Лунная нить

Ее плечи напрягаются, глаза расширяются от удивления. Ана тревожно вскидывает голову: видимо, заметила меня. Но уже в следующее мгновение грубые лапы вцепляются мне в плечи и талию, оттаскивая назад, и я оказываюсь в плотном кольце воинов Атока. Я пинаюсь и толкаюсь, но с таким же успехом можно было бы драться со статуями.

Глашатай выходит вперед, объявляя о выступлении короля, и все падают ниц. Я временно прекращаю отбиваться, чтобы перевести дух. Некоторые лаксанцы умудряются разглядеть меня за спинами стражей и с интересом наблюдают за моими действиями. Плевать! Аток дал мне слово. Он обещал, он… О Луна. Я крепко зажмуриваюсь. Он сказал, что пленники смогут покинуть замок. Всё. Хрипло усмехаюсь. Он обвел меня вокруг пальца.

Лжекороль выходит на платформу и заслоняет от мен я Ану.

– Встаньте, лаксанцы.

С надеждой и страхом вглядываюсь в толпу в поисках знакомых лиц. Повсюду стражи Атока с копьями наготове. Если кто-то попытается освободить пленных, будет много крови. Аток выступает с речью, и от его слов меня пробирает дрожь. Он говорит об уничтожении последних мятежников и победе над угнетателями. На глаза наворачиваются слезы, но я не хочу, чтобы кто-нибудь заметил.

Верховный жрец Сайра присоединяется к Атоку. Толпа затихает. Только сейчас понимаю, что Аток закончил разглагольствовать и время пришло. Но я не готова. Сайра вытаскивает кляп изо рта Аны.

– Ана, ты послужишь примером для всех иллюстрийцев Инкасисы, – произносит Сайра. – Пусть кондеса увидит, что произойдет с ее людьми, если они откажутся покориться Его Величеству, верному слуге богини земли и бога солнца, королю Атоку!

Ана смотрит в мою сторону. У меня не получается перехватить ее взгляд: один из стражников загораживает обзор. Эта женщина привезла меня в иллюстрийскую крепость. Научила обороняться. Заботилась о том, чтобы у меня всегда была вода и еда. Это мама Софии, за которую я поклялась отомстить. Без ее магии мы практически безоружны. Без нее мост станет видимым, и у моего народа не останется ничего, кроме каменных стен крепости, чтобы защититься от армии Атока.

Я толкаю стражников в спины, но они не двигаются ни на дюйм.

– Кондеса! – зовет Ана.

Я замираю. Руки дрожат, и я боюсь посмотреть ей в глаза. Я подвела ее. Наконец наши взгляды встречаются. Ее лицо спокойно и выражает решимость и смирение перед судьбой. Я понимаю, что она хочет сказать этим взглядом. Последнее напутствие для ее детей – Софии и Мануэля. Для меня.

Город наш. Инкасиса наша. Не забывайте об этом. Боритесь за каждый камешек, за каждую горсть земли. Не давайте слабину, иначе потеряете все.

Эти слова звучат так четко, будто она только что прошептала их мне на ухо. Я выросла на этих заповедях. Все мои действия и мысли основывались на этих истинах. Ла Сьюдад принадлежит нам, иллюстрийцам: все улицы и переулки, все здания и дома, все стены и железные ворота. Нам, а не этому самозванцу.

Ярость разгорается во мне, словно пламя факела, и я больше не могу молчать.

– Аток! – взрываюсь я. – Лжец! Мерзавец, вонючая куча…

В толпе слышен крик. В короткий миг вспыхивает надежда, что это иллюстрийцы пришли на подмогу. В воздухе раздается громкий свистящий звук, и я вижу, как что-то стремительно приближается к стражнику, охраняющему иллюстрийских пленных. Сердце замирает. В следующее мгновение мощный удар сбивает его с ног, и он падает в толпу.

