Львиное Сердце

Ее мясистая ладонь метнулась к моим чреслам. Я испуганно попятился, но ухитрился подмигнуть ей.

– Ну ты и горячая штучка, Мэри, ей-богу! Слушай, тебе, наверное, пить хочется?

– Умираю от жажды.

Она облизнула губы.

– Я принесу кружку пива.

– Да благословит тебя Бог, парень, – сказала валлийка, просияв.

Направляясь к кладовой, я насвистывал.



Чтобы мой план сработал, требовалось время, но это меня не заботило. Я ждал уже полгода, еще несколько дней не составляли разницы. Как сказал мудрец, месть – блюдо, которое лучше подавать холодным. Я не раз подкарауливал Большую Мэри, делая вид, что наши встречи – не более как случайность. Спасаясь от ее плотских притязаний с помощью лести и быстрых ног, я сумел завоевать ее доверие, в этом сильно помогали украденные из кухни цыплята и пироги с изюмом.

Когда я горько посетовал, что мои простыни кишат клопами – в большей, чем у других оруженосцев, степени, – Мэри была готова перетрудить свои шишковатые ноги, стремясь помочь. Я бессовестно лгал, но ей это и в голову не приходило. Нужно ежедневно замачивать их в едкой соде, посоветовала Мэри. А высушить простыни в такую жару труда не составит. Я расхвалил ее, чмокнул в алую щеку и ухитрился улизнуть, отделавшись только пострадавшей от щипка ягодицей.

Она не догадывалась, что истинной целью моих визитов к ней было получить доступ к одежде рыцарей, прежде всего к вещам Фиц-Алдельма. Не знала женщина и о том, что уже несколько вечеров я бродил по лугам, на которых пасся скот графини. Осматривая деревья, под которыми животные укрывались в полуденный зной, я искал стволы со следами чеса. Мне удалось даже повалить на землю маленького теленка, воспользовавшись тем, что мать его пила воду из реки, и собрать то, что мне требовалось. Любой, кто имел дело с быками, узнает похожие на проказу болячки, поражающие молодняк. Морда покрывается толстыми грубыми чешуйками. Это, слава богу, не проказа. Мерзкая хворь не поражает людей, работающих с животными, но на руках и ладонях могут появиться красные зудящие пятна. В этом и состоял мой план.

Пока Большая Мэри корпела над стиркой, я тайком натирал свежевыстиранную одежду Фиц-Алдельма найденными мной чешуйками и коростой. А потом стал ждать, терпеливо, как волк, наблюдающий за подраненным оленем. Нужда в Большой Мэри отпала. Чтобы не разозлить ее, я пояснил, что стал заходить все реже по причине сильной усталости от дневных трудов. Мне повезло: придворные рыцари усиленно тренировались – ходили слухи о скором приезде важного гостя, – и оруженосцы суетились как никогда, ухаживая за лошадьми своих хозяев, полируя доспехи, заостряя мечи.

Оглядываясь назад, я смеюсь над своей неискушенностью. Одержимый Фиц-Алдельмом, не думая о том, что делается за стенами Стригуила, я понятия не имел, что жизнь моя вот-вот изменится навсегда. Мне предстояла встреча с властелином. Могучим воином. Человеком, которому предстояло править не только Англией, но также Нормандией и Бретанью, Анжу и Аквитанией. Тем, кто поведет войско в Святую землю и дойдет почти до самого Иерусалима.

С Ричардом Львиное Сердце.



Новость пришла седмицу спустя после того, как я попортил наряды Фиц-Алдельма. Сначала гонец доставил ее Ифе в большой зал, а затем она разнеслась по замку со скоростью пламени, охватывающего сенной сарай. Ричард, второй сын короля Генриха, высадился на южном побережье Англии и в следующем месяце намеревается посетить Стригуил. С этой минуты никто ни о чем другом больше не разговаривал. До того у меня было мало причин разузнавать что-то о Ричарде. Но, захваченный будущим приездом венценосного гостя, к тому же почти моего сверстника, я быстро наверстывал упущенное.

В четырнадцать лет он был возведен отцом на престол герцогства Аквитанского и с семнадцати – то есть уже пять лет – постоянно вел войны. Несмотря на молодость, он, по рассказам одного рыцаря, в первое же лето осадил и взял сильный замок Кастийон-сюр-Ажан.

Этот успех не избавил его от невзгод на следующую весну, в лето Господа нашего 1175-е. Мятежная по природе, недовольная новым сеньором аквитанская знать образовала коалицию против Ричарда. Не дрогнув, он набрал большое число брабантских наемников и принялся усмирять бунтовщиков. Три с лишним года бушевала война в Аквитании. Были и неудачи, самая крупная из них произошла в Поне, но такие твердыни, как Сен-Мегрен, Лимож, Шатонёф, Мулинёф, Ангулем, Дак, Байонна и Сен-Пьер, пали перед воинственным герцогом.

