Ловец душ и навья невеста

– Чего желаете, господин ловец? – спросила она, улыбнувшись, но глядя при этом куда угодно, только не на него.

Рихард вопросительно посмотрел на Карну, но она покачала головой.

– Благодарю, мы ужинали, – ответил он.

Служанка кивнула и ушла назад на кухню.

– Ты красишь губы, – сказал Рихард. – Разве монашки так делают?

– Просто чтобы не потрескались на ветру, – пояснила Карна. – У меня чувствительная кожа.

– Ты носишь украшения.

– А потом не буду.

– Ты с детства вбила в свою хорошенькую головку, что должна выйти замуж за Эдмона, и теперь не понимаешь, что тебе делать дальше.

Карна закатила глаза, взяла двумя пальцами поджаренный бутерброд с паштетом и осторожно его понюхала.

– Будто цирковую собачку забыли при переезде, но она продолжает прыгать через забор, хотя ни зрителей, ни дрессировщика нет, – продолжил Рихард. – Аплодисментов не будет. Цирк уехал. Никто не осудит, если ты продолжишь жить.

– Знаешь что, – процедила Карна, положив бутерброд назад на тарелку, и Рихард улыбнулся и откинулся на спинку. – Для начала сотри со своего лица эту гаденькую всезнающую ухмылку. Вот так посмотришь на тебя – можешь ведь сойти за нормального человека. Может, даже вхожего в приличное общество. Конечно, не благородного происхождения, но, к примеру, разбогатевшего на спекуляциях. По крайней мере, ты умеешь обращаться со столовыми приборами.

– Спасибо, что заметила, – любезно ответил он.

– Но стоит тебе открыть рот – все пропало, – продолжила Карна. – Наглый, невоспитанный, эгоистичный… При встрече с аббатисой я открою ей глаза.

– И что же такого ты ей расскажешь? – поинтересовался Рихард.

– Да хоть про жмыха под Кривым мостом. Он и вправду там сидит?

Рихард кивнул, взял бутерброд, забракованный Карной, и демонстративно запихнул себе в рот целиком.

– Отчего ты не убьешь его? – спросила она, глядя на него с легкой брезгливостью.

– Оттого, что мне за это никто не заплатит, – промычал он.

– Но ты ведь можешь?

– Конечно. Но я не благотворительная организация. И Августине о том известно.

– Тогда обсудим с ней твои налоговые махинации, – сказала Карна. – Вилмос Грох заплатил тебе двести шендеров. Интересно знать, сколько из них попадет в отчет.

– Часть денег была возвращенным долгом. Карточным. Это не декларируется.

– Врешь.

– Докажи.

– Тогда расскажу про твою аферу с собачкой, – прошептала Карна, склонившись над столом. – Ты лжец, Рихард.

– То ложь во благо, – ответил он и разлил по бокалам вино. – Попробуй вот эти грибочки в кляре. Тут, конечно, готовят не так вкусно, как тебя научили в Институте благородных девиц, но тоже вполне съедобно.

Карна отвела глаза и взяла вилку.



Когда они вышли из таверны, Рихард взял ее руку и положил себе на локоть. Карна не стала возражать. Хоть он и обладал редким талантом выводить ее из себя, но надо отдать ему должное – опереться на него можно. Они молча шагали по узким улочкам Рывни, и Карна подумала, что в пеших прогулках по ночам есть определенное очарование. Воздух был свеж, луна – как фонарь, а звезды, рассыпанные по небу, сверкали бриллиантами чистой воды.

– Да, у Эдмона были зеленые глаза, – сказала она вдруг. – Мы с ним были помолвлены с детства. Но монастырь – это не бзик балованной девочки и не прихоть. Я правда любила его.

– Это не значит, что ты не сможешь полюбить кого-то еще, – ответил ловец.



На следующее утро, когда Карна только-только успела привести себя в порядок и спуститься вниз, за Рихардом прислали экипаж.

– Велено доставить господина ловца немедля, – сообщил плечистый усатый мужик, окинув гостиную цепким взглядом. На Карне он задержался, а вот от Греты быстро отвел глаза. И не диво: на ней было вчерашнее платье с эффектом рвоты.

– А ты кто такой? – поинтересовалась служанка, выходя вперед.

– Личный слуга госпожи Мирабеллы Свон, – ответил тот.


– Личный слуга, – задумчиво повторила Грета. – Вот служанка – понятно: причесать может, одеть, в ванной подсобить. А какие обязанности у личного слуги?

– Вы часто подсобляете ловцу в ванной? – не остался в долгу мужик. – Рихард Мор! – гаркнул он вдруг во все горло, обратив лицо к лестнице. – Велено передать, что ежели не явитесь немедля, последствия будут… – Он умолк, нахмурился.

