез девушку из Турции.
Мой мобильник, до сих пор спокойно лежавший на столе, снова зазвонил. А я вдруг осознала, что не хочу даже смотреть на экран, видеть, кто требует моего внимания – Макс, Вадим или директор крупного телеканала, которому я обещала написать мелодию для заставки новостей культуры. Вся эта московская жизнь, с ее вечной суетой, мелочными проблемами, нелепыми связями, приносящими лишь маету и тоску, вдруг показалась мне такой далекой, такой искусственной! Негромкий голос Костаса заворожил меня, и я словно всем своим существом оказалась в том времени, когда юная Калисто, стоя по щиколотку в морской воде, встречала лодку своего Ибрагима. Не глядя, я сбросила звонок и отключила телефон.
– Продолжайте, пожалуйста!
– Я вас еще не утомил этой историей? – смущенно спросил Костас.
– Нет, что вы, – покачала головой я. – Мне не терпится услышать, что было дальше. Неужели они больше никогда не увиделись?
– Почему же, увиделись, – возразил Костас и в задумчивости пробарабанил темными от загара мозолистыми пальцами по столу. – Ведь Ибрагим обещал девушке, что приедет к ней, а он всегда держал свое слово. Только к добру ли это было, то, что он не смог нарушить свою клятву…
– Не к добру? – с тревогой спросила я.
Солнце уже опустилось совсем низко над горизонтом, замочило край своего алого одеяния в морской воде. Над деревенькой повисли сумерки – самое сладкое, самое упоительное время суток в этом краю. Море, очень спокойное, отливающее в закатном свете жемчужными оттенками, тихий плеск воды, запахи жареной рыбы из всех домов, крики и смех играющих во дворах детей, постепенно смолкающий стрекот цикад – от всего этого на утомленную душу снисходило умиротворение.
Камбала моя давно была съедена, графин с вином опустел. И Костас предложил:
– Может быть, спустимся к морю? И по дороге я расскажу вам конец истории.
Я согласилась. Он подал мне руку с этакой простодушной любезностью, помог подняться и повел по мощенной камнем деревенской улочке вниз, к пляжу, к пристани, где тихонько покачивались у берега рыбачьи лодки. Дойдя до пляжа, я разулась и пошла по песку босиком, он же взял мои сандалии и понес их, сцепив ремешками и перекинув через запястье.
– Вы спрашиваете, к добру или не к добру было то, что Ибрагим сдержал обещание, – продолжил свой рассказ Костас. – Но кто мы такие, чтобы судить? Ведь оценивать, хорош или плох был какой-то поступок, может лишь тот, кто хотя бы примерно представляет себе, для чего люди вообще живут на земле, вам не кажется? Можно точно сказать, что решение Ибрагима на тот момент принесло ему и его возлюбленной много боли и страданий. Но ведь были у него и более отдаленные последствия! И кто знает, не ради них ли все это и произошло? К тому же Ибрагим – такой, каким его создала природа – просто не мог поступить иначе.
Оказавшись здесь, на Хиосе, Калисто очень тосковала. Все было для нее непривычным – новый дом, в котором поселилась семья, новые люди, другие обычаи. Но более всего девушку, конечно, угнетала тоска по Ибрагиму. Родители пытались отвлечь ее, отец даже предлагал поднакопить денег и отправить ее в город учиться живописи. Но Калисто не соглашалась. Ей ничего было не интересно без Ибрагима, только о нем были все ее мысли. Часами просиживала девушка на берегу, вглядываясь в линию горизонта – не покажется ли вдалеке лодка Ибрагима, не пристанет ли к берегу корабль, с которого спустится ее суженый.
– Не жди зря, дочка, – уговаривала ее мать. – Он не приедет. Его сюда не пустят. Видишь же, что творится между нашими народами. Люди совсем сошли с ума от злобы.
Но Калисто упрямо качала головой:
– Ибрагим найдет способ. Он приедет ко мне, даже если между нами выставят тысячи преград.