Незнакомые, музыкальные французские названия будоражили воображение, а размах и мощь кампаний Ричарда глубоко впечатляли. Не ведая тогда о грязи и крови, о дерьме и моче, о смраде гниющей плоти, которые идут рука об руку с осадой, я представлял себя воином герцогской армии, добывающим славу и почести. Всякий раз, когда эти мечты увлекали меня, просыпалась совесть. Ричард – враг, его следует ненавидеть, как всех в этой проклятой стране. Я корил себя и вспоминал отца как своего повелителя, как человека, которому я обязан сохранять верность. Чужеземные войны нас не касаются. Единственное, что важно, – это борьба в Ирландии. Если представится возможность, решил я, стоит прознать, как берут замки. Это умение пригодится мне по возвращении.

Но, как я ни старался, рассказы о подвигах Ричарда увлекали меня. Казалось, ни одна крепость не может устоять перед ним. Жадный до драки, он зачастую оказывался в самой гуще боя. Если верить Жильберу де Лилю, глашатаю, принесшему весть о визите, самое выдающееся из своих деяний Ричард совершил около месяца тому назад. Из-за осведомленности де Лиля и его скорого отъезда он пользовался большим спросом. Все, от капеллана и его писцов до рыцарей, оруженосцев и пажей, хотели поговорить с ним. Неудивительно, что де Лиль, приятный, лысоватый и не слишком башковитый, редко оставался трезвым с того времени, как огласил послание графине.

Повествование о Тайбуре я услышал на второй вечер после получения драматических известий о скором приезде Ричарда в Стригуил. Закончился поздний ужин, и осыпаемый расспросами де Лиль уселся среди подушек, разложенных на сиденье у окна в большом зале. Его обступили сгоравшие от нетерпения слушатели: рыцари, чиновники, даже сам майордом. Оруженосцы и пажи толпились по краям. Слуги оторвались от работы, навострив уши. Стремясь не упустить ни слова, я вооружился кувшином с вином и встал у правого локтя гонца. Я ловил злобные взгляды Бого и его дружков, но совершенно не беспокоился об этом. Зная, что я рядом, де Лиль протягивал руку всякий раз, когда вина в его кружке оставалось меньше половины.

– Расскажи нам про Тайбур, – попросил Фиц-Алдельм, поддержанный хором голосов.

Де Лиль не ответил. Щеки его покраснели, на дублете темнели винные пятна. Однако он прекрасно понимал, что все в зале ждут его слов. Он сделал большой глоток и благодарно кивнул, когда я метнулся к нему с кувшином.

– А, Тайбур… – проговорил гонец.

– Ты был там? – спросил Фиц-Варин.

– Был, – сказал де Лиль.

Возбужденный гул.

– Неприступная твердыня, – продолжил он. – Стоит на высоком утесе над рекой Шарантой, с трех сторон ее обступают голые скалы. А четвертая укреплена лучше, чем у всякого из известных мне замков.

– Я видел Тайбур, – провозгласил Фиц-Алдельм, раздувшись от важности. Он помолчал, чтобы почесать шею, зародив во мне надежду на то, что чешуйки принялись за работу, и продолжил: – Любая армия расшибет себе лоб о его стены, и только птица способна долететь до вершин, на которых стоит замок.

Перехватив взгляд де Лиля, он заткнулся.

– Как уже говорилось, – высокопарно сказал де Лиль, – я был при осаде. Тайбур принадлежал Жоффруа де Ранкону, союзнику графа Ангулемского, знатного сеньора, уже покорившегося Ричарду. Своевольный, как все эти аквитанцы, Жоффруа отказался преклонить колени. У него имелись основания для уверенности: замок Пон незадолго до этого выдержал четырехмесячную осаду войска Ричарда. Тайбур выглядел еще более неприступным. Его укрепления так мощны, что замок ни разу не пытались взять.

Снова осушив кубок, он подставил его мне.

Я мигом подлил вина.

