Лунная нить

* * *


Снова приходит Руми. Вместо ткацкого станка он снова приносит проклятую корзину со снадобьями и книгу.

Книгу. Я хмурюсь. Зачем? От чтения в полутьме только разболится голова.

– Это не ткацкий станок.

Он протягивает книгу через решетку.

– Возьми.

С недоверием присматриваюсь. Каталина всегда больше любила учиться. Она частенько сидела в библиотеке, обложившись книгами со всех сторон. Каждый, кто пережил восстание и добрался до крепости, мог прийти туда и почитать. Но именно Каталина старательно вела учет каждого тома и каждой странички.

– Я не особо люблю читать.

Он продолжает пялиться на меня, вытянув руку. И ждет. Вздохнув, я хватаю книгу и читаю название. Historia de las Llacsans. «История лаксанцев». Чудесно.

– Зачем мне это?

– Для общего развития, – раздраженно отвечает Руми. – У тебя полно времени для чтения. А еще нужно сделать перевязку.

Я обреченно протягиваю руки, чтобы он снова обработал раны уксусом и наложил свежую повязку. Сегодня уже не так больно. Я наблюдаю за его работой. А вдруг он не сдержит обещание? Может, он вообще не собирается искать ткацкий станок. От вопросов он отмахивается. Я не знаю, что делать. Его холодность и равнодушие только подпитывают мою тревогу.

Руми возвращается наверх к своему королю, и я оставляю книгу на полу. Меня не интересует их история. Важно лишь то, что ждет впереди.

Я остаюсь в подземелье. Стражники опять играют в кости. Кто-то меняет масло в факелах. Если удается устроиться поудобнее, я засыпаю на камнях, но чаще просто пялюсь в потолок ночь напролет или пытаюсь размять затекшие ноги. В редкие моменты, когда стража уходит, я отрабатываю основные удары.

В свой следующий визит Руми замечает, что книга по-прежнему лежит у двери. Ничего не говорит, лишь поджимает губы. Что ж, хотя бы какая-то реакция. Убедившись, что у меня есть еда и вода, и сменив повязку, он уходит. Никакого ткацкого станка.

Мне всегда сложно признавать ошибки. Я думала, что поступила умно, заключив с ним сделку. Но на самом деле я сделала очередную глупость. Как можно быть такой наивной? Я поверила, что лаксанец сдержит слово. Сейчас Каталины нет рядом и она еще не знает ничего о моих неудачах, но если я не отправлю ей сообщение в ближайшее время, она и так поймет, что я провалила задание.

В темницу заходят сразу несколько стражников. Ослабев от бессонницы, я даже не сопротивляюсь, когда стражница (одна из немногих женщин, которых я здесь видела) берет меня под мышки и ставит на ноги. Я не могу идти сама, поэтому один из стражей помогает вынести меня из подземелья. От яркого лунного света, проникающего в окна, щиплет глаза, но я с радостью принимаю эту боль. Богиня возвращает меня к жизни, и я наслаждаюсь прохладными лунными лучами, словно утоляя мучительную жажду. Разум проясняется. Взгляд фокусируется. Казалось бы, мелочи, но душа чувствует все.

Стражи Атока возвращают меня в розовую спальню и укладывают в кровать. И первое, что я вижу, осмотревшись, – ткацкий станок прямо посреди комнаты.





Глава девятая




Я ВСЕ ЕЩЕ ГРУЩУ, что не смогла забрать свой ткацкий станок – подарок лаксанской няни. Да, я всей душой ненавижу лаксанцев, но не могу сказать о ней ни одного плохого слова. Она практически вырастила меня. Полностью посвятила себя моему воспитанию. И именно благодаря ей я научилась ткать. Она могла сидеть со мной часами, пока я училась делать ромбики или облака; объясняла, как создавать разные фигуры и буквы, переплетая нити основы с нитями уткá то сверху, то снизу.

Давно не вспоминала о ней.

Стражи закрывают за собой дверь, и я встаю, чтобы рассмотреть станок поближе. Такой симпатичный, добротный! Из светлого и темного дерева. Теперь он занимает всю середину комнаты. Перед станком стоит маленький стульчик, а рядом – корзина с аккуратными клубками шерсти, выкрашенными в разные оттенки розового, фиолетового, красного и чернично-синего. Этот станок, кажется, немного больше моего, но ничего страшного. Он прекрасно подойдет.