Неподалеку от селения, где обосновалась семья Калисто, находилась небольшая каменная церковь, очень древняя, пребывавшая в запустении. И вот Калисто договорилась со священником, что будет работать в ней, подновлять древние фрески, да и просто белить стены. Своего стремления она не объяснила, но, должно быть, это было что-то вроде обета – если она будет усердно трудиться, восстанавливая старинные росписи, Ибрагим к ней вернется. В деревне девушку и так считали блаженной, поэтому ее решение ни у кого удивления не вызвало – так, посмеивались вслед: опять эта юродивая пошла малевать свои рисунки.
И вот однажды ночью Калисто проснулась от того, что в окно ее спальни стукнул камешек. Сердце ее радостно забилось, она подскочила с постели, подбежала к окну и увидела внизу, под домом, Ибрагима. Он все же приехал, все же сдержал обещание!
Вне себя от радости, Калисто едва не вскрикнула, но Ибрагим поспешно приложил палец к губам. И девушка, сообразив, что ему грозит опасность, как была, в ночной сорочке и босиком, тихонько, чтобы не разбудить родителей и братьев, спустилась во двор и упала на грудь своему возлюбленному.
– Видите, вон там, маленькая бухта? – спросил Костас, махнув рукой куда-то вперед.
И я, приглядевшись, различила в сумерках пустынный уголок пляжа, укрытый с обеих сторон крупными камнями.
– Вот туда и отправились влюбленные. Калисто дрожала от холода, и Ибрагим накинул ей на плечи свой свитер.
– Почему мы не остались в доме? – упрямо спрашивала она. – Я бы настояла, я бы не дала братьям тебя выгнать. Я такой же член семьи, как и они, пускай считаются со мной. Я уже один раз подчинилась их воле и уехала, но больше не отступлю.
– Милая, – качал головой Ибрагим. – Мне нельзя здесь находиться.
Ибрагим рассказал своей суженой, что не мог получить разрешения на въезд в Грецию. Его, молодого турка, не хотели сюда пускать, подозревая в том, что он может быть причастен к произошедшим в Стамбуле беспорядкам. И тогда Ибрагим договорился с капитаном торгового судна, направлявшегося на Хиос, и тот, на свой страх и риск, тайно провез его через морскую границу в трюме.
– Если кто-то увидит меня здесь, донесет в полицию, меня схватят, – объяснял Ибрагим. – Я приехал лишь в последний раз увидеть тебя, а завтра уплыву вместе с торговым судном.
– Тогда я уеду с тобой! – решительно заявила Калисто. – Мне все равно, что скажут.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – пытался возражать Ибрагим. – Я же не смогу жениться на тебе, привести тебя в дом. Теперь, после всего, что произошло, моя семья тебя не примет. Со своими родными тебе тоже придется порвать. Что мы станем делать? Скитаться по свету? Я простой рыбак, я больше ничего не умею. Мы станем нищими изгоями, как я могу обречь тебя – юную, нежную девочку – на такое? Давай лучше простимся сейчас, и ты пойдешь своей дорогой.
– Я уже попробовала жить без тебя и больше ни за что к этому не вернусь, – твердо сказала Калисто. – Мне все равно, что будет. С тобой я приму любую ношу, любую нужду. Я вынесу все, не думай, я сильная. Посмотри, какие у меня руки. Знаешь ли ты, что я часами расписывала стены в церкви Святого Тита, чтобы бог сжалился над нами и дал нам встретиться?
– Хорошо, – кивнул Ибрагим. – Я вижу, что ты так же сошла с ума, как и я. Делать нечего, будем с тобой двумя странствующими безумцами.
– Лишь бы вместе, – рассмеялась Калисто.
Напряжение и тревога внезапно покинули ее, на душе сделалось легко. Теперь, когда решение было принято, нужно было лишь осторожно, не привлекая внимания родителей, собрать необходимые вещи. Ибрагим обещал, что уговорит капитана судна спрятать в трюме и Калисто, а значит, уже завтра ночью они вместе уплывут отсюда.
