Лунная нить

Куда ни глянь, повсюду пестрые изображения лаксанцев, тропических цветов, попугаев и лам. В каждом углу – растения в горшках; в носу свербит от ароматов ванильных, апельсиновых и эвкалиптовых свечей. По пути нам встречаются собаки, кошки и даже мул. Верните белый! Здесь невозможно дышать.

Стражники напирают с обеих сторон. Жрец щелкает пальцами и указывает на сутулого парня, застывшего в дверном проеме перед просторным фойе. Один из стражей дергает меня за локоть и заставляет резко остановиться. Я шиплю себе под нос проклятия.

– Подготовь кондесу к встрече, – обращается Сайра к молодому лаксанцу и уходит.

Половина стражников следует за ним. Трое остаются; их стрелы по-прежнему целятся мне в сердце. Я чувствую на себе взгляд незнакомца. В его темных глазах с тяжелыми веками читается вдумчивая настороженность, но в следующий же миг она сменяется презрением. Он выпрямляется, принимая свалившуюся на него ответственность с такой легкостью, будто его попросили надеть новую рубашку.

Я изучаю лицо своего надзирателя. Он некрасив. Сплошные углы и ломаные линии. Орлиный нос, тонкие губы, квадратная челюсть. Смуглая кожа, напоминающая по цвету медь или рыжевато-бурую горную породу. Черные, слегка вьющиеся волосы до плеч, немного смягчающие угловатость скул. На нем бежевые брюки, черная рубашка, расстегнутая у горла, и типичные для лаксанцев кожаные сандалии, из-за которых у них никогда не бывают чистыми ноги.

– Будьте любезны, передайте кинжалы, которые спрятаны у вас в сапогах, – говорит парень, скрестив руки на груди. Он просит сдать оружие с такой интонацией, с какой внимательный хозяин мог бы предложить гостю что-нибудь выпить.

Стражники беспокойно переминаются с ноги на ногу, ожидая моей реакции. Не отрывая взгляда от своего надсмотрщика, я наклоняюсь и достаю два кинжала из четырех. Бросаю к его ногам, но он не двигается.

– Что еще?

– Все, – отвечаю я. – Или я похожа на арсенал?

Парнишка приподнимает одну бровь. Снова вспоминаю Софию, и меня распирает от ярости. Хочется наговорить гадостей и выпустить пар.

– Ужас, во что вы превратили замок. Представляете, если в мире есть много разных цветов, это вовсе не значит, что нужно использовать все сразу.

Он молча прикрывает глаза.

– У меня нет времени рассуждать насчет цветов, кондеса. Его Сиятельство ждет.

От раболепия, с которым он произносит «Его Сиятельство», к горлу подступает тошнота.

– Мне кажется, у вас есть что-то еще, – настойчиво добавляет он.

– Это все, – говорю я, протягивая руки ладонями вверх.

Он внимательно смотрит на меня, но через несколько мгновений неуверенно качает головой.

– Я так не думаю.

– Думай что хочешь, лаксанец.

Он недовольно хмурит густые черные брови. Полагаю, ему не нравится, когда я использую это слово как ругательство. Один из стражей издает возглас возмущения. Молодой лаксанец поднимает руку, и я делаю шаг вперед, ожидая услышать очередное оскорбление. Но он с силой отталкивает меня. Я ударяюсь головой о каменную стену; он хватает меня за горло. Со стороны лаксанец не казался особенно высоким, но сейчас он грозно нависает надо мной. Я пытаюсь разомкнуть его пальцы, чтобы вдохнуть. Но в этот момент другой рукой он подхватывает мое левое бедро и, дернув вверх, ловко достает из сапога кинжал. Бросив нож через плечо, он наконец ослабляет хватку. Я судорожно вдыхаю.

Лаксанец смотрит на меня сверху вниз, и ненависть вскипает в нем, словно бурлящий кипяток. Я вижу это по изгибу его тонких губ. Я чувствую это, когда его пальцы снова сжимаются вокруг шеи. От его одежды странно пахнет. Кажется, грязью и травами. Или жженой листвой. Задыхаясь от едкого запаха, я утыкаюсь носом в его предплечье и ощущаю легкое головокружение.

– Теперь правый, – холодно произносит он. – Или мне помочь?

С трудом сдерживаюсь, чтобы не плюнуть ему в лицо. Он резко отстраняется, словно не может находиться рядом со мной ни секунды больше. Что ж, это взаимно.

Ссутулив плечи, лаксанец снова прислоняется к стене. Я наклоняюсь, кладу руки на колени и хватаю губами воздух, чтобы поскорее избавиться от невыносимой вони. Отдышавшись, я выпрямляюсь и бросаю гневный взгляд на своего конвоира. Достаю из сапога последний кинжал; борюсь с искушением вонзить клинок ему в сердце. Словно прочитав мои мысли, он напрягается и медленно тянется к карману. Здравый смысл побеждает, и я бросаю нож к его ногам. Оружие со звоном падает на камни, и лаксанец наконец удовлетворяется.