– Но вот Ричарду, – снова заговорил де Лиль, – нравится играть с огнем. Кости Христовы, это настоящий вождь! Отступив от Пона, он по дороге на Тайбур захватил несколько мелких замков. Заслышав о нашем приближении, обитатели окрестных деревень сбежались в крепость и в отчаянии наблюдали со стен, как мы жжем их фермы, вырубаем виноградники и опустошаем амбары. – Де Лиль громко отхлебнул и удовлетворенно хекнул. – Как они, должно быть, ненавидели нас! Лагерь наш стоял у самых стен, перед единственными воротами Тайбура. Они понятия не имели о намерениях Ричарда, о его приказе шуметь, петь и веселиться. Единственной нашей целью было вывести солдат гарнизона из себя. По виду беспечные, мы на самом деле были готовы к бою, и, когда разъяренные тайбурцы высыпали большим числом из бокового выхода, их ждал жестокий прием. Мы загнали их назад…

Фиц-Алдельм, выглядевший обиженным после выговора от де Лиля, скривил губы. И снова поскреб нижнюю часть шеи.

– Мы? Ты принимал участие в бою?

Его дружки хмыкнули.


– Это образное выражение, добрый сэр. Я не воин, а скромный слуга герцога Ричарда, – невозмутимо ответил де Лиль. И пока Фиц-Алдельм соображал, что ответить, добавил: – А ты сражался при Тайбуре?

При всем своем недалеком уме де Лиль знал, что, как и все здесь присутствующие, Фиц-Алдельм находился тогда в Стригуиле. Смех собравшихся, клянусь, докатился до самой крыши. Не в силах сдержать злорадство и все больше уверяясь, что моя коварная затея с одеждой приносит плоды, я прикрыл лицо рукавом туники. Тщетно: мгновение спустя я заметил, как глаза Фиц-Алдельма впились в меня, точно два кинжала.

Когда хохот стих, де Лиль продолжил рассказ. Фиц-Алдельм, хмурый, как туча, и злой, тем не менее больше не перебивал его.

Мы как завороженные дослушали историю до конца. Солдаты Ричарда погнали защитников с такой яростью, что ворвались в ворота. Хотя многим из врагов удалось укрыться в цитадели, большая часть припасов оказалась в руках герцога. Павшие духом обитатели замка сдались. Потрясение, вызванное падением Тайбура, было огромным. Жоффруа де Ранкон сложил оружие. Пон прекратил сопротивление.

– После многолетнего мятежа в Аквитании за несколько месяцев был восстановлен мир, – важно произнес де Лиль. Он высоко поднял кубок, расплескав вино, потекшее по руке, и вскричал: – Благодаря Ричарду Кер-де-Лион!

Ох уж эта юношеская восприимчивость! Захваченный историей, забыв о вражде с английской короной, я, каюсь, орал так же громко, как остальные.





Глава 4




Не знаю, который был час, когда переполненный мочевой пузырь заставил меня проснуться. Из закрытых ставнями окон сочился тусклый свет, но в большом зале пока царила тьма. Воздух – густой, спертый, насыщенный смрадом перегара и пердежа. Слышался храп. Под ворочающимися во сне людьми шуршала солома. Собака в глубоком сне заскулила и задергалась. Лежа на тюфяке, у двери в замковый двор – откуда тянул сквозняк, – я думал, как поступить. Можно потерпеть с походом в уборную до рассвета, но нарастающие позывы в нижней части тела говорили, что уснуть едва ли получится. Скоты вроде Бого не брезговали мочиться в тихом уголке, но я за время пребывания в Стригуиле воздерживался от этого. Лучше уж выйти на улицу, решил я со вздохом.

Приподнявшись на локте, я потянулся за сапогами, но тут меня остановил некий звук. Я обвел глазами комнату в поисках источника шума; казалось, его произвели украдкой. Не бессвязное бормотание спящего, не свистящий храп, не бестолковая попытка пьяного подняться на ноги. Звук раздался снова, и на этот раз я заметил, откуда он исходит: то была тень, более черная, чем окружающий мрак, и она кралась к двери. Я снова лег, боясь, что колотящееся сердце выдаст меня. Едва отваживаясь дышать, я выжидал до тех пор, пока шаги не затихли снаружи. Затем, зашнуровав сапоги, я зашагал по полу, стараясь не наступить на собратьев-оруженосцев или на скрипучую половицу.

У двери я прислушался, опасаясь, что неизвестный все еще может быть с той стороны порога. Ничего не услышав, я осторожно осмотрел безмолвный, как кладбище, двор. Снаружи было светлее, чем в зале, но до рассвета оставалось еще много времени. Ни души. Местный кот, примостившийся на бочке у двери в кухню, подозрительно поглядел на меня. Мне не было дела до него. Раздраженный из-за того, что так бездарно упустил добычу, я собрался было опорожнить мочевой пузырь, но краем глаза заметил шевеление в конюшне.

