Ловец душ и навья невеста

Карна выглянула из кухни, не особо любезно с ними поздоровалась и сообщила, что ужин будет минут через двадцать. Рихард отлучился в ванную, наскоро помылся и переоделся, а когда спустился в гостиную, то увидел, что Уго вальяжно развалился на диване, листая газету.

– Ты вынул жруна из собаки? – удивился друг, показав титульный лист.

– Потом как-нибудь расскажу, – нехотя ответил Рихард. Не то чтобы он не доверял Уго, но тот не умел хранить секреты.

– О Мирабелла! – простонал тот, разглядывая фотографию. – Знаешь, я, пожалуй, оставлю Карну тебе. Она, конечно, ничего, а рагу ее так и вовсе божественно, но ты погляди на это декольте!

– Ужин подан, – церемонно объявила Карна, появившись в дверях.

– Спасибо, идем, – кивнул Рихард, внимательно на нее посмотрев: красная как помидор, глаза блестят. – На Уго хватит?

– Хватит, – процедила Карна зловещим тоном.

– Что у вас произошло? – тихо спросил Рихард, когда она снова скрылась на кухне.

– Да ничего такого, – отвел Уго глаза. – Харди, она и вправду нервная…

– Что ты ей сказал?

– Ничего особенного, говорю же… Поболтали о погоде, о столичной моде…

– Тебя не интересует мода, – заметил Рихард. – Ты носишь свой берет, похожий на шляпку желудя, с тех пор как я тебя знаю.

– Его мне бабуля связала!

– Вот именно. Что ты сказал Карне?

– Я предложил ей переспать, – выпалил Уго.

– Что?! – воскликнул Рихард.

Он сел рядом с оборотнем, вырвал из его рук газету и залепил ею по щетинистому затылку.

– Да не возмущайся ты! – встревожился Уго, отодвигаясь и приглаживая волосы. – Я же не просто так, а за деньги. Пять шендеров!

– Ох, Уго… – простонал Рихард, запустив пальцы в волосы. – Сам факт, да еще так мало… Даже у мадам Роуз дороже!

– Но там ведь работают профессионалки, – резонно возразил тот.

– Вы идете? – спросила Карна, вновь появляясь в дверях кухни и яростно сминая в руках клетчатый передник. – Ужин остывает. Отбивные из филе поросеночка. Нежные, так и тают во рту. С брусничным соусом и запеченным картофелем.

Уго позеленел в тон майки, вскочил с дивана и, схватив берет и пальто с вешалки, выскочил вон.

– Ты ведь ничего не имеешь против свинины? – уточнила Карна.

– Нет, – вздохнул Рихард.

– Прекрасно, – кивнула она и так резко развернулась в дверях, что ее волосы, собранные в узел на затылке, разметались.

– И похоже, ничего другого мне не светит очень долго, – тихо добавил он.



Ужин прошел в тишине, прерываемой лишь звоном приборов. Карна явно кипела от злости, и Рихард не решался сказать ни слова, чтобы не спровоцировать взрыв. Отбивные действительно оказались нежными, соус – с приятной кислинкой, а картошка пахла пряностями и радовала глаз золотистой корочкой. Рихард съел все подчистую и еле удержался от того, чтобы не облизать тарелку.

– Твой друг – свинья, – сказала Карна, когда ее щеки наконец вернули нормальный цвет.

– Да, – не стал он спорить. – Но у него есть и множество положительных качеств: он верный, открытый и добрый.

– И хороший нюхач, я помню, – кивнула Карна, сложив вилку и нож параллельно друг другу. – Есть новости об утреннем происшествии?

– Кроме статьи на первой полосе? – уточнил Рихард. – Нет, но я и не виделся ни с кем, кроме Уго. Хочу сходить в таверну, узнать сплетни. Пойдешь со мной?

Карна отпила воды из стакана.

– Ты ведь не любишь оставаться одна и в темноте, – напомнил Рихард. – А сейчас темнеет рано.

– Да, пойду, – согласилась она. – Но ты ведь не думаешь, что это нечто большее, чем просто прогулка?

– Разумеется, нет, – улыбнулся он. – А теперь позволишь посмотреть тебе в глаза?

– Я сама выбираю воспоминание, – предупредила Карна.

– Выбери что-нибудь особенно приятное, – кивнул он, поднимаясь и убирая тарелки. – Момент, когда ты чувствовала себя счастливой. Представь яркую деталь из этого воспоминания, постарайся вспомнить, что ты чувствовала в тот момент, запахи, свет, какие-то мелочи, а дальше я сам.