Внезапно все затихает. И тут в тишине раздается еще один крик. Откуда-то сверху, со стены, которой обнесена площадь. Я поднимаю взгляд и вижу одинокий силуэт человека, одетого в черное. С легендарной пращой в руке.

Эль Лобо. Знаменитый разбойник Инкасисы. Он поднимает руку, насмешливо приветствуя Атока, и тот издает гортанный рык. Площадь погружается в хаос: крики и топот людей, отчаянно пытающихся сбежать, перевернутые телеги, из которых прямо на мостовую высыпаются сушеные бобы, кукуруза и битые фрукты. Неожиданно земля содрогается, и все цепенеют от ужаса.

Магия Пачи. Землетрясения Атока. Я сгибаю колени, чтобы удержать равновесие, но резкий подземный толчок сбивает с ног. Не только меня: все лаксанцы одновременно падают на колени. Краем глаза я замечаю, как Эль Лобо повисает на перилах балкона; здание накреняется то влево, то вправо. Разбойник прыгает, хватаясь за флаг Инкасисы. Выгнувшись дугой, он отпускает руки и приземляется где-то в толпе. Я теряю его из виду.

Вот он, подходящий момент. Я бросаюсь вперед; земля дрожит под ногами. Люди в панике шарахаются от меня и бегут в противоположном направлении, подальше от Атока. Пробудившаяся земля совершенно не пугает его: он повелевает ею. Взобравшись на платформу, он воздевает руки к небу, и земля сотрясается в очередной раз. Стены и мостовую рассекают глубокие трещины. Я проталкиваюсь вперед, чтобы освободить Ану. Кто-то наступает мне на платье, и мы оба падаем на камни. Громко выругавшись, я отталкиваю упавшего лаксанца и отчаянно пытаюсь подняться.

На другом конце платформы появляется Эль Лобо. В лучах солнца мелькает серебристая вспышка: разбойник разрезает мечом веревки, которыми связаны иллюстрийские пленники. Первый освобожден и спешит скорее слезть с платформы; следом за ним второй растворяется в толпе, хотя его руки по-прежнему связаны. Но Ана упала на бок и не может подняться: ей мешают веревки на запястьях. Аток нависает над ней и поднимает руки.

– Лобо! – кричу я. – Помоги ей, умоляю!

Мой голос тонет в ропоте толпы. Несколько стражников окружают Эль Лобо, но он отбивается узким мечом. Аток вызывает еще одно мощное землетрясение. Земля разверзается прямо рядом с платформой, обнажая бездонное чрево. Ана пытается отползти, но Аток издевательски смеется над ней и оттаскивает за волосы на прежнее место. Ее глаза расширяются от ужаса.

Площадь сотрясается от очередного подземного толчка. Я падаю на колени. Зубы стучат от страха. Я пытаюсь встать, но в этот момент Аток толкает Ану к зияющей пропасти. Она упирается ногами изо всех сил, но тело не слушается: руки связаны, и ей даже не за что ухватиться. В следующее мгновение Ана исчезает в разломе, и я слышу ее душераздирающий крик.

– Нет!

Земля продолжает сотрясаться; по щекам льются горькие слезы. У меня нет сил подняться. Не хватает воздуха. Больно дышать. Аны больше нет. Земля поглотила ее. Где-то в суматохе я потеряла Эль Лобо из виду. Должно быть, он вырвался из лап стражников: его нигде нет.

Аток усмиряет землю. Он единственный, кто стоит на ногах. Повсюду вокруг меня запыленные лица, взлохмаченные волосы, ссадины и кровоподтеки. Площадь выглядит так, будто здесь только что завершилась кровавая битва. Кажется, здания вот-вот обрушатся; повсюду перевернутые телеги с едой и цветами. В памяти мгновенно всплывают воспоминания. Едкий запах дыма и металла. Душераздирающие вопли в ночи. Беззвездное небо. Пыль, грязь и кровь. Щиплет глаза. Я сижу на развалинах собственного дома. А где-то внизу, под обломками, заживо похоронены мои родители.