Ни тьма, окутавшая бухту, ни камни на пляже, ни свежий ветер, ни страх перед будущим не могли стать препятствием двум влюбленным, которые так истосковались друг по другу. Ибрагим, обезумев от исступленных поцелуев Калисто, не решался переступить последнюю черту, но она сказала:
– Перед богом я уже твоя жена. Хочу стать твоей всецело.
Так и произошло. Эту ночь Калисто и Ибрагим провели в объятиях друг друга и уснули лишь незадолго до рассвета, уверенные, что уже завтра встретятся вновь, чтобы не расставаться никогда.
– Но они ведь не уехали? Не смогли сбежать? – спросила я.
Я уже догадывалась, что у этой истории не будет счастливого финала, – ведь иначе не было бы здесь, на Хиосе, расписывающей церковь странной старухи, с которой я столкнулась сегодня. И все равно мне безоглядно, как в детстве, хотелось вопреки всему верить, что все как-нибудь устроится и герои смогут быть вместе.
Солнце уже село, взошла луна, и по морю протянулась широкая светлая дорожка. Костас подобрал камешек и швырнул его в воду. Тот запрыгал, рассыпая вокруг сверкающие лунным серебром брызги.
– Нет, они не уехали. Не успели.
Калисто не знала, что брат ее, Димитрис, плохо спал той ночью. Он слышал ее легкие шаги по лестнице, поднялся вслед за ней и выследил влюбленных на пляже.
Прощаясь на рассвете, Калисто и Ибрагим клялись друг другу в любви, обещали ничего не бояться и быть стойкими. Девушка никак не могла оторваться от своего нареченного, он сам через силу разжал ее руки, сказав:
– Вечером, как стемнеет, я буду ждать тебя здесь.
Калисто поднялась по дорожке и вон оттуда, с насыпи, оглянулась и увидела смотрящего ей вслед Ибрагима. Высокого, широкоплечего, такого прекрасного в утреннем свете, когда тело его отливало бронзой, а волосы чернее воронова крыла ерошил свежий ветер. Что-то больно кольнуло у нее в сердце – почему-то показалось, что больше ей никогда не быть с ним.
И все же днем девушка тихонько собирала вещи, мысленно прощаясь с родителями и братьями. Ее страшила неизвестность, пугала разлука с семьей, но Калисто хорошо понимала, что ради Ибрагима пойдет на что угодно. Но, когда в условленное время Калисто с сумкой в руках спустилась в укромную бухту, там не оказалось ни Ибрагима, ни его лодки. Сердце девушки тревожно забилось, предчувствие подсказало ей, что произошла беда, но Калисто все же села на прибрежные камни и решила ждать появления Ибрагима столько, сколько будет нужно. Именно тут, на этом самом камне, ее на рассвете нашли братья.
– Только посмотри на нее, – вскричал Димитрис, обращаясь к Вазилису. – Шлюха, караулящая своего любовника. Ты зря его дожидаешься, Калисто. Этот чертов турок в тюрьме, и не выйдет оттуда еще долго. Его арестовали вчера днем за незаконное пересечение границы.
Калисто ощетинилась, как дикая кошка, глаза ее опасно сверкнули в рассветных лучах.
– Кто же донес на него? – хрипло спросила она.
И Димитрис, гордясь своей сообразительностью, с усмешкой ответил:
– Я. Я видел вас ночью на пляже. Видел, как ты опозорила семью, а этот проклятый дикарь тобой воспользовался. Пришлось принимать меры.
Калисто закричала. Дико закричала, как раненое животное, как подстреленная чайка. Не помня себя, она бросилась на Димитриса. Вазилису удалось перехватить ее и оттащить от брата.
– Успокойтесь, оба! – увещевал он. – Димитрис, уймись! Калисто, пойми, мы хотим тебе добра. Пойдем домой.
– Нет, я не пойду с вами, – через силу выговорила девушка, с трудом переводя дыхание. – Вы больше не братья мне, не семья.
