Львиное Сердце

– На улице холодно. Погрей-ка косточки, Руфус.

Мне не терпелось поделиться новостями, но, не желая говорить при Джоне, я подобрался поближе к очагу и поклонился обоим братьям. Теплая волна обдала меня. Поначалу я наслаждался ею, но потом холодные, как у ящерицы, глаза Джона впились в меня, и мне вдруг захотелось вернуться на морозный воздух замкового двора. Принц явно не забыл обстоятельств первой нашей встречи, когда получил выволочку от брата за насмешку надо мной.

– Ты искал меня? – Ричард всегда был прям.

– Да, сир, – сказал я.

– Ну и?

Не в силах сдержаться, я посмотрел на Джона. Тот сердито нахмурился, а Ричард рассмеялся.

– При моем брате можешь говорить без утайки.

Я убеждал себя, что моя неприязнь к Джону вызвана только внутренним ощущением и его манерой смотреть. Если герцог ему доверяет, мне этого достаточно.

– Некоторое время назад де Борн вошел в шатер Джефри, сир, – доложил я.

Ричард насупил брови. Джон вскинулся, как лиса, выследившая кролика.

– Продолжай, – велел герцог.

Я поведал о том, как пришел Молодой Король, а вскоре после этого де Борн спел песню про замок в Клерво.

– Молодой Король был не очень-то рад, сир, – сказал я и осекся, видя, как лицо у Ричарда помрачнело, словно грозовая туча.

Короткий злой смешок.

– А что Джефри?

– Он смеялся, сир.

– Ну еще бы. Божьи ноги, неужели мои братцы вечно будут колючкой у меня в штанах? – Взгляд его переместился на Джона, принявшего настороженный вид. – К тебе это не относится. Я имею в виду по большей части Джефри, ну и Хэла тоже.

Джон послал ему натянутую улыбку.

– Какое дело Хэлу до замка в Пуату? Клерво, он ведь там?

Я бросил взгляд на Ричарда. Тот поморщился.

– Пусть он и в Пуату, но там уже лет двести хозяйничают анжуйцы. Хэл рассматривает возведение замка как прямое оскорбление или же как вызов его власти.

– Но это ведь не входило в твои намерения? – задал новый вопрос Джон.

– Сказать по правде, я об этом не подумал, – ответил Ричард. – Сомневаюсь, что и Хэлу приходило это в голову, пока этот винный бурдюк де Борн не накропал свою сирвенту. Замок в Клерво не имеет никакого отношения к Хэлу, зато жизненно важен для меня. Что бы ни нашептывал ему на ухо Джефри, каким бы беспечным он ни был, Хэл это поймет. Куда важнее сношения Джефри с де Борном, которые отныне и впредь следует ограничить. Я велю, чтобы трубадуру подрезали крылышки.

Приняв решение, герцог снова повеселел и затребовал еще вина. Выпив со мной, он отправил меня с приказом: следить за шатром Джефри до тех пор, пока Молодой Король и де Борн не уйдут.

Ричарду лучше знать своих братьев, твердил я себе по пути. Молодой Король подвержен порывам, но в душе не питает ненависти к герцогу. Джефри доверять нельзя, это верно, но вдали от Аквитании все его попытки причинить вред будут разом сведены на нет, как только де Борна поместят под арест в его покоях.

Все это не сулило особых сложностей, и мысли мои обратились к иной, куда более привлекательной материи.

К Алиеноре.



Филип был почти настолько же без ума от Жюветты, как я от Алиеноры. Мы вместе строили планы, но первые попытки поговорить с предметами нашего томления закончились позорным провалом. С высоты лет идея шляться по большому залу вблизи апартаментов Матильды выглядит не самой блестящей. Девушек мы так и не увидели, а потом строгий майордом, с первого взгляда распознававший влюбленных оруженосцев, выставил нас вон.

Наши возлюбленные присутствовали за ужином, но обязаны были прислуживать своей госпоже так же, как мы прислуживали Ричарду. Я без конца бросал на Алиенору многозначительные взгляды и вдохновлялся тем, что иногда глаза наши встречались. И всякий раз щеки у меня заливались краской, а сердце начинало колотиться. Господь и все его святые, какой красавицей она была! Я забывал обо всем и, если бы не толчки Филипа, оставлял бы кубок Ричарда пустым.