Воины Атока встают, и я отгоняю страшные воспоминания. Поднимают телеги, седлают коней. Жители города постепенно оправляются от шока и оживают. Аток решительно направляется мне навстречу и останавливается прямо передо мной. Пальцы его ног касаются изорванного подола моего платья. Я запрокидываю голову, даже не пытаясь скрыть слезы. Он буравит меня взглядом; глаза налились кровью и выкатились из орбит.

– Уведите ее прочь.

Один из стражей связывает мне руки толстой пеньковой веревкой. Но мне все равно. В глазах темнеет, и я ощущаю во рту привкус соли. За Атоком снова выстраивается длинная процессия, и мы, понурые, в ссадинах и грязи, возвращаемся в замок. Я плетусь позади. Стражник тянет за веревку, и я стараюсь не отставать, чтобы удержаться на ногах. Веревка впивается в запястья, стирая в кровь кожу. Сейчас мне меньше всего хотелось бы плакать, но у меня нет сил остановить поток слез. Горе поглощает меня, словно оголодавший стервятник, вгрызается в кожу, и мне начинает казаться, что каждая клеточка моего тела скорбит о смерти Аны.

Мы возвращаемся в замок, но вместо розовой комнаты стражник тащит меня вниз, в подземелье.

– Вы останетесь здесь, пока король не передумает, – говорит один из стражей.

Быстро и грубо он разматывает веревку, которой были связаны руки. Я стойко терплю. Другой стражник заталкивает меня в маленькую камеру с решеткой. Слабого света факелов достаточно, чтобы разглядеть кровь на стертых запястьях, горящих от боли.

– Можно попить? – спрашиваю я охрипшим голосом.

– Воды нет, – грубо отвечает один из стражников.

Ну конечно. Вчера у меня была полная ванна, сегодня – ни капли.

– Что теперь со мной будет?

Стражник пожимает плечами.


– Ты останешься здесь. Больше ничего не знаю.

Наказание за то, что оскорбила короля. Шаги стражников эхом отзываются в темноте. Дверь с грохотом захлопывается, и у меня еще долго звенит в ушах. Но я все равно не могу прогнать из памяти душераздирающие крики Аны, с которыми она сгинула в недрах земли.

Второй день на вражеской территории.





Глава восьмая




В ХОЛОДНОМ ТЕМНОМ МЕСТЕ сложно найти интересные занятия, поэтому я пересчитываю камни, которыми выложен пол, – девятьсот восемь – и разминаюсь, чтобы не замерзнуть. Потягиваюсь, хожу кругами, подпрыгиваю и отрабатываю высокие удары.

Здесь нет ни одного окна, и я быстро теряю счет времени. Думаю, сейчас уже утро: в животе урчит от голода. Возможно, мне не стоило прыгать. Но если не двигаться и ничего не делать, я сойду с ума от мыслей об Ане и Софии. Кроме того, упражнения помогают отвлечься от жгучей боли в запястьях.

Я устала от нескончаемого горя. Боль глубоко укоренилась в моей душе – глубже, чем трещины в земле после землетрясения Атока. Она накопилась во мне за долгие годы жизни без родителей, за голодные месяцы после восстания, проведенные в мрачном разрушенном городе. После смерти Аны и Софии эта боль многократно усилилась. Сердце обливается кровью, и я не представляю, как дальше жить.

Мне нужна Каталина. Не кондеса. Mi amiga – моя подруга. За ночь меня навещают лишь единожды: стражник подливает масла в факел и уходит, пропустив мимо ушей мою просьбу принести одеяло.

Дело дрянь. Я ничего не могу предпринять, пока я здесь, в подземелье. И единственное, чего я добилась до сих пор, – это смерть моих друзей. Разум подсказывает, что не следует себя винить. Я не стреляла из лука и не раскалывала землю, чтобы заживо похоронить Ану. Но сердце предательски шепчет, что ни одна из моих подруг не оказалась бы в опасности, если бы не я. Мне не следовало убивать посланника. Я должна была предвидеть нападение, когда мы приблизились к замку. Должна была найти способ освободить Ану. Или изначально не отпускать ее в город.

