Львиное Сердце

Он не сказал нам ни слова, когда удирали французы, когда мы отступали из Перигё. Но по его поведению стало ясно, что без наказания мы не останемся. Нас вызвали после того, как Ричард собрал своих капитанов и приказал наступать на город на следующий день. И вот мы стояли перед ним, пристыженные, как двое мальчишек, пойманных за кражей соседских яблок.

Ричард повернулся ко мне.

– Ты что, глухой?

Мне стоило немалых сил встретить взгляд этих голубых глаз.

– Нет, сир.

– Тогда ты слышал мой приказ: оставаться в доме купца.

– Слышал, сир.

– Но уж ты-то должен был соображать, – сказал Ричард, обращаясь к Джону. – Белены ты, что ли, объелся тем утром? Или был пьян?

– Ни капли не выпил, сир, – твердо возразил Джон.

– А ты?

Каменный взгляд Ричарда уперся в меня.

– Я тоже ничего не пил, сир.

– Что тогда на вас нашло?

Джон пробормотал что-то вроде «двадцать один рыцарь против целого гарнизона» и добавил, что мы хотели помочь. Я кивнул.

– А если бы от вас потребовалось передать весть остальным? – спросил герцог.

Джон потупил взгляд.

– Так ведь не понадобилось, сир, – брякнул я, не дав себе труда подумать.

Ричард сделал шаг в сторону, и мы вдруг оказались лицом к лицу с ним.

Я напрягся, уверенный, что он адресует мне страшное проклятье, ударит, а быть может, и то и другое вместе.

К моему изумлению, герцог рассмеялся. То был не сухой смешок, который издают, если хотят выглядеть веселыми, а искренний, громогласный хохот.

Я глянул искоса на Джона, но не прочитал ничего на его лице.

Ричард снова хохотнул.

– Твоя правда, Руфус, – сказал он. – Более того, не напади вы на арбалетчиков, кто-нибудь из моих рыцарей мог погибнуть. И я сам мог пострадать. За это примите мою благодарность.

Я чувствовал, как улыбка норовит растянуть мои губы. Я поднял взгляд. Глаза Ричарда сверкали, как два куска льда, и радость моя умерла, едва родившись.

– Еще раз ослушаетесь моего приказа, и я позабочусь, чтобы у вас обоих спустили шкуру со спины.

– Да, сир, – хором ответили мы.

Не стыжусь признаться, что колени у меня дрожали. Джон держался тверже, но и он выглядел пристыженным.

– Несите хлеб и мясо. Сыр тоже, – распорядился Ричард. – У меня в животе творится такое, будто мне глотку перерезали.

На том все и закончилось.

– Да, сир, – сказал Джон.

Я лишился дара речи и стоял, разинув рот, как дурак. Джон, уже попривыкший к обращению герцога, ухватил меня за руку и вывел из шатра.

– Большинство людей цепляются за свой гнев, как скряга за золото, а другие похожи на зимнюю бурю. Ричард – из последних, – поделился Джон. – Его гнев сокрушает все преграды и сметает все на пути, но стоит ему излиться, и восстанавливается мир.

– Значит, когда мы вернемся, он будет в хорошем настроении? – не очень уверенно спросил я.

– Ставлю серебряный пенни, что он будет ласковым, как ребенок, получивший сладкий леденец, – ответил Джон.

Я принял ставку и с удовольствием заплатил проигрыш.

Ричард принял нас, словно ничего не случилось. Более того, он держался даже радушнее обычного, и это еще сильнее расположило меня к нему.

Иисус сладчайший, это был настоящий предводитель!




Мы овладели Перигё два дня спустя, взяв стены ночным приступом с лестницами. Посадив оставшихся в живых защитников под замок и оставив в крепости небольшой гарнизон, герцог со всей возможной скоростью повел нас на восток. Врагов у нас было много, и, сидя по ночам у лагерного костра, я все лучше понимал причины, побудившие их к мятежу. Большую часть сведений я получал от Джона де Мандевиля. Пережитое в Перигё изменило наши отношения к лучшему, и Филип был уже не единственным моим приятелем среди оруженосцев.

