Лунная нить
Часть 40 из 61 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сквозь широкие прямоугольные окна льется послеполуденный свет, и оконные рамы отбрасывают на пол косые тени. В углу стоят несколько пустых коек с аккуратно сложенными покрывалами. Я узнаю сложные геометрические узоры и причудливые изображения попугаев. Это работа Тамайи.
– Здесь пахнет тобой, – говорю я.
Руми невольно усмехается.
– Вот уж спасибо.
Я сажусь на покосившийся деревянный табурет. Расправив длинную полосатую юбку, я оглядываюсь вокруг. Все стены лазарета увешаны изображениями различных трав и растений. Мое внимание привлекает один из рисунков – небольшой набросок, не такой яркий, как все остальные. Тот же самый цветок, который я видела в логове Сайры.
– Что это за цветок?
Руми оглядывается.
– Кильясиса[73]. Легендарный цветок, который безуспешно ищут уже много лет.
Я собираюсь задать следующий вопрос, но тут он достает бутыль с прозрачной жидкостью. Уксус. Желудок мучительно сжимается. Заметив ужас в моих глазах, Руми едва заметно улыбается.
– Я знаю, – говорит он. – Но нужно почистить рану. Если я этого не сделаю, туда попадет инфекция. И тогда мне придется отрезать тебе руку.
– Ты преувеличиваешь.
– Думаешь?
– Постарайся не злорадствовать.
Теперь он улыбается во весь рот.
– Слишком поздно, кондеса.
Руми смачивает уксусом чистую белую ткань и плотно прижимает влажный уголок к ране. Я зажмуриваюсь, шипя себе под нос ругательства.
– Хочешь, сходим завтра на рынок за салтеньяс?
Я удивленно моргаю.
– Что? С тобой?
– А ты бы предпочла с королем?
Меня передергивает, и он добавляет серьезным тоном:
– Извини. Глупая шутка. Но вообще тебе на самом деле нужно немного отдохнуть от замка. Я могу отвести тебя, когда колокол пробьет одиннадцать.
В его темных глазах загорается хитрый огонек. Мне не так часто выпадает возможность выйти за пределы замка, и я не собираюсь ее упустить – или отказаться от бесплатных салтеньяс. И я не против его компании. От этой мысли я густо краснею. Он замечает и немного хмурится.
– Да, – говорю я, увлеченно рассматривая свою руку. – Хорошо.
Он наливает на ткань еще уксуса и повторяет процедуру. От жжения глаза наполняются слезами.
– С тебя не меньше трех штук за эти мучения.
– Еще минутку.
Он аккуратно дует на рану, затем выдавливает маслянистую жидкость прямо из побега кактуса и смазывает ею разбитый локоть.
– Все время приходится тебя подлатывать.
Я наблюдаю за его ловкими движениями. Он убрал засохшую кровь, и теперь рана выглядит гораздо чище.
– Ты хороший лекарь, Руми.
Отвлекшись, он изумленно смотрит на меня.
– Что?
– Ты никогда не называла меня по имени.
Я почему-то краснею оттого, что он обратил на это внимание. Хотя он, конечно, не мог не заметить.
Я поднимаю глаза, и наши взгляды сцепляются. Сейчас Руми сосредоточен на мне целиком, совершенно позабыв о больном локте. Он растерянно смотрит на меня, словно задавая вопрос, на который у меня нет ответа. Я сижу неподвижно; его ладонь, теплая и мягкая, легко ложится на мое предплечье. Он хмурится еще сильнее. Наконец я перевожу взгляд на свой локоть и делаю вид, будто слежу за его действиями.
– Я немного… смущен, – тихо говорит Руми.
Сердце замирает.
– Почему?
Тишина кажется бесконечной. Руми отпускает мою руку.
– Локоть скоро пройдет. Не стирай мазь и постарайся не мочить.
– Руми.
– Хочешь чаю? – спрашивает он, поднимаясь.
– Да, давай, – отвечаю я и крепко зажмуриваюсь.
Он подходит к очагу и разжигает огонь. Над поленьями висит почерневший чайник. Руми берет несколько пучков трав, свисающих с потолка. Моя любопытная ящерица высовывает мордочку из кармана, и я аккуратно заталкиваю ее обратно указательным пальцем.
– Сиди смирно, – тихонько шепчу я.
Руми оборачивается.
– Острый подойдет?
Я многозначительно смотрю на него.
– Спрашиваешь! Давай самый острый, какой есть, лекарь.
Руми с улыбкой подает мне дымящуюся чашку чая. Осторожно отпиваю.
– Хорошо-то как. Что это за чай?
– Моя фирменная смесь. Немного остроты перца локото, мед, щепотка лаванды.
Руми всегда оживает, когда разговаривает о травах. Он будто снимает плохо сидящее пальто, под которым обнаруживается добротная одежда, сшитая по его меркам. В очередной раз поражаюсь, насколько уверенным он выглядит вдали от Атока и придворных, воспринимающих его как шута.
