Львиное Сердце

Я огляделся. Дверь в таверну закрыта, на всей улице ни единого лучика света. Завывавший на ближайшей крыше кот наверняка видел нас, но никому ничего не скажет. Надежда шевельнулась у меня в груди.

– Точно, – сказал я и перекатил Фиц-Алдельма, чтобы извлечь мой кинжал. – Уходим отсюда.

По пути назад страх мучил меня на каждом шагу. Не зная местности, мы пару раз заблудились, но сумели добраться до дома купца. Я сорвал с себя перепачканную в крови тунику и закопал на глубину локтя в навозной куче, рядом с конюшней. Рис заявил, что на нем следов крови нет. Оставалось объяснить, почему моя рука замотана в рубаху, а сам я обнажен до пояса.

Господь и все его святые продолжали помогать нам, а может, с учетом содеянного, путь наш торил Люцифер. Для меня не было особой разницы, кто из них вмешался. Рис первым пробрался во двор и вернулся, доложив, что все спят. Парадная дверь оказалась не заперта, караульный дрых на пороге; причина этого становилась ясна, если поглядеть на кувшин у его ног. Наверху в соларе, где было тепло и дымно, стоял такой храп, что дрожали балки.

Разыскав наши одеяла, мы улеглись.

Боль в раненой руке ужалила почти сразу. Я стиснул зубы и постарался дышать глубже, говоря себе, что скоро станет легче. Что я найду лекаря, который зашьет рану, а также сумею правдоподобно объяснить, откуда она взялась.

– Нам нужно встать до рассвета, сэр, – прошептал Рис. – Вы притворитесь, что учите меня управляться с мечом. Я застану вас врасплох и сделаю вид, что ранил в руку.

Я удивленно посмотрел на него. Парень был достаточно взрослым, чтобы управляться с клинком, а несчастный случай во время упражнений – дело привычное.

– А ты голова, ничего не скажешь, – шепнул я в ответ. – Отличный план.

В темноте блеснули его зубы.

Я протянул здоровую руку и сжал плечо мальчика.

– Ты спас мне жизнь, Рис. Я этого не забуду.

Он снова улыбнулся.

– Я ваш человек, сэр. Навсегда.

Сердце у меня сжалось. Едва ли можно было заполнить чем-нибудь пустоту в моей душе, оставленную потерей семьи, но, лежа там, в купеческом доме, я понял, что не одинок.



Удивительно, но на следующий день все прошло удачно. Неспособный уснуть из-за боли в руке, я растолкал Риса, едва первые лучи света прокрались мимо занавесей. Во дворе не было никого, кто видел бы наш «бой», и парнишке не составило труда нанести удар, «причинивший» мне рану. Чтобы та выглядела возможно более свежей, я попросил его шлепнуть по моей пострадавшей руке плоской стороной клинка. Боль была такая, что я едва не потерял сознание. Когда я пришел в себя, то обнаружил много крови и свидетеля – одного из конюхов купца. Я обругал Риса и попытался дернуть его за ухо.

– Дурень! – орал я. – Погляди, что ты наделал!

Джон де Мандевиль не слишком впечатлился.

– Хорошенькое начало службы, – сказал он, с подозрением осматривая рану. Потом обратился к Рису: – Сколько тебе лет, парень?

– Двенадцать, сэр. Или тринадцать.

– Когда-нибудь из него может получиться мечник, – заметил он и отправил меня к лекарю, рекомендованному купцом.

Пару часов спустя, с тяжелой головой после мандрагоры, которую лекарь дал мне понюхать, прежде чем зашивать рану, с пульсирующей рукой, готовой взорваться, я нетвердой походкой приближался к дому купца. Рис шел рядом, и я мог опираться на него – большое подспорье, надо признать.

Филип был во дворе – держал коня герцога. Он осведомился о моей ране, но почти не проявил интереса к тому, как она появилась.

– Слыхал? – спросил он, как только я закончил.

Во мне шевельнулся страх.

– О чем?

– Двух людей герцога убили. Он в ярости.

– Убили? Здесь, в городе?

Я бросил взгляд на Риса, который притворился потрясенным.

– Ага. В трущобах. Рыцаря и его оруженосца.

– Да упокоит Господь их души, – сказал я, а про себя подумал: «Гори ты в аду, Фиц-Алдельм!»

Мне на миг стало жалко оруженосца, но если бы он выжил, то представлял бы не меньшую опасность для меня, чем его хозяин. Хорошо, что он тоже мертв. И в то же время нет, подсказывала совесть. Если про наше с Рисом деяние узнают, мы оба покойники.

Большая часть дня прошла в поисках того, кто прикончил Фиц-Алдельма и его оруженосца. При помощи городской стражи воины Ричарда вывернули трущобы наизнанку. Мы, оруженосцы, оставались в доме купца, занятые подготовкой к отъезду. Тревожное выдалось время: я не был уверен, что за нашей дракой никто не наблюдал. Кто-нибудь из посетителей таверны мог запомнить меня. Мне благоприятствовали два обстоятельства. У Филипа даже мысли не возникло, что я ходил не в церковь, а Ричард понятия не имел о моей ране. Я надеялся, что так все и будет продолжаться, иначе Ричард мог соотнести гибель Фиц-Алдельма, рыцаря из Стригуила, откуда прибыл и я, с моим ранением.

К наступлению темноты выяснилось, что наша причастность к делу не вскрылась. Владелец таверны назвал имена двух завзятых преступников. Их схватили и допросили – надо понимать, избили так, что на них не осталось живого места, – и они признались. Новость разлетелась по всему Саутгемптону быстрее молнии. Два Джона, Филип и Луи поехали с герцогом смотреть, как вешают негодяев. Раздираемый чувством вины и одновременно облегчением, я радовался, что меня не взяли туда. Я торчал в конюшне, начищая одной рукой сбрую Лиат-Маха. Риса я отправил подметать пол, но по отсутствию рвения было видно, что и он не в своей тарелке.