Лунный свет просачивается в комнату сквозь шторы, насыщая меня живительной энергией. Я обхожу ткацкий станок и распахиваю двери на балкон. Серебристый свет наводняет темную тесную комнату, и она мгновенно преображается в благословенных лучах Луны.

На комоде стоит большая тарелка с едой – киноа с травами, хрустящая картошечка с черной мятой и копченой солью и большой початок жареной кукурузы. Но даже такой аппетитный ужин не соблазняет меня: хочется скорее сесть за станок и придумать новый узор.

От волнения сердце начинает биться быстрее, и я тянусь за клубком белой шерсти. Я привязываю основную нить к верхней и нижней перекладинам и начинаю ткать. Взгляд то и дело падает на корзину с цветной пряжей. Мне следует использовать нейтральные иллюстрийские оттенки… но у меня никогда не было возможности поэкспериментировать. В корзине столько разных цветов… Настоящий бунт. Праздник цвета. Хочется зарыться в пряжу с головой.

Я закусываю губу. Знаю, Каталина хотела бы, чтобы я использовала свою пряжу, но, вероятно, было бы разумнее спрятать послание среди традиционных лаксанских орнаментов. Это вызовет меньше подозрений у Атока и его жреца. Возможно, Аток даже сможет по достоинству оценить гобелен. Или порадуется, что я вообще умею ткать. Жена, которая следует его традициям и преуспевает в лаксанском искусстве, должна вызвать одобрение его подданных.

Я запускаю руку в корзину и вытягиваю нить. Ярко-красная, как спелый помидор. Я выглядываю в окно. Понравится ли это Луне? Позволит ли она сделать пряжу из лунного света, если я буду ткать цветными нитками?

Есть только один способ узнать. Я отодвигаю корзину с белой шерстью и, подавив угрызения совести, вплетаю в гобелен красную нить. Сверху-снизу, сверху-снизу, и так до конца ряда. Потом добавляю арбузный розовый и баклажановый фиолетовый. Сверху, сверху, снизу. Сверху, сверху, снизу – и вот на нижней трети гобелена появляются широкие цветные полосы. Перейдя к середине, я начинаю ткать простой орнамент с ромбами и вплетаю красную нить слева направо. Я знаю наизусть бессчетное количество техник, но эта – моя любимая. Ее я освоила первой.

– Над одной, под тремя, над одной, под двумя, над одной, под двумя и снова сначала, – бормочу я себе под нос. Потом берусь за другую сторону и повторяю то же самое.

Пока я работаю, лунный свет окутывает меня сияющим облаком и становится ярче. Пальцы порхают слева направо и снова обратно. Я заканчиваю ткать красным, перехожу к розовому, и наконец наступает черед лунной нити.

От волнения захватывает дух. Сколько бы я ни использовала лучи Луны для пряжи, энергия магии, наполняющая мои вены, каждый раз вновь поражает меня. Я чувствую, как раны – внутренние и внешние – затягиваются и исцеляются. Я снова становлюсь целой и невредимой. Может, не очень счастливой, но ласковые лучи Луны все же могут очень многое.

Я оборачиваю лунную нить вокруг указательного пальца и сматываю пряжу в сияющий серебристый клубок. Он освещает всю комнату, и все, чего касается лунная пряжа, начинает мерцать мягким белым светом.


Вот теперь начинается настоящая работа. Нужно сосредоточиться, вложить все свои силы и аккуратно вплести в гобелен тайное послание. Время бежит незаметно. Лунный свет мерцает, переливается и пылью оседает у моих ног, пока я работаю. Пылинки ярко сверкают на полу, словно звезды, разбросанные по ночному небу. Проходит несколько часов. Плечи и шея затекают, пальцы перестают слушаться.

И вот наконец я заканчиваю. Лунная нить, сплетенная с обычной шерстью ламы, сверкает и искрится, и сквозь орнамент с ромбами просвечивают слова тайного послания. Только иллюстриец сможет прочитать его:

СВАДЬБА ВО ВРЕМЯ КАРНАВАЛА.

Немного подумав, я добавляю несколько пчелок, вытканных медовой нитью, чтобы отвлечь внимание от послания. Или просто потому, что мне захотелось использовать ярко-желтый цвет. Вплетаю лунную нить для блеска и, наклонившись, рассматриваю свою работу поближе.

Одно из сверкающих крылышек начинает подрагивать под моим пальцем. Разинув рот от удивления, я подношу гобелен к глазам. Крылышко снова трепещет – и замирает. Я крепче сжимаю лунную нить.