Карна вздохнула и вытянула руки на стол. Рихард сел напротив, обхватил ее запястья и слегка погладил нежную кожу. Пульс под его пальцами сразу забился сильнее. Темные изогнутые брови, синие глаза в обрамлении густых ресниц – драгоценные камни на светлом шелке кожи – на нее хотелось смотреть и без особых на то причин.

– У тебя очень красивые глаза, – сказал он.

– Спасибо.

– И вся ты очень красивая.

– Какие изысканные комплименты, – усмехнулась Карна. – Может, начнем?

– Я не могу винить Уго, – сказал Рихард, снова погладив тонкие запястья. – Да, его манеры оставляют желать лучшего…

– Он предложил мне пять шендеров! – воскликнула Карна и попыталась выдернуть руки, но Рихард ее удержал.

– Мало, – согласился он.

– Да не в этом дело! – возмутилась она. – Как будто есть какая-то сумма, за которую я бы согласилась… Нет, даже думать об этом не хочу! Зачем ты напомнил?

– Прости, – покаянно проговорил Рихард. – Похоже, это становится традицией – каждый вечер просить у тебя прощения.

– Твой друг его не заслуживает, – фыркнула она.

– Ты ведь будущая монашка, – напомнил он. – Где твое смирение и милосердие?

Карна, чуть прищурив глаза, пристально посмотрела на Рихарда:

– Знаешь, у меня есть одно воспоминание, которое тебе наверняка понравится.

– Хорошо, приступим, – согласился он. – Только сначала глубоко подыши и успокойся, а то у тебя и так пульс частит.

Карна послушно вдохнула, выдохнула, посмотрела ему в глаза.

– У тебя тоже глаза… необычные, – сказала она.

– Ты хотела сказать «красивые»? – поддел ее Рихард.

– Если бы хотела, то так и сказала бы. Тебе надо воспоминание или нет?

– Давай, – кивнул он. – Яркую деталь.



Ослепительно-белый заварочный чайник, теплый и тяжелый, возле крышечки выступила испарина. Золотистая струйка течет из тонкого носика в чашку, стоящую на блюдце. Белая скатерть, белая посуда. В вазе посреди стола – пышный букет белых пионов. На стуле справа – кукла в матросском костюмчике, у нее рыжие, криво остриженные волосы, а глаза зарисованы зеленым. Перед куклой тоже чашка чая, пар поднимается вверх легкой дымкой. Небо ясное, без облаков, и резная крона дуба бросает кружевную тень на террасу.

– Как прошел твой день, Эдмон? – спрашивает Карна. Ее голос совсем детский, но она произносит слова манерно и чуть устало, как взрослая дама. Одна ложка сахара опускается в чашку. Карна размешивает его совершенно беззвучно, кладет ложку на блюдце. – У меня тоже все хорошо, спасибо, что спросил. Занятия отменили, потому что мадам Элоиз приболела. Но я прочитала длинный рассказ и выучила таблицу умножения на шесть.

Чай вкусный и пахнет мятой. В хрустальной вазочке на столе – шоколадные конфеты.

– Угощайся, – разрешает Карна. – Они с орешками.

Кукла таращит на нее замазанные зеленой краской глаза. Внизу слышны голоса, и Карна смотрит через перила. Родители встречают гостей. На маме пышное розовое платье, она обещала, что Карне сошьют такое же. Кто-то заходит в дом, кто-то идет гулять в сад. Вечером прием, и Эдмон тоже приедет вместе со своими родителями.

– Я соскучилась, – доверительно признается Карна кукле.

Солнечные зайчики пляшут по столу, застеленному белой скатертью, внизу смеется мама, вечером будут танцы, а впереди лето и целая жизнь, и ее счастье такое абсолютное…

Рихард вынырнул из воспоминания. Пульс под его пальцами почти не ускорился.

Карна моргнула, и зрачки ее сузились.

– Чаепитие с куклой, – сказал Рихард. – Мило. Я, правда, надеялся на что-то более волнующее.

– Я была счастлива тогда, – пожала плечами Карна. – Как принято одеваться в таверну?

– На тебя все равно обратят внимание, – ответил Рихард. – Что бы ты ни надела.

Она пошла наверх, а он невольно потер грудь и поморщился, словно от боли. Воспоминание было таким, как надо: светлым, добрым и действительно дорогим для нее. Он бы и сам не смог выбрать лучше. Но ему отчего-то хотелось плакать, а сердце сжималось от чужой тоски по утерянному или несбывшемуся.



Газета упала на стол перед мужчиной, и тот недоумевающе поднял глаза на посетителя в запыленном полицейском мундире:

– Не ожидал тебя увидеть… Что это? «Вечерняя Рывня»?