Граф Вульгрин Тайлефер Ангулемский – просвещал меня Джон – умер прошлым летом, оставив наследницей юную дочь Матильду. Ричард, как сеньор Вульгрина, вскоре объявил, что забирает Матильду под свою опеку. Братья покойного графа, Вильгельм и Адемар, о которых герцог упоминал в Кане, стояли на иной точке зрения. По их мнению, быть опекунами Матильды полагалось им, а не герцогу, поскольку это давало ему право распоряжаться доходами с обширных владений девочки до самого ее замужества.

Учитывая переплетение семейных союзов и родственных связей, опутывавших область, недовольным Тайлеферам не составило труда найти союзников. Сводный брат Вильгельма и Адемара, Эмар Лиможский, и прежде восставал против Генриха и Ричарда – как и виконт Тюреннский. Граф Перигорский, владетель Перигё, а также виконты Вентадур и Комборн примкнули к мятежу, и тоже не в первый раз.

Поход герцога против бунтовщиков был стремительным и смертоносным. Его военный замысел заключался в одном: нападать, нападать, нападать. Он передвигался быстрее, чем могли представить себе его враги, неожиданно объявлялся в их землях или под стенами крепостей, прежде чем противники успевали стянуть силы. Зачастую им не оставалось иного выбора, как сдаться.

Замки, один за другим, брались с боя или открывали ворота по мере того, как мы двигались на восток от Перигё. Мы шли по зеленому Лимузену, наименее населенной области среди обширных владений герцога. Здесь встречались обширные леса, где росли дубы и буки, а по ночам слышался вой волков. В полях паслись коровы с лоснящимися боками – здоровенные животные, вдвое крупнее тех, какими владела моя семья.

Как ненавидели нас, должно быть, местные фермеры и крестьяне! Ричард запрещал нам отбирать все, потому как человек с пустым амбаром и скотным двором умрет в зиму от голода, но даже если потерять половину, этого вполне достаточно, чтобы в твоем сердце поселился гнев. Стоять и смотреть, как твое зерно грузят на телеги и угоняют твой скот, – такое и святого выведет из себя. Несмотря на это, вспышки насилия случались редко. Слава богу. Холщовая туника – не чета гамбезону и кольчуге, а вилы не сравнятся с мечом и щитом.

Стычки случались часто: мятежные сеньоры старались ослабить наши силы и подорвать воинский дух. Они нападали из засады при любой возможности. В лесу. На входах в ущелья. На речных бродах. По ночам. В сером сумраке утра перед рассветом. Без усиленных дозоров было не обойтись, и мы, оруженосцы, становились бойцами. Мы поняли, что никогда нельзя оставлять часовых без поддержки. Копали рвы вокруг лагеря. Проверяли колодцы – не лежат ли там туши животных? – прежде чем испить воды. Даже нужду мы стали справлять по двое, чтобы никому не перерезали глотку, как это произошло с несколькими несчастными лучниками.

При всем том на поле боя нам, как правило, сопутствовал успех. Арбалетчикам, носителям метательного оружия, которым пользовались французы, требовалось подойти к врагу намного ближе, чем нашим лучникам, чья дальность стрельбы и меткость были несравненными. Кроме того, герцог располагал бо́льшим числом рыцарей, нежели каждый мятежный барон в отдельности, и по меньшей мере столькими же пехотинцами. Поэтому французы избегали открытого боя: в тех редких случаях, когда доходило до него, мы неизменно брали верх. Много говорят о трусости французов, но, на мой взгляд, главной причиной являлась их заносчивость. Только амадан затевает драку с человеком крупнее и сильнее себя, любил говаривать мой отец. Куда разумнее ударить ублюдка камнем по затылку, а пока он будет приходить в себя, подбежать и повалить на землю подножкой.

Месяц спустя французы стали поступать именно так.