Но Калисто, услышав его голос, испуганно вскрикнула и бросилась в другую комнату. А мать девушки, вбежавшая на шум, изменилась в лице и покачала головой:
– Не к добру это, что ты видел свою суженую в свадебном платье до церемонии. Быть беде.
Ибрагим, считавший себя современным парнем, не верящим в древние предрассудки, лишь посмеялся и принялся уговаривать Калисто не обращать внимания на случившееся.
– Сама подумай, – заверял он, поднося руку девушки к губам и нежно целуя ее пальцы, – что сможет нас разлучить? Люди? Мы не позволим им встать между нами! Нужда? С тобой мне не страшны никакие невзгоды. Смерть? – Он со смехом погрозил кулаком куда-то в пространство: – Да пусть только сунется, беззубая! Уж я ей покажу!
Калисто лишь теснее прижималась к нему, но ничего не отвечала.
Верить ли приметам или не верить, доверять ли знакам судьбы или считать их случайными совпадениями, каждый решает для себя сам. Сработало ли проклятие увиденного до срока свадебного платья или просто напряжение, испокон веков существовавшее между двумя так тесно живущими народами, именно в это время вдруг вырвалось на поверхность, нам неизвестно. Но через два дня после случившегося в Стамбуле произошел погром. Кто-то распространил слухи о разрушениях, якобы сделанных руками греческих террористов, и разъяренная толпа турок ворвалась в квартал, где традиционно жили греческие семьи. Много часов продолжалась резня. Многие были убиты, ранены. Сожженные дома исчислялись сотнями, изнасилованные девушки – десятками. Огромное горе постигло живущих в Турции греков. И до мирного острова, где жили Калисто и Ибрагим, оно докатилось.
– Отец, ты собираешься отдать нашу сестру, свою единственную дочь, замуж за мусульманина? За одного из тех, кто жестоко уничтожает наш народ? – горячился старший брат Калисто Вазилис.
– В то время как все греки уезжают из Турции, ты хочешь остаться здесь, обречь нас на погибель, а нашу сестру на поругание? – вторил ему младший брат Димитрис.
Не буду долго рассказывать, какие ссоры бушевали в обеих семьях. Скажу только, что соглашение о помолвке было расторгнуто, и семья Калисто в спешном порядке собралась эмигрировать из Турции.
Не такова была эта девушка, чтобы легко согласиться на отъезд. Для начала она упрямо заявила:
– Я никуда не поеду! Ибрагим – моя судьба, и я останусь с ним, что бы ни произошло.
Не поддалась она ни на крики братьев, ни на угрозы отца. Но слезы матери сделали свое дело:
– Пощади нас, Калисто! – причитала та. – Ты же видишь, что происходит. Неужели ты хочешь, чтобы с твоей семьей случилось то же, что с греками, которые жили в Константинополе? Чтобы твоего отца и братьев насмерть забила толпа, чтобы тебя и меня обесчестили, а дом наш сожгли? Неужели мы мало любили тебя, мало баловали, что теперь ты желаешь нам такой судьбы? А ведь это может произойти в любую минуту, я утром слышала, как перешептывались турецкие мужчины на базаре и показывали на меня пальцем. Не губи нас, дочка!
И Калисто, ничего не боявшаяся, любому готовая дать отпор, не выдержала отчаяния матери и дала согласие на отъезд. В ночь перед отправлением корабля, на котором должна была отплыть семья, они с Ибрагимом тайно встретились в их укромном месте – на поросшем лесом горном уступе, надежно укрытом от любопытных глаз густой зеленью.
Ибрагим прижимал девушку к себе, целовал ее покрасневшие от слез глаза и умолял не отчаиваться.
– Я тебя найду, – твердил он. – Где бы ты ни была, куда бы тебя ни увезли, я найду тебя и приеду. Верь мне, только верь мне.
– Я верю, – искренне отвечала Калисто, исступленно гладя его лицо – резкие скулы, черные брови, щекочущие ладони густые ресницы.