– Вам предстоит встреча с Его Величеством, – говорит он. – Постарайтесь держать себя в руках, сумасшедшая.

Я молчу.

– Небольшой совет, кондеса. Смирение перед королем может творить чудеса. Возможно, Его Сиятельство даже предоставит вам комнату с нормальной кроватью. – Оттолкнувшись от стены, он выпрямляется и продолжает: – А может быть, он решит, что вы ему вовсе не нужны, и вы проведете остаток своей жизни в подземелье.

Я бледнею.

– Он не посмеет…

– Ужасно, не правда ли? – жалостливо вопрошает мой собеседник. – Так неприятно, когда тебя ни во что не ставят и обращаются с тобой как с мусором… Я, лаксанец, даже не могу себе представить, каково это.

О чем он говорит? Лаксанцев никогда не притесняли. Они сами захотели остаться на вершине горы и жить по-старому. Сами отказались от благополучного будущего. Иллюстрийская королева хотела, чтобы они ассимилировались. Она стремилась к созданию единой страны, а неблагодарные лаксанцы подняли бунт против нее. Убили ее.

Мой надзиратель кивает в сторону массивных двойных дверей в противоположном конце зала.

– Готовы встретиться с королем, кондеса?

Стражники окружают меня, и мне ничего не остается, кроме как последовать за этим неприятным молодым человеком, лениво ковыляющим через открытый квадратный вестибюль. Зал прекрасно просматривается с балконов, расположенных со всех сторон. Двое стражей, охраняющих вход, открывают перед нами высокие двери с удлиненными золотыми ручками.

Лаксанец наклоняется ко мне и шепчет прямо в ухо:

– После вас.

Пытаясь унять дрожь в коленях, я делаю первый шаг навстречу врагу.






Глава пятая




НА ВОЗВЫШЕНИИ МЕЖДУ двумя массивными колоннами стоит пустой золотой трон. Не знаю, почему меня это удивляет. После восстания Аток захватил большую часть золота иллюстрийцев. Лаксанцы переплавили семейные реликвии, чтобы заднице Его Королевского Высочества было удобно сидеть.

Длинный зал оформлен в цветах земли: рыжевато-красные оттенки глины, насыщенный коричневый цвет почвы, увлажненной дождем, золото горных скал, освещенных солнцем. Мой спутник жестом указывает мне, что нужно остановиться.

– Вас вызовут. И тогда вы сможете предстать перед королем.

Я делаю над собой усилие, чтобы не закатить глаза. Какая помпа! Какой церемониал! Король решил запугать меня? И что же? Он достиг своей цели? Разум говорит «нет», а вот тело свидетельствует об обратном. Ладони вспотели. К моему удивлению, дрожат колени. Хорошо, что я все же выбрала юбку, пусть она и запятнана кровью Софии.

Смуглый лаксанец покидает меня и, ловко пробравшись сквозь толпу, останавливается недалеко от трона. Однако стражники по-прежнему рядом и крепко держат меня за руки. Мне остается только ждать и рассматривать тронный зал.

Здесь собралось множество лаксанцев. Все они одеты в традиционные наряды – однотонные хлопковые туники, штаны и сандалии с открытыми носами. Их накидки всех цветов от зеленого халапеньо до розовых лепестков – настоящие произведения ткацкого искусства. На некоторых изображены джунгли или серебристая гора, на других – ламы и кондоры. Женщины одеты в простые рубашки, заправленные в многослойные юбки с рюшами. На плечах – шали с бахромой, искусно сплетенные в технике макраме. Головные уборы украшены яркими камнями и перьями, а прически из кос – золотыми заколками.

Мой народ никогда с этим не согласится, но мне, если честно, нравится, как они используют цвет в ткачестве. Обычно я окрашиваю шерсть в нейтральные тона, следуя иллюстрийской традиции. Но иногда очень хочется поэкспериментировать с разными оттенками. Когда используешь белый цвет в качестве основного, возможности для творчества весьма ограничены.

В центр зала выходит герольд и громко откашливается.

– Узрите! Повелитель высокой горы и нижних джунглей и всего, что между ними. Сын бога солнца Инти и верный слуга Пачамамы[21], король Аток, Властитель Инкасисы!

Я собираюсь с силами перед первой встречей с врагом. Я готовилась к этому моменту многие годы. И тем не менее руки дрожат. Я прячу их за спиной и гордо поднимаю подбородок. Во мне борются гнев и страх. Молюсь Луне, чтобы гнев победил.