Глава 15




На Ле-Ман опустилась глубокая ночь, и Уильям Маршал собирался отойти ко сну. Слуги поставили под кровать горшок, откинули одеяла и загасили все огни, кроме пары лучин. Комната казалась теперь меньше и уютнее, этакий дом внутри дома. Однажды, Бог даст, он будет почивать в собственном замке, но пока у него есть все необходимое: несколько смен одежды, доспехи и оружие и еще спрятанный в железном сундучке тяжелый кошель с монетами.

Опустившись на каменные плиты пола, коленопреклоненный Маршал молился, прося о двух вещах: о прощении собственных грехов и о том, чтобы Господь просветил его и Молодого Короля, помог им выбрать верный путь. Точнее, с грустью подумал он, наставление требуется Хэлу, ведь он сам, связанный клятвой, пойдет за господином. Даже если это, как следовало из недавних событий, означало примкнуть к мятежу против герцога Ричарда.

Но не все еще было потеряно. Как и его брат Джефри, Молодой Король пока не решил, стоит ли примкнуть к мятежу. Одной из причиной было то, что старания трубадура де Борна не принесли ожидаемых результатов. Лишь немногие представители знати, не считая баронов Лимузена и Перигора, оказались готовы взяться за оружие, и, если верить первоначальным донесениям, их борьба с Ричардом шла не слишком успешно. Но не только этим объяснялась уклончивость Молодого Короля. Прислушиваясь к советам Маршала, при всяком удобном случае старавшегося отговорить его от поддержки бунтовщиков, и опасаясь, что отец поддержит Ричарда, а не их с Джефри, Хэл никак не мог принять окончательное решение.

«Пусть увидит он ошибочность путей своих, – молился Маршал. – Господи, уведи его помыслы от междоусобий и направь к миру и согласию внутри семьи».

В коридоре послышались шаги.

Будучи всегда начеку, Маршал быстро завершил молитву и встал. Шаги остановились у его комнаты, по доскам застучал кулак.

На пороге стоял один из оруженосцев его господина.

– В чем дело? – спросил Маршал.

– Молодой Король желает вас видеть, сэр.

Маршал привык к таким вызовам, означавшим, что его хозяин в подпитии. Горя желанием отвратить Молодого Короля от войны, Уильям натянул сапоги и последовал за оруженосцем. Поблизости от места их назначения тишину нарушили громкие голоса. В душе Маршала зашевелилось беспокойство: Хэл не один. Итак, надежды на успех меньше. Еще это означало, что ночь может выдаться долгой и утомительной.

Войдя, он обнаружил, что Молодой Король бражничает в обществе своих друзей, Балдуина де Бетюна и Симона де Мариско. Присутствовали также д’Икбеф и де Кулонс – эту парочку Уильям винил в распускаемых про него и королеву слухах, и сидеть вместе с ними было невыносимо. Однако выказывать неприязнь к ним не стоило, поэтому Маршал напустил на себя довольный вид.

Только де Мариско и де Бетюн заметили его приход. Трое других вели оживленную беседу; красные щеки и невнятная речь указывали на изрядную степень опьянения.

– Я вам говорю, сир, – громко заявил д’Икбеф, – что ваш брат Ричард свихнулся от власти. Ничто так не радует его, как угнетение своих подданных. Посмотрите, как обошелся он с малолетней наследницей Матильдой, взяв ее под опеку. А по закону обязан был передать ее дядьям, братьям Тайлеферам.

– Ричард всегда отличался своенравием, – пробормотал Молодой Король.

– На девчонку ему, ясное дело, наплевать, сир, – продолжил д’Икбеф. – Он только хочет под предлогом опекунства собирать денежки с ее поместий.

– Неудивительно, что Тайлеферы взбунтовались, – сказал Хэл.

– Надо бы им быть осторожнее, сир, – вставил де Кулонс. – Вашего брата не просто так прозвали принцем-воителем.

Де Бетюн бросил на де Кулонса предупреждающий взгляд, но было уже поздно.

Молодой Король ударил кулаком по столу. Полетели винные брызги.

– Адское пламя! Без вас знаю!

Д’Икбеф, не отличавшийся сообразительностью, осоловело проговорил:

– У двух замков в Лимузене уже срыли стены, сир.

– Ну, это не наша забота, – вмешался де Бетюн.