Надо было проявить настойчивость. Лучше планировать. Больше делать. Но я действовала самонадеянно. Каталина права: груз ответственности, который несет кондеса, невероятно тяжел. Колени подгибаются, и я падаю на каменный пол.

Надо срочно что-то придумать. Может, попробовать связаться с другими иллюстрийскими пленниками? Быстро оглядев подземелье, я понимаю, что это бесполезно. Никого не видно и не слышно. Видимо, я в пустом крыле.

Думай, Химена. Соображай. Теперь, когда Аны больше нет (вздрагиваю от одной мысли об этом), мост больше не защищен ее магией. Теперь Эстрейя не только гарантирует Каталине победу: от нее зависит выживание иллюстрийцев. Как только Аток поймет, что может пересечь мост… Я содрогаюсь. Крепость выстоит, но, учитывая наши скудеющие запасы продовольствия, народ не сможет выдержать долгую осаду.

Я легонько бьюсь затылком о прохладные камни. Бум. Бум. Бум. Самое главное – свергнуть Атока. Если я найду Эстрейю, победа будет гарантирована. Но мне в любом случае нужно будет сообщить обо всем Каталине, чтобы она успела подготовиться к наступлению. А для этого нужен ткацкий станок.

Скрипит замок, и дверь открывается. Я отвлекаюсь от мыслей. В темноте раздаются тяжелые шаги, и я настороженно вскакиваю. Вижу чей-то силуэт. Это Руми: сутулые плечи, в руке корзина, одеяло под мышкой.

Принюхиваюсь. В корзине точно есть еда. Сыр и хлеб. С трудом сдерживаюсь, чтобы не броситься к решетке и не вырвать еду у него из рук.

Руми останавливается перед дверью.

– Поздравляю, теперь тебя оставят здесь надолго. Если ты этого пыталась добиться своими вчерашними выходками, то задумка удалась.

Сжимаю кулаки. Что за невыносимый идиот!

– Если ты пришел позлорадствовать, то я не хочу это слышать, – отвечаю я.

Он тянется за ключом, висящим на ржавом гвозде.

– Я пришел по делу, кондеса. Но не могу отказать себе в удовольствии отметить твои безрассудство и глупость.

Я не ожидаю от него сочувствия. Но его гаденький тон и кислая, как молоко недельной давности, мина вызывают во мне лютую ярость. Я даже не пытаюсь справиться с раздражением: наконец у меня появилась возможность выместить накопившиеся переживания.

– Я не считаю, что заступиться за друга – это безрассудство и глупость, – говорю я. – Но в этом, видимо, и заключается разница между мной и тобой.

Я не слишком сильна в остроумных ответах, но зато с гордостью отмечаю, что мой голос звучит гораздо увереннее, чем я себя чувствую. Руми поворачивает ключ, открывает дверь и швыряет мне в лицо одеяло. Корзину с едой оставляет у двери.

– О да. Я согласен, мы совершенно разные.

– Однозначно.

Он окидывает меня холодным пренебрежительным взглядом, но мои запястья привлекают его особое внимание. Я прячу руки за спину, одновременно пытаясь прикрыть дыры в разорванном платье.

– Дай посмотреть.

– Убирайся отсюда! – вскрикиваю я.

Он подходит ближе.

– Покажи, где больно.

– Ándate a la mierda[30].

Я не должна показывать ему свои раны. Кожа разодрана. Сильно болит. Не хочу, чтобы он приближался, а тем более рассматривал мои ссадины.

– Ладно, – говорит он, убедившись, что я не уступлю. Дверь темницы с грохотом захлопывается за ним. – Тебе принесут горшок.