Еще один глоток. Тепло от чая разливается по всему телу. Локоть больше не болит, и я делаю глубокий спокойный вдох.
– Рука прошла. Это твоя магия?
– Типа того, – отвечает он. – Я неплохо разбираюсь в травах, но могу обойтись и без них.
– То есть ты можешь лечить людей без всего этого? – уточняю я, обводя взглядом комнату.
Он молчит, и я делаю вывод, что права.
– Очень полезное умение на поле боя.
– Только забирает у меня слишком много сил, – отвечает Руми. – Поэтому лучше уж травками.
– Ну да, ну да.
Делаю глубокий вдох. Не могу думать ни о чем другом, пока не узнаю, что именно он почувствовал.
– Думаю, нужно все-таки поговорить об этом.
Руми выпрямляется.
– О чем?
– О твоем смущении.
Он густо-густо краснеет. Молчание затягивается. Мне хочется вытащить из него объяснение, потому что я сама чувствую себя так же неуютно – будто мне снова и снова нужно переходить через иллюстрийский мост. После наших встреч я еще долго возвращаюсь мыслями к его густым длинным волосам, спадающим на широкие плечи, опущенным уголкам губ, когда он пытается спрятать улыбку, острому носу, усыпанному веснушками.
Он не должен мне нравиться, но я ничего не могу с собой поделать. И уже ничего не понимаю. Это какие-то новые, тревожащие, неудобные чувства. Но, как бы досадно это ни было, он мне очень симпатичен – особенно своей скромностью и сдержанностью. Такие люди всегда вызывали у меня уважение и восхищение.
– Ну? – настаиваю я.
Но момент упущен. Лицо Руми снова стало похоже на чистый лист бумаги; он постарался отстраниться как можно дальше. Еще чуть-чуть – и он упадет с табуретки.
– Мне пора принимать больных, – говорит Руми, взглянув на часы. – Лазарет уже открылся после обеда.
Я подавляю разочарование. Ну и ладно. Все равно из этого разговора не вышло бы ничего хорошего. Мы оба это знаем, и было глупо с моей стороны толкать его к открытому огню, который может опалить нас обоих.
Приходит стражник, чтобы проводить меня в комнату. По пути обратно я вижу двух лаксанцев, ожидающих приема у лекаря. Один держится за плечо, морщась от боли. Другой – один из придворных, судя по его роскошному пончо и добротной обуви, – опирается на стену и, запрокинув голову, пытается остановить носовое кровотечение.
– Здесь пахнет тобой, – говорю я.
Руми невольно усмехается.
– Вот уж спасибо.
Я сажусь на покосившийся деревянный табурет. Расправив длинную полосатую юбку, я оглядываюсь вокруг. Все стены лазарета увешаны изображениями различных трав и растений. Мое внимание привлекает один из рисунков – небольшой набросок, не такой яркий, как все остальные. Тот же самый цветок, который я видела в логове Сайры.
– Что это за цветок?
Руми оглядывается.
– Кильясиса[73]. Легендарный цветок, который безуспешно ищут уже много лет.
Я собираюсь задать следующий вопрос, но тут он достает бутыль с прозрачной жидкостью. Уксус. Желудок мучительно сжимается. Заметив ужас в моих глазах, Руми едва заметно улыбается.
– Я знаю, – говорит он. – Но нужно почистить рану. Если я этого не сделаю, туда попадет инфекция. И тогда мне придется отрезать тебе руку.
– Ты преувеличиваешь.
– Думаешь?
– Постарайся не злорадствовать.
Теперь он улыбается во весь рот.
– Слишком поздно, кондеса.
Руми смачивает уксусом чистую белую ткань и плотно прижимает влажный уголок к ране. Я зажмуриваюсь, шипя себе под нос ругательства.
– Хочешь, сходим завтра на рынок за салтеньяс?
Я удивленно моргаю.
– Что? С тобой?
– А ты бы предпочла с королем?
Меня передергивает, и он добавляет серьезным тоном:
– Извини. Глупая шутка. Но вообще тебе на самом деле нужно немного отдохнуть от замка. Я могу отвести тебя, когда колокол пробьет одиннадцать.
В его темных глазах загорается хитрый огонек. Мне не так часто выпадает возможность выйти за пределы замка, и я не собираюсь ее упустить – или отказаться от бесплатных салтеньяс. И я не против его компании. От этой мысли я густо краснею. Он замечает и немного хмурится.
– Да, – говорю я, увлеченно рассматривая свою руку. – Хорошо.
Он наливает на ткань еще уксуса и повторяет процедуру. От жжения глаза наполняются слезами.
– С тебя не меньше трех штук за эти мучения.
– Еще минутку.