Слева открывается дверь, и в зал входит самопровозглашенный король. Низкий и коренастый, с глупым лицом, очень смуглой кожей, темными глазами и волосами. Красную тунику и черные брюки прикрывает роскошный плащ, вытканный золотой нитью. Я присматриваюсь к его запястьям. Ана говорила, что Аток вставил Эстрейю в серебряный браслет.

Следом за самозванцем движется процессия во главе со жрецом. Увидев его, я содрогаюсь: надеюсь, от злости. За ним следуют родственники Атока. Замыкает процессию уже знакомый мне сутулый лаксанец. Он не отрывает глаз от Атока и вытягивается вперед, словно подсолнух навстречу солнцу. Члены королевской семьи становятся полукругом у ступеней, ведущих к трону, а узурпатор поднимается на возвышение.

Мой надзиратель бросает на меня быстрый взгляд. Теперь, когда он стоит среди похожих друг на друга мужчин и женщин, я с ужасом осознаю: он родственник Атока. Как же я не догадалась! Я ищу взглядом принцессу Тамайю – младшую и единственную оставшуюся в живых родную сестру Атока, – но ни одна из женщин, стоящих у трона, не выглядит как моя ровесница и не одета достаточно роскошно для принцессы. Почему ее нет? Среди женщин она обладает наивысшим статусом при дворе. Разве она не должна повсюду следовать за братом?

– Кондеса, – холодно произносит Аток. – Подойди.

Я расправляю плечи и медленно иду по бесконечно длинному проходу – мимо гадких ухмылок, мимо оскорблений полушепотом и насмешливых взглядов. И вот наконец я оказываюсь перед самозванцем. На лбу выступает пот, но я не вытираю его, чтобы случайно не опустить голову.

По обе стороны от Атока стоят слуги с опахалами из банановых листьев. На его руках и шее сверкают золотые кольца, браслеты и ожерелья. Корона поблескивает в серебристых лучах лунного света. Я помню эту корону. Помню, как прекрасно она смотрелась на темных кудрях королевы. Когда мои родители были еще живы.

Все падают ниц, но я стою. Стражники толкают меня и давят на затылок; больно бьюсь лбом об пол. Дыхание учащается.

– Встаньте, кондеса, – говорит узурпатор.

Я изо всех сил стараюсь сохранять молчание, но происходящее настолько смехотворно, что я едва сдерживаю хохот. Фальшивый король восседает на троне с холодным торжественным взглядом (видимо, изображая божество) и смотрит сверху вниз на меня, иллюстрийку.

В памяти всплывает бледное ошарашенное лицо Софии. Нельзя забывать: Аток очень опасен. Вспыльчивый, безжалостный и, что хуже всего, совершенно невежественный. Он утверждает, что хочет помочь лаксанцам и жителям нижних равнин, но при этом собирается проложить дорогу через их земли, уничтожая дома и природу, чтобы было легче поставлять коку в соседние страны. Удовольствия, богатство и слава – вот чему Аток поклоняется на самом деле, и его жадность привлекает в Инкасису подобных ему преступников из могущественных стран.

Какую цену мне придется заплатить за его невежество? Отдать жизнь? Пожертвовать своей миссией? Или даже жизнью Каталины – если он когда-нибудь узнает, что я все это время выдавала себя за нее? Я не хочу испытывать страх, поэтому сосредоточиваюсь на злости.

– Вы – племянница королевы, угнетавшей нас много лет, – говорит Аток. – Но вы ни капли не похожи на нее. Да, она была тиранкой, но по крайней мере отличалась особенной красотой.

Я пропускаю его слова мимо ушей. Хочет унизить меня перед своими подданными? Да пожалуйста. Я и не такое готова стерпеть ради мести.

– Сожалею, что разочаровала вас.

Он делает вид, что не заметил иронии в моих словах.

– Я готов смириться с вашей незавидной внешностью, если это будет моим единственным разочарованием. В конце концов, скоро вы станете моей женой.

Я впадаю в полнейший ступор. Мне казалось, я готова к этому. Но, глядя на своего врага, излучающего самоуверенность и могущество, я ощущаю внезапное желание сесть, пока ноги еще держат меня. Его слова доносятся до меня словно сквозь туман, и я никак не могу ухватиться за смысл. Голова трещит.

– …поженимся во время Карнавала. Мы…

Я вздрагиваю.

– Что вы сказали?

По толпе прокатывается недоуменный ропот. Аток холодно смотрит на меня, поигрывая желваками, затем наклоняется вперед и произносит:

– Никогда больше не перебивай меня. Nunca[22].

Во рту пересыхает. Усевшись поудобнее, Аток начинает барабанить пальцами по подлокотнику трона.