Наконец я встретился с ним взглядом.

– Что?


– Те люди невиновны, сэр.

– Цыц!

Я кивнул в сторону двери, за которой мог кто-нибудь ошиваться.

Мальчишка махнул метлой, подняв целое облако пыли.

– Но это так и есть.

– Угу, – буркнул я. – Не они это сделали. Мы. Хочешь поменяться с ними местами? Беги на площадь, может, успеешь раньше, чем их вздернут.

Рис яростно заработал метлой. Облачка пыли кружились и оседали в неуютной тишине.

– У нас на руках была смерть двух человек, – сказал я. – Да смилуется над нами Бог, но теперь этих смертей четыре.

Рис молча посмотрел на меня.

– Назад возврата нет, парень. Никто не вернет их к жизни. Мы можем сознаться… – Я говорил это с колотящимся сердцем, не зная, насколько глубоко в Рисе засело чувство вины. – Но тогда сами повиснем на веревке. Не за смерть преступников, как ты понимаешь, а за убийство Фиц-Алдельма и его оруженосца.

– Вы только оборонялись, сэр! И оруженосец заколол бы вас, лежачего, если бы я не…

– Ты спас мне жизнь, Рис, – повторил я. – Неужели тебя должны за это повесить?

– Нет! – яростно заявил он.

– Вот и я не хочу умирать за то, что дал отпор Фиц-Алдельму. – Я смягчил свой тон. – Давай сходим в церковь. Нам следует попросить прощения и поставить по свече за каждого из тех людей на площади.

Мальчик кивнул.

Мы сходили и помолились.

Странно, но из всех смертей, что я причинил за свою жизнь – в битвах, в пьяных драках, во время турниров, осад и схваток на море, – больше всего меня терзает гибель тех двух человек, которых я ни разу не встречал.





Глава 13




Седмицу спустя кровавое происшествие, случившееся той ночью в Саутгемптоне, и наше чудесное спасение от правосудия были забыты. Пользуясь периодом затишья – штормы налетали вот уже месяц, – Ричард переправлялся через Узкое море со своим двором и войсками, откликнувшимися на его призыв. До того единственным моим путешествием было плавание из Ирландии в Уэльс, и, глядя на исчезающий берег Англии, я гадал, увижу ли его снова. Рис, не бывавший дотоле на корабле, разрывался надвое: он то с восторгом внимал плеску волн и смотрел на раздувавшиеся паруса, то зеленел лицом из-за неровных движений судна.

Высадившись в Нормандии, мы прежде всего поехали в Кан, где Ричард держал совет с отцом. Тамошний замок впечатлил меня не меньше, чем в свое время Стригуил. Построенный герцогом Вильгельмом, за сто лет до того завоевавшим Англию, Кан был окружен стеной, сооруженной на вершине скалистого уступа. За воротной башней располагался крепкий квадратный донжон, другие башни стояли по периметру. Пространство внутри укреплений было значительно больше двора в Стригуиле. И хорошо – требовалось где-то разместить главные силы Ричарда, а большой зал целиком заняли рыцари короля.

Я охотно ночевал бы в палатке, потому как погода в здешних краях была намного приятнее, чем в Англии. Теплое весеннее солнышко заливало богатую зеленью местность. Цвели вишни, а в полях пшеница поднялась уже почти по колено. Хорошо-то хорошо, но нас, оруженосцев, разместили вместе с герцогом в большом зале, поскольку там находились король и три Ричардовых брата. Наконец-то мне выпала возможность воочию лицезреть человека, во имя которого произошло вторжение в Ирландию, и других его сыновей, о которых я столько слышал.

Прежде чем встретиться с отцом, герцог проверил, как разместилось его войско на месте, отведенном сенешалем[14]. Я с прочими оруженосцами привязывал коней и носил воду из цистерны у восточной стены. Еще я берег левую руку. Она быстро заживала, и, хотя другие оруженосцы безжалостно насмехались надо мной за то, что Рис вот так запросто ранил меня, мне, похоже, удалось заморочить всем голову.

Закончив таскать ведра, мы расположились рядом с лошадьми. Рис чистил Лиат-Маха скребком, как и всегда в конце дня. Он сдружился с конем почти так же крепко, как я сам.

– Видел?

Филип кивнул в сторону шатров у большого зала. Самые большие были настоящими диковинами из полос красной и золотистой материи.

– Они принадлежат Генриху, Молодому Королю. А те, – он указал на другие шатры, в отдалении, – Джефри.

– А где шатры Джона? – спросил я.

– Безземельный еще слишком мал, чтобы обзавестись собственной свитой. Он повсюду следует за отцом.

Мне многое еще предстояло выяснить.

– Безземельный? – удивился я.

– Когда Генрих лет десять с лишним назад наделил сыновей разными частями своего королевства, он не выделил доли Джону, тогда еще младенцу.

– Ему ведь предстоит стать повелителем Ирландии, разве не так? – спросил я, мрачно подумав при этом, что у него нет на это права.

– Ага, только прозвище Безземельный к нему уже прилипло. Но не называй его так при нем самом или его людях, если не хочешь, чтобы тебя побили.

Я сделал в уме еще одну зарубку. Со времени поступления ко двору герцога я впитывал сведения, а также денно и нощно расспрашивал Филипа и Джона де Мандевиля. Когда им надоедали мои приставания, я покупал баклагу вина и отправлялся к Луи. Хорька Джона я не беспокоил – никакой особой причины для этого не было, но я видел взаимное нерасположение. Случается, что люди без всякого повода не ладят между собой.