Он аккуратно дует на рану, затем выдавливает маслянистую жидкость прямо из побега кактуса и смазывает ею разбитый локоть.
– Все время приходится тебя подлатывать.
Я наблюдаю за его ловкими движениями. Он убрал засохшую кровь, и теперь рана выглядит гораздо чище.
– Ты хороший лекарь, Руми.
Отвлекшись, он изумленно смотрит на меня.
– Что?
– Ты никогда не называла меня по имени.
Я почему-то краснею оттого, что он обратил на это внимание. Хотя он, конечно, не мог не заметить.
Я поднимаю глаза, и наши взгляды сцепляются. Сейчас Руми сосредоточен на мне целиком, совершенно позабыв о больном локте. Он растерянно смотрит на меня, словно задавая вопрос, на который у меня нет ответа. Я сижу неподвижно; его ладонь, теплая и мягкая, легко ложится на мое предплечье. Он хмурится еще сильнее. Наконец я перевожу взгляд на свой локоть и делаю вид, будто слежу за его действиями.
– Я немного… смущен, – тихо говорит Руми.
Сердце замирает.
– Почему?
Тишина кажется бесконечной. Руми отпускает мою руку.
– Локоть скоро пройдет. Не стирай мазь и постарайся не мочить.
– Руми.
– Хочешь чаю? – спрашивает он, поднимаясь.
– Да, давай, – отвечаю я и крепко зажмуриваюсь.
Он подходит к очагу и разжигает огонь. Над поленьями висит почерневший чайник. Руми берет несколько пучков трав, свисающих с потолка. Моя любопытная ящерица высовывает мордочку из кармана, и я аккуратно заталкиваю ее обратно указательным пальцем.
– Сиди смирно, – тихонько шепчу я.
Руми оборачивается.
– Острый подойдет?
Я многозначительно смотрю на него.
– Спрашиваешь! Давай самый острый, какой есть, лекарь.
Руми с улыбкой подает мне дымящуюся чашку чая. Осторожно отпиваю.
– Хорошо-то как. Что это за чай?
– Моя фирменная смесь. Немного остроты перца локото, мед, щепотка лаванды.
Руми всегда оживает, когда разговаривает о травах. Он будто снимает плохо сидящее пальто, под которым обнаруживается добротная одежда, сшитая по его меркам. В очередной раз поражаюсь, насколько уверенным он выглядит вдали от Атока и придворных, воспринимающих его как шута.
Еще один глоток. Тепло от чая разливается по всему телу. Локоть больше не болит, и я делаю глубокий спокойный вдох.
– Рука прошла. Это твоя магия?
– Типа того, – отвечает он. – Я неплохо разбираюсь в травах, но могу обойтись и без них.
– То есть ты можешь лечить людей без всего этого? – уточняю я, обводя взглядом комнату.
Он молчит, и я делаю вывод, что права.
– Очень полезное умение на поле боя.
– Только забирает у меня слишком много сил, – отвечает Руми. – Поэтому лучше уж травками.
– Ну да, ну да.
Делаю глубокий вдох. Не могу думать ни о чем другом, пока не узнаю, что именно он почувствовал.
– Думаю, нужно все-таки поговорить об этом.
Руми выпрямляется.
– О чем?
– О твоем смущении.
Он густо-густо краснеет. Молчание затягивается. Мне хочется вытащить из него объяснение, потому что я сама чувствую себя так же неуютно – будто мне снова и снова нужно переходить через иллюстрийский мост. После наших встреч я еще долго возвращаюсь мыслями к его густым длинным волосам, спадающим на широкие плечи, опущенным уголкам губ, когда он пытается спрятать улыбку, острому носу, усыпанному веснушками.
Он не должен мне нравиться, но я ничего не могу с собой поделать. И уже ничего не понимаю. Это какие-то новые, тревожащие, неудобные чувства. Но, как бы досадно это ни было, он мне очень симпатичен – особенно своей скромностью и сдержанностью. Такие люди всегда вызывали у меня уважение и восхищение.
– Ну? – настаиваю я.
Но момент упущен. Лицо Руми снова стало похоже на чистый лист бумаги; он постарался отстраниться как можно дальше. Еще чуть-чуть – и он упадет с табуретки.
– Мне пора принимать больных, – говорит Руми, взглянув на часы. – Лазарет уже открылся после обеда.
Я подавляю разочарование. Ну и ладно. Все равно из этого разговора не вышло бы ничего хорошего. Мы оба это знаем, и было глупо с моей стороны толкать его к открытому огню, который может опалить нас обоих.
Приходит стражник, чтобы проводить меня в комнату. По пути обратно я вижу двух лаксанцев, ожидающих приема у лекаря. Один держится за плечо, морщась от боли. Другой – один из придворных, судя по его роскошному пончо и добротной обуви, – опирается на стену и, запрокинув голову, пытается остановить носовое кровотечение.