Ловец душ и навья невеста

А какой она была этой ночью… Ее кожа – белый шелк, ее губы – слаще ягод. Она открылась перед ним, не боясь ничего, и он чувствовал себя бедняком, которому вручили ключи от княжеской сокровищницы.

Рихард подвинулся ближе и посмотрел в глаза своему отражению.

Злость и обиды, разочарования и ложь, тьма и ярость и… тепло, нежность, счастье…

Ловец смотрел в себя и улыбался, потому что в нем была любовь.



Когда Зейн убрал зеркало, Рихард какое-то время сидел неподвижно, но потом поморгал, тряхнул головой и повернулся к следователю.

– Я думаю приставить тебя к награде за поимку Олафа Златоглазого, – задумчиво произнес Зейн, глядя на зеркало. – И увеличить жалованье. Все же ты уникальный специалист.

– Орден можешь оставить себе, а денег давай, – хрипло сказал Рихард и откашлялся. – Что там? Если ты заговорил о прибавке, выходит, я прошел?

Зейн повернул к нему зеркало обратной стороной. Тонкая пластина, закрепленная серебряными нитями, сияла белым.

– Надо же… – криво усмехнулся ловец, поднимаясь со стула и разминая затекшие ноги.

– Я рад, – коротко сказал Зейн. – Пока, Харди. Передавай привет Карне.

– Обойдется она без твоего привета, – хмыкнул Рихард и пошел прочь, чувствуя необыкновенную легкость.

Сегодня в Рывне подморозило: дыхание вырывалось изо рта паром, а брусчатка стала опасно скользкой. И с каждый шагом, приближающим его к дому, в душе Рихарда поднималась тревога. Он прошел проверку, и это прекрасно, но теперь, выходит, Карну ничто не держит? А что, если она решит, что выполнила то, что должна была? Что, если сложит вещи и фотографию Эдмона в чемодан и помашет ручкой? Да, у нее есть к нему чувства, но все же…

Он никогда еще не чувствовал себя таким уязвимым. Его ноги словно налились чугуном, и Рихард несколько раз чуть не упал на обледеневшем тротуаре, а после едва смог подняться на крыльцо. Он постоял под знаком ловца, собираясь с духом, и открыл дверь. Карна, вскочившая с дивана ему навстречу, замерла, прижав руки к груди.

– Рихард, ты такой мрачный… Не прошел, да? – расстроилась она. – Я так и знала! Я пойду к Зейну и буду жаловаться! Нельзя заставлять человека проходить проверку так скоро после высшей навки! Это наверняка нарушает какое-нибудь правило!

Рихард вздохнул и, поджав губы, кивнул, разуваясь и расстегивая куртку. Потрепал по ушам подбежавшую Фифи.

– Не надо никуда ходить. Зейн согласился прикрыть меня, – соврал он.

– О, это очень благородно с его стороны, – выдохнула Карна. – Когда он назначил следующую проверку?

– Ты останешься до нее? – спросил Рихард.

– Конечно, – ответила она и посмотрела ему в глаза. – А ты что, хочешь, чтобы я уехала?

– Нет! Конечно нет. – Он повесил куртку и пробормотал: – Что я творю…

– В чем дело? – встревожилась Карна, подойдя ближе.

Рихард повернулся к ней и сказал торопливо, будто боясь передумать:

– Я соврал тебе.

– О чем? Зейн тебя не прикрыл? – не поняла она.

– Нет. Да… Зейн ни при чем! Я прошел проверку. Я на светлой стороне.


– Это же чудесно! – обрадовалась Карна, но потом, нахмурив брови, спросила: – Зачем же ты соврал?

– Я очень боюсь, что ты уйдешь, – признался Рихард и, шагнув к ней, обнял за талию и с тревогой вгляделся в синие глаза. Она доверяла ему, и теперь, выходит, и он должен довериться.

Карна выглядела слегка заспанной и губы ее припухли, и ему так захотелось снова почувствовать их вкус…

– Выходи за меня, – тихо попросил Рихард, и сердце его забилось быстрей от волнения.

Она слегка улыбнулась, опустила ресницы.

– Карна…

Рихард приподнял ее подбородок и нежно поцеловал, не в силах больше терпеть. Карна ответила на поцелуй и прижалась к ловцу, обнимая за шею и лениво перебирая волосы на затылке.

– Я подумаю, – выдохнула она в перерывах между поцелуями, и Рихард увидел в ее глазах обещание и любовь.



Аббатиса Августина сидела в кресле на террасе и куталась в теплый плед, поджимая пальцы ног, зябнущие от раннего мороза, укрывшего пустоши седым инеем до самой реки. Трехцветная кошка спрыгнула с ее колен и пошла в дом, недовольно подергивая хвостом. Однако аббатиса осталась на террасе, близоруко вглядываясь в даль.

От реки тянуло сыростью, и Августина, повернувшись к столику, налила себе чаю. Добавила ложку сахара, подсластив чуть горьковатый привкус трав. Взглянув на реку, довольно улыбнулась и налила чай и во вторую чашку. Та, кого она ждала, уже поднималась по холму, и белый туман стелился у нее под ногами.

– Я боялась, что ты не придешь, – призналась Августина, когда Грета села во второе кресло, и подвинула ей чашку, над которой понимался пар. – Как там Каролина? Я так переживаю за нее. И все думаю, может, зря я тебя послушалась…

– Не зря, – возразила гостья, отпивая чай. – Все получилось как нельзя лучше.

– Девочка и так настрадалась, – вздохнула Августина. – Ей наверняка там плохо…

– За это можешь не беспокоиться, – хмыкнула гостья. – Ей там очень даже хорошо.

– Может, написать ей? Сказать, чтобы возвращалась? Я найду ей приличный дом в окрестностях аббатства, буду присматривать…

В белых глазах Греты словно заклубился туман, и она покачала головой:

– Теперь ловец ее ни за что уже не отпустит.

Аббатиса нахмурилась и попыталась прочесть эмоции на лице собеседницы, но та была безмятежна, а белые глаза – непроницаемы, как всегда.

– И что теперь? – сердито спросила Августина, грея руки о горячую чашку. – Снова станешь стращать меня предсказаниями, что настанет навий век?

Грета отпила чаю и, улыбнувшись, пожала плечами.

– Может, и не настанет, – сказала она.