Повернув голову, я успел оглядеть фигуру входившего внутрь мужчины. На нем была темная туника, большего я сказать не мог. Питая скорее любопытство, чем подозрения, я спустился по лестнице и направился к ближайшей уборной. Справив нужду, я думал только о том, как вернуться на свой тюфяк и поспать, прежде чем наступит новый день с его заботами, и напрочь позабыл про виденную тень. И вспомнил, только услыхав шаги снаружи.

Застыв на месте и не сомневаясь, что меня непременно обнаружат, я с большим облегчением выдохнул, когда человек не стал заходить в уборную и двинулся к лестнице в большой зал. Мгновением спустя мной овладела досада, ведь мне так и не удалось установить личность посетителя конюшни. Припав ухом к дощатой стене, я пытался прикинуть, как высоко успел он подняться. Пустая затея – я ничего не мог расслышать. Единственным способом опознать неизвестного было выглянуть, рискуя тем, что меня заметят. Любопытство пересилило страх: я высунул голову из двери уборной.

Мужчина одолел уже две трети лестницы, но Фиц-Алдельма я узнал бы и с втрое большего расстояния. Ни у кого в Стригуиле не было такой здоровенной башки. В уме у меня мигом вспыхнуло подозрение. Стремление обыскать конюшню вытеснило мечты о сне и матрасе. Я выскочил из уборной и в спешке зацепил дверь плечом. Та широко распахнулась, и только до глухого не донесся бы скрип заржавленных петель.

Молясь, чтобы вошедший в большой зал Фиц-Алдельм ничего не услышал, я опрометью кинулся через двор в сенной сарай. Там, взобравшись на самую высокую копну, я залег, перепуганный и запыхавшийся. Пока я выжидал, запел петух. С улицы не доходило других звуков, и я начал надеяться, что спасся.

И тут кто-то задвигался снаружи. Шаги. Страх охватил меня. Это Фиц-Алдельм, больше некому. Я не осмеливался выглянуть за край копны. Если рыцарь войдет в сарай, то сразу меня заметит.

Необъяснимо, как удается человеку почувствовать на себе чей-то взгляд. Все еще прислушиваясь к Фиц-Алдельму, я повернул голову. Не далее как в шести шагах от меня, также на вершине копны, лежал один из беспризорных валлийских мальчишек, что обитали в замке и его окрестностях. В большинстве своем мы их просто не замечали, но я никогда не бил и не высмеивал этих бедолаг, как не раз делали на моих глазах Бого и его дружки.

Малец был лет восьми-девяти от роду – с глазами-бусинками, черный от грязи, как мавр, с худенькими, как тростинки, ручками и ножками. Без сомнения, он наблюдал за мной с самого моего появления в сарае. У него открылся рот.

По земляному полу затопали сапоги.

Это определенно был Фиц-Алдельм. В страхе, что мальчишка меня выдаст, я приложил палец к губам, надеясь, что мой умоляющий взгляд достаточно красноречив.

Малец, видимо, что-то уловил, потому как не произнес ни звука.

Шаги то удалялись, то приближались.

– Где эта чертова лестница? – проворчал Фиц-Алдельм.

Мерзавец намерен проверить, есть ли кто наверху, подумал я. Холодный пот выступил у меня на лбу. Обнаружив меня, Фиц-Алдельм убедится, что это я скрипнул дверными петлями. И предположит, что я наблюдал за ним в конюшне. Я приготовился к схватке с неминуемо печальным исходом: Фиц-Алдельм никогда не расставался с кинжалом, тогда как при мне оружия не было.

Шорох. Я повернул голову, сердце у меня ушло в пятки. При всем желании мне было не по силам предотвратить дальнейшие события. Заскользив тощим задом по сену, мальчишка на миг замер у края копны, а потом спрыгнул на пол.

Уверенный, что мне конец, что малец задумал выдать меня в расчете на вознаграждение, я взмолился Богу и всем его святым. Припомнив все свои молитвы, оставшиеся без ответа с тех самых пор, как серые чужеземцы напали на нашу страну, я пал духом и, зажмурившись, ждал, когда мальчишка свершит злое дело. Узнав, что я на копне, Фиц-Алдельм велит мне спуститься вниз и учинит жестокую расправу.

– Прятался там, да? – спросил голос Фиц-Алдельма, которому валлийский говор давался так же трудно, как ирландский.

– Нет, сэр.

Подзатыльник. Крик.

– Подсматривал за мной?

– Нет, сэр!

Еще удар. Плач, вскоре приглушенный.

– Не ври мне, парень. Что ты видел?

– Ничего, сэр. Ничего не видел! – закричал мальчишка срывающимся голосом.

– Твое счастье, если так. Обмолвись хоть одной живой душе, и окажешься на дне Уая.