На следующее утро корабль увез девушку из Турции.
Мой мобильник, до сих пор спокойно лежавший на столе, снова зазвонил. А я вдруг осознала, что не хочу даже смотреть на экран, видеть, кто требует моего внимания – Макс, Вадим или директор крупного телеканала, которому я обещала написать мелодию для заставки новостей культуры. Вся эта московская жизнь, с ее вечной суетой, мелочными проблемами, нелепыми связями, приносящими лишь маету и тоску, вдруг показалась мне такой далекой, такой искусственной! Негромкий голос Костаса заворожил меня, и я словно всем своим существом оказалась в том времени, когда юная Калисто, стоя по щиколотку в морской воде, встречала лодку своего Ибрагима. Не глядя, я сбросила звонок и отключила телефон.
– Продолжайте, пожалуйста!
– Я вас еще не утомил этой историей? – смущенно спросил Костас.
– Нет, что вы, – покачала головой я. – Мне не терпится услышать, что было дальше. Неужели они больше никогда не увиделись?
– Почему же, увиделись, – возразил Костас и в задумчивости пробарабанил темными от загара мозолистыми пальцами по столу. – Ведь Ибрагим обещал девушке, что приедет к ней, а он всегда держал свое слово. Только к добру ли это было, то, что он не смог нарушить свою клятву…
– Не к добру? – с тревогой спросила я.
Солнце уже опустилось совсем низко над горизонтом, замочило край своего алого одеяния в морской воде. Над деревенькой повисли сумерки – самое сладкое, самое упоительное время суток в этом краю. Море, очень спокойное, отливающее в закатном свете жемчужными оттенками, тихий плеск воды, запахи жареной рыбы из всех домов, крики и смех играющих во дворах детей, постепенно смолкающий стрекот цикад – от всего этого на утомленную душу снисходило умиротворение.
Камбала моя давно была съедена, графин с вином опустел. И Костас предложил:
– Может быть, спустимся к морю? И по дороге я расскажу вам конец истории.
Я согласилась. Он подал мне руку с этакой простодушной любезностью, помог подняться и повел по мощенной камнем деревенской улочке вниз, к пляжу, к пристани, где тихонько покачивались у берега рыбачьи лодки. Дойдя до пляжа, я разулась и пошла по песку босиком, он же взял мои сандалии и понес их, сцепив ремешками и перекинув через запястье.
– Вы спрашиваете, к добру или не к добру было то, что Ибрагим сдержал обещание, – продолжил свой рассказ Костас. – Но кто мы такие, чтобы судить? Ведь оценивать, хорош или плох был какой-то поступок, может лишь тот, кто хотя бы примерно представляет себе, для чего люди вообще живут на земле, вам не кажется? Можно точно сказать, что решение Ибрагима на тот момент принесло ему и его возлюбленной много боли и страданий. Но ведь были у него и более отдаленные последствия! И кто знает, не ради них ли все это и произошло? К тому же Ибрагим – такой, каким его создала природа – просто не мог поступить иначе.
Оказавшись здесь, на Хиосе, Калисто очень тосковала. Все было для нее непривычным – новый дом, в котором поселилась семья, новые люди, другие обычаи. Но более всего девушку, конечно, угнетала тоска по Ибрагиму. Родители пытались отвлечь ее, отец даже предлагал поднакопить денег и отправить ее в город учиться живописи. Но Калисто не соглашалась. Ей ничего было не интересно без Ибрагима, только о нем были все ее мысли. Часами просиживала девушка на берегу, вглядываясь в линию горизонта – не покажется ли вдалеке лодка Ибрагима, не пристанет ли к берегу корабль, с которого спустится ее суженый.
– Не жди зря, дочка, – уговаривала ее мать. – Он не приедет. Его сюда не пустят. Видишь же, что творится между нашими народами. Люди совсем сошли с ума от злобы.
Но Калисто упрямо качала головой:
– Ибрагим найдет способ. Он приедет ко мне, даже если между нами выставят тысячи преград.