¿Qué diablos?[32] Мне показалось, или изображение только что двигалось? Наверное, я устала… или… я правда видела… Наклоняюсь поближе.

– Давай еще раз, – шепчу я.

Но крыло не двигается. Я внимательно присматриваюсь к гобелену. Может, Луна пытается что-то мне сказать? Надо больше пчел? Или дополнить послание? Или «Химена, иди спать, уже почти утро»?

Я встаю и потягиваюсь до хруста в спине. Наверное, все же привиделось. Быстро собираю с пола лунную пыль. О Небеса. Что будет, если страж – или, еще хуже, Руми – найдет ее? Я рада, что у меня снова появилось немного пыли, но за неимением метлы приходится собирать ее руками. Это долго, и под конец у меня начинают болеть колени. Одним махом поглощаю остывший ужин – все равно вкусно, черт возьми! – и падаю на кровать. Глаза слипаются, но навязчивая мысль мешает мне заснуть.

Как отправить гобелен за пределы замка?





* * *


Лаксанская горничная настойчиво пытается впихнуть мне в руки длиннющее платье. Мне хочется отмахнуться от нее, как от комара, но она не унимается. Я бросаю на нее гневный взгляд и приглядываюсь к рюшам и черному кружеву, окаймляющему воротник.

Аток требует моего присутствия на всех королевских приемах. Не только сегодня, а каждый день в обозримой перспективе. Я должна надевать то, что он выберет, и заплетать волосы на лаксанский манер, в две длинных косы вдоль спины. А еще красить губы в цвет кайенского перца.

Горничной безразличны мои протесты. Улучив момент, когда я почти перестала сопротивляться, она начинает заплетать мои волосы. Закончив, она указывает на мой гобелен, висящий на спинке стула, и вопросительно смотрит на меня.

Я киваю.

– Да, это мое. Я сама выткала.

Судя по ее ошарашенному взгляду, она удивлена и, возможно, даже немного заинтересована. Она смотрит на меня, склонив голову, и едва заметно улыбается. Затем горничная дает мне маленькую баночку с цветным воском для губ. Я позволяю ей докрасить меня, и наконец (наконец!) в ее глазах появляется нечто, отдаленно напоминающее одобрение. Я имею в виду, она хотя бы не хмурится.

Осталось завязать на спине большой черный бант. Сегодня мне принесли платье темно-желтого, медового оттенка. Таким же цветом я выткала пчел на гобелене. И как я могла подумать, что они двигаются? Кажется, у меня давно не было нормального, благословленного Луной ночного сна.

Открывается дверь – кажется, в этом замке не слышали про стук, – и в комнату входит Руми. Горничная приветствует его коротким кивком и выходит. Увидев меня, Руми останавливается как вкопанный. В первое мгновение он выглядит пораженным, но его лицо тут же приобретает обычное выражение: черные брови сдвигаются, и между ними пролегает глубокая складка; губы вытягиваются в тонкую ниточку.

– Откуда у тебя это платье? – спрашивает он с плохо скрываемым раздражением.

Надо же. Я не успела сказать и слова, а уже что-то сделала не так. Можно подумать, я могу выбирать, что надеть.

– Я не собираюсь переодеваться, – сквозь зубы отвечаю я.

– ¿Qué?[33] – огрызается он, хватаясь за ручку двери. – Я разве говорил, что ты должна?

– Тут все без лишних слов понятно.

– Это платье… – Руми обрывается на полуслове и закусывает губу.

– Что с ним не так?

В ответ он лишь трясет головой.

– ¿Qué te pasa?[34] – раздраженно спрашиваю я.

– Мы опаздываем. Забудь. Можешь говорить и идти одновременно? Король Аток, Повелитель Великого озера, плоскогорья Эль Альтиплано и всех земель между ними…

Уровень подобострастия в его голосе зашкаливает, и я взрываюсь от смеха.

– … желает тебя видеть.

Я подбираю юбку – платье длиннее, чем нужно, почти на целых пять футов – и иду мимо Руми. Но тут он внезапно протягивает руку и хватает меня за плечо.

– Что? Это? Такое? – спрашивает Руми.

Он смотрит прямо на мой гобелен. Мне с трудом удается сохранить равнодушное выражение лица. Никак не отреагировать, не напрячься, не дернуться от неожиданности. Но внутри с каждой секундой нарастает тревога.

– Ты видела ее? – напирает Руми, буравя меня взглядом.