Ужин близился к завершению. Слуги унесли блюда, и наступил черед музыкантов, наполнивших воздух веселыми мелодиями. В нас, оруженосцах, не было больше нужды, поэтому мы удалились к боковой стене. Естественно, наши взоры обратились на юных дам, которые скромно отводили взгляды.

– Собрался с духом? – шепотом спросил Филип.

Я посмотрел через зал на Алиенору, смеявшуюся над какой-то шуткой Жюветты. Она была так прекрасна, что я в ту минуту обменял бы хауберк и даже Лиат-Маха на ее поцелуй. Желание победило страх.

– Да, – выдавил я.

Возможность не заставила себя долго ждать: Алиенора направилась к выходу из зала – по моей догадке, в уборную. Неприлично было бы встречаться с ней один на один, поэтому я не последовал за ней, а помедлил среди слуг, готовившихся подавать сладости и вино с пряностями. Стоило мне краем глаза заметить ее белокурые локоны, как ко мне вернулась робость. Вместо того чтобы уверенно подойти к ней и поприветствовать с радостным – и наигранным – удивлением, в чем и заключалось мое намерение, я просто стоял, как болван, и таращился.

На мою удачу, у нее оказалось больше самообладания.

– Руфус? – спросила она, грациозно кивнув. – Так ведь тебя зовут?

– Да, госпожа, – сказал я, смущенно залившись краской.


– Ты обычно стоишь среди слуг?

По лукавой улыбке я сообразил, что она угадала причину моего присутствия здесь. И уже играла со мной. Я отбросил осторожность.

– По правде говоря, нет, госпожа. Я увидел, как ты покидаешь зал, и воспользовался случаем, чтобы поговорить с тобой.

Она сделала несколько шагов, но обернулась и посмотрела на меня, давая понять, что беседа не окончена.

– Идем со мной, – сказала девушка.

Сердце подпрыгнуло у меня в груди.

– Благодарю, госпожа.

К моей радости, шла она не быстрее, чем ковыляет древняя старуха. У нас появилось немного времени, прежде чем мы окажемся близ верхнего стола, у всех на виду.

– Ты госпожа Алиенора?

– Да, это я.

От ее улыбки подкашивались ноги.

– Как давно ты служишь у герцогини Матильды? – спросил я, кое-как собравшись с мыслями.

– Почти четыре года.

Я осведомился, откуда она родом.

– Из-под Честера. – Она наморщила лоб. – Ты хорошо говоришь по-французски, но это не твой родной язык.

– Я ирландец, госпожа.

– Руфус – это твое настоящее имя?

– Нет, госпожа. Я был крещен как Фердия.

Похоже, ей было интересно, и я выложил все. Про Кайрлинн. Про мою семью. Про норманнское нашествие. Про то, как меня отправили заложником в Стригуил. Про Изабеллу. Про встречу с герцогом Ричардом. Про то, как я поступил к нему на службу, про плавание через море и про события, произошедшие с тех пор. Естественно, о Роберте Фиц-Алдельме я не упомянул.

– А ты, госпожа? Ты прибыла сюда, когда супруг твоей хозяйки был изгнан? – Она кивнула, и я спросил: – Вы подвергались опасности?

– Слава богу, нет. Император Генрих – человек милосердный: он разрешил моей госпоже остаться в Саксонии, но она предпочла сопровождать мужа.

– Я очень рад, что вам пришлось уехать, – ляпнул я, не подумав.

Она вскинула бровь, но от этого стала только краше.

– Мою госпожу вынудили покинуть свой дом.

Я покраснел еще пуще и поспешно проговорил:

– Я хотел только сказать, что, если бы вы не приехали в Кан, мы никогда бы не встретились.

– Так ты рад этому?

– Так рад, что слов нет, – заявил я, расплывшись в ухмылке, как амадан.

На мою улыбку она ответила своей, куда более сдержанной.

– Мы побеседуем еще?

Я с удивлением и отчаянием сообразил, что мы уже близки к концу зала. Время наше подошло к концу, и сердце мое упало. Мечты о поцелуе, с самого начала казавшиеся несбыточными, теперь вовсе обратились в дым.

– Ничто не доставит мне большего удовольствия, госпожа, – сказал я с полупоклоном.

На прощание она легко коснулась моей руки.

Клянусь, я словно вытянулся ввысь фута на два.

Когда я вернулся, Филип, видевший нас вместе, засыпал меня вопросами.

– Судя по гордой походке, ты преуспел. Это правда?

Я улыбался так, что болели щеки.