Неподалеку от селения, где обосновалась семья Калисто, находилась небольшая каменная церковь, очень древняя, пребывавшая в запустении. И вот Калисто договорилась со священником, что будет работать в ней, подновлять древние фрески, да и просто белить стены. Своего стремления она не объяснила, но, должно быть, это было что-то вроде обета – если она будет усердно трудиться, восстанавливая старинные росписи, Ибрагим к ней вернется. В деревне девушку и так считали блаженной, поэтому ее решение ни у кого удивления не вызвало – так, посмеивались вслед: опять эта юродивая пошла малевать свои рисунки.
И вот однажды ночью Калисто проснулась от того, что в окно ее спальни стукнул камешек. Сердце ее радостно забилось, она подскочила с постели, подбежала к окну и увидела внизу, под домом, Ибрагима. Он все же приехал, все же сдержал обещание!
Вне себя от радости, Калисто едва не вскрикнула, но Ибрагим поспешно приложил палец к губам. И девушка, сообразив, что ему грозит опасность, как была, в ночной сорочке и босиком, тихонько, чтобы не разбудить родителей и братьев, спустилась во двор и упала на грудь своему возлюбленному.
– Видите, вон там, маленькая бухта? – спросил Костас, махнув рукой куда-то вперед.
И я, приглядевшись, различила в сумерках пустынный уголок пляжа, укрытый с обеих сторон крупными камнями.
– Вот туда и отправились влюбленные. Калисто дрожала от холода, и Ибрагим накинул ей на плечи свой свитер.
– Почему мы не остались в доме? – упрямо спрашивала она. – Я бы настояла, я бы не дала братьям тебя выгнать. Я такой же член семьи, как и они, пускай считаются со мной. Я уже один раз подчинилась их воле и уехала, но больше не отступлю.
– Милая, – качал головой Ибрагим. – Мне нельзя здесь находиться.
Ибрагим рассказал своей суженой, что не мог получить разрешения на въезд в Грецию. Его, молодого турка, не хотели сюда пускать, подозревая в том, что он может быть причастен к произошедшим в Стамбуле беспорядкам. И тогда Ибрагим договорился с капитаном торгового судна, направлявшегося на Хиос, и тот, на свой страх и риск, тайно провез его через морскую границу в трюме.
– Если кто-то увидит меня здесь, донесет в полицию, меня схватят, – объяснял Ибрагим. – Я приехал лишь в последний раз увидеть тебя, а завтра уплыву вместе с торговым судном.
– Тогда я уеду с тобой! – решительно заявила Калисто. – Мне все равно, что скажут.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – пытался возражать Ибрагим. – Я же не смогу жениться на тебе, привести тебя в дом. Теперь, после всего, что произошло, моя семья тебя не примет. Со своими родными тебе тоже придется порвать. Что мы станем делать? Скитаться по свету? Я простой рыбак, я больше ничего не умею. Мы станем нищими изгоями, как я могу обречь тебя – юную, нежную девочку – на такое? Давай лучше простимся сейчас, и ты пойдешь своей дорогой.
– Я уже попробовала жить без тебя и больше ни за что к этому не вернусь, – твердо сказала Калисто. – Мне все равно, что будет. С тобой я приму любую ношу, любую нужду. Я вынесу все, не думай, я сильная. Посмотри, какие у меня руки. Знаешь ли ты, что я часами расписывала стены в церкви Святого Тита, чтобы бог сжалился над нами и дал нам встретиться?
– Хорошо, – кивнул Ибрагим. – Я вижу, что ты так же сошла с ума, как и я. Делать нечего, будем с тобой двумя странствующими безумцами.
– Лишь бы вместе, – рассмеялась Калисто.
Напряжение и тревога внезапно покинули ее, на душе сделалось легко. Теперь, когда решение было принято, нужно было лишь осторожно, не привлекая внимания родителей, собрать необходимые вещи. Ибрагим обещал, что уговорит капитана судна спрятать в трюме и Калисто, а значит, уже завтра ночью они вместе уплывут отсюда.