– Забыл, что ли, болезный? – заботливо спросила Грета. – Какими они будут? Ужасными? Катастрофическими? Невыносимо мучительно трагическими?

– Непоправимыми, – неуверенно отозвался он.

– В этом мире есть мало непоправимого, несмотря на всю его зыбкость, – оседлала Грета любимого конька. – По-настоящему непоправима лишь смерть, и поэтому я спрошу: ты что же, угрожаешь убить Харди, если он не сядет в эту твою колымагу, которую за ним прислали, как за примадонной? – Ее голос к концу речи повысился, и усатый отступил на крыльцо, подрастеряв свою уверенность.

– Да иду я, – хмуро ответил Рихард, сбегая вниз по ступенькам.

– Рихард, можно я с тобой? – спросила Карна.

– Сказано доставить лишь ловца, – отрезал усатый. Он подождал, пока Рихард наденет пальто, посторонился, пропуская его вперед, и коротко кивнул: – Доброго дня, дамы.

– День не добрый! – выкрикнула Грета ему в спину. – Мир рушится, и мертвые встают из могил, а…

Дверь захлопнулась, оборвав ее на полуслове.

– А ловец еще даже не завтракал, – закончила она и повернулась к Карне. – Кашу будешь?

– Буду, – ответила та.



Рихард смотрел в окно, разглядывая улочки Рывни, которые по мере приближения к центру становились все шире и наряднее, и вдруг приметил знакомые золотые вензеля.

– Притормози на минуту, – попросил он усача, ехать с которым оказалось совсем не так комфортно, как с Карной. От него несло табаком и ядреным одеколоном, и радовало лишь то, что мужик вовсе не собирался спать у него на груди.

Усач стукнул в окошко кучеру, и экипаж остановился.

Рихард выскочил на улицу и быстро подошел к стойке с меню, выставленной перед ресторацией «Золотой гусь».

– Господин ловец желает отобедать? – осведомился вышколенный официант, блестящий от носков ботинок до напомаженных волос, уложенных крутой волной над узким бледным лбом. И лишь одинокий красный прыщ над переносицей кричал о том, что это все же Рывня, а не столица.

– Какое у вас фирменное блюдо? – спросил Рихард, задумчиво скользя взглядом по строчкам меню.

– Устрицы в винном соусе дивно хороши, – сказал официант и, чуть склонившись, добавил: – Мужчинам очень нравится. Мощный афродизиак.

– На женщин действует или на мужчин? – уточнил Рихард.

– На мужчин, разумеется, – ответил тот.

– Тогда без надобности, – отказался он, переворачивая страницу. – О, пироги. С крольчатиной хорошие?

– У нас все хорошие, – обиженно поджал губы официант. – И с бараниной, и с олениной. Хотя вот с олениной жестковаты. Заходить будете?

– Я у вас поужинаю, – улыбнулся Рихард.

– Столик на вас записать?

Официант вынул из кармана блокнот, но Рихард уже вернулся в экипаж.

– Так чего там хочет Грох? – спросил он у своего усатого спутника. – Мы с ним рассчитались, претензий я не имею, несмотря на внезапное освещение дела в прессе…

– Вас хочет видеть Мирабелла, – ответил мужик, и то, как он произнес имя хозяйки, заставило Рихарда взглянуть на него внимательнее.

– Она тебя прожует и выплюнет, – сказал он.

Усатый покосился на него и расплылся в мечтательной улыбке. Рихард мысленно выругался и отвернулся к окну. Несмотря на то что экипаж сделал крюк – далеко не по всем переулкам Рывни можно проехать, – до особняка Гроха они добрались быстро.

Рихард прошел по белой дорожке, чувствуя, как хрустят под подошвами ботинок мелкие камешки.

– А Вилмос где? – спросил он у усатого, который шел сзади.

– Укатил в столицу еще вчера.

Рихард кивнул и поднялся по крыльцу.

В холле прибрали: исчезли и осколки, и сломанная вешалка. Обои ободрали подчистую, и пахло свежей шпатлевкой. Только следы от когтей на паркете никуда не делись.

Мирабелла вышла его встречать, и Рихарду пришлось приложить усилия, чтобы не выдать своего удивления. Сегодня на женщине были брюки свободного покроя и тонкая золотистая кофта с длинными рукавами. Светлые волосы она забрала в высокий хвост, а на нос нацепила очки без оправы. Ни оборок, ни макияжа, ни декольте.

– Сегодня вы прекрасны как никогда, – не покривил он душой.