Ни тьма, окутавшая бухту, ни камни на пляже, ни свежий ветер, ни страх перед будущим не могли стать препятствием двум влюбленным, которые так истосковались друг по другу. Ибрагим, обезумев от исступленных поцелуев Калисто, не решался переступить последнюю черту, но она сказала:
– Перед богом я уже твоя жена. Хочу стать твоей всецело.
Так и произошло. Эту ночь Калисто и Ибрагим провели в объятиях друг друга и уснули лишь незадолго до рассвета, уверенные, что уже завтра встретятся вновь, чтобы не расставаться никогда.
– Но они ведь не уехали? Не смогли сбежать? – спросила я.
Я уже догадывалась, что у этой истории не будет счастливого финала, – ведь иначе не было бы здесь, на Хиосе, расписывающей церковь странной старухи, с которой я столкнулась сегодня. И все равно мне безоглядно, как в детстве, хотелось вопреки всему верить, что все как-нибудь устроится и герои смогут быть вместе.
Солнце уже село, взошла луна, и по морю протянулась широкая светлая дорожка. Костас подобрал камешек и швырнул его в воду. Тот запрыгал, рассыпая вокруг сверкающие лунным серебром брызги.
– Нет, они не уехали. Не успели.
Калисто не знала, что брат ее, Димитрис, плохо спал той ночью. Он слышал ее легкие шаги по лестнице, поднялся вслед за ней и выследил влюбленных на пляже.
Прощаясь на рассвете, Калисто и Ибрагим клялись друг другу в любви, обещали ничего не бояться и быть стойкими. Девушка никак не могла оторваться от своего нареченного, он сам через силу разжал ее руки, сказав:
– Вечером, как стемнеет, я буду ждать тебя здесь.
Калисто поднялась по дорожке и вон оттуда, с насыпи, оглянулась и увидела смотрящего ей вслед Ибрагима. Высокого, широкоплечего, такого прекрасного в утреннем свете, когда тело его отливало бронзой, а волосы чернее воронова крыла ерошил свежий ветер. Что-то больно кольнуло у нее в сердце – почему-то показалось, что больше ей никогда не быть с ним.
И все же днем девушка тихонько собирала вещи, мысленно прощаясь с родителями и братьями. Ее страшила неизвестность, пугала разлука с семьей, но Калисто хорошо понимала, что ради Ибрагима пойдет на что угодно. Но, когда в условленное время Калисто с сумкой в руках спустилась в укромную бухту, там не оказалось ни Ибрагима, ни его лодки. Сердце девушки тревожно забилось, предчувствие подсказало ей, что произошла беда, но Калисто все же села на прибрежные камни и решила ждать появления Ибрагима столько, сколько будет нужно. Именно тут, на этом самом камне, ее на рассвете нашли братья.
– Только посмотри на нее, – вскричал Димитрис, обращаясь к Вазилису. – Шлюха, караулящая своего любовника. Ты зря его дожидаешься, Калисто. Этот чертов турок в тюрьме, и не выйдет оттуда еще долго. Его арестовали вчера днем за незаконное пересечение границы.
Калисто ощетинилась, как дикая кошка, глаза ее опасно сверкнули в рассветных лучах.
– Кто же донес на него? – хрипло спросила она.
И Димитрис, гордясь своей сообразительностью, с усмешкой ответил:
– Я. Я видел вас ночью на пляже. Видел, как ты опозорила семью, а этот проклятый дикарь тобой воспользовался. Пришлось принимать меры.
Калисто закричала. Дико закричала, как раненое животное, как подстреленная чайка. Не помня себя, она бросилась на Димитриса. Вазилису удалось перехватить ее и оттащить от брата.
– Успокойтесь, оба! – увещевал он. – Димитрис, уймись! Калисто, пойми, мы хотим тебе добра. Пойдем домой.
– Нет, я не пойду с вами, – через силу выговорила девушка, с трудом переводя дыхание. – Вы больше не братья мне, не семья.