Лорд Лондона
Часть 34 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Видео было темным, а качество зернистым. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, на что я смотрю. Но когда камера развернулась, и я увидел знакомую крышу и ухоженный сад с деревянным забором, все понял.
Я напрягся, каждая клетка в моем теле была готова взорваться. Ческа резко повернула ко мне голову, очевидно, почувствовав, что во мне что-то изменилось. Мое дыхание стало быстрым и тяжелым, когда я смотрел, как какой-то ублюдок во всем черном идет к дому, который хранил все хорошие детские воспоминания, которые у меня когда-либо были. И я смотрел, как эта мразь кружит вокруг дома и поливает бензином стены.
И я, черт возьми, смотрел, как вышла моя мама, проверяя какой-то шум, который она услышала. Я не пошевелил ни единым гребаным мускулом, наблюдая, как ублюдок бросился на нее из своего укрытия и затолкал обратно в дом. Запер внутри, забаррикадировав дверь металлическим засовом. Мама стучала по стеклу в двери. Затем она подбежала к окну гостиной как раз в тот момент, когда пламя вспыхнуло, поймав ее в ловушку внутри.
— Малыш? — сказала Ческа ласковым голосом, но все, что я слышал — это белый шум в голове, когда на видео наш дом начинал гореть. Я видел, как мама отбегает от окна, когда жар становится невыносимым. Видел ее чертовски испуганное лицо, когда она попятилась, а пламя поглощало дом, будто челюсти самого ада.
Камера выключилась, и комната погрузилась в тишину. Но голоса мамы и Перл все еще звучали у меня в голове. Крича о помощи, которая так и не пришла. Когда горел дом, а моя младшая сестра, которая, наверное, была в постели, нашла маму в густом черном дыму и крепко обнимала ее, пока все вокруг рушилось в огне. Как жизнь покидала их.
Это был не несчастный случай.
Поджог.
Это был чертов поджог.
Их убили. Мама… Перл... они были убиты. Я даже не почувствовал, как столкнул Ческу с колен. Я ни о чем не думал, когда отдался ярости и начал крушить комнату. Бутылки из бара разбивались, когда я опрокидывал столы и стулья. И все, что находил вокруг.
Их убили. Мою маму... мою сестру… Какой-то ублюдок...
Я поискал свой телефон и нашел его на полу. Промотав видео, я увидел...
Я снова выронил чертов телефон, когда увидел его. Когда ублюдок, держащий камеру, стал отключать видео… Этот круг. Этот ублюдочный круг со странной, как дерьмо, V-образной фигурой посередине. Клеймо.
Меня трясло. Трясло от чистой ярости, поглощающей меня, топящей меня в огне. От гребаной трещины, которую Ческа пробила во мне, когда ворвалась в дверь клуба. Трещины, которая позволила чувствам просочиться в мою кровь и отравить меня эмоциями, слишком многими гребаными эмоциями, которые я не должен был чувствовать. Которые никогда не хотел чувствовать.
— Малыш, пожалуйста, ты меня пугаешь, — голос Чески прорвался через шум в моей голове. Через гребаные крики, стук сердца, звуки крови, несущейся по венам с бешеной скоростью… Но я мог слышать ее, Ческу… Ческа… Ческа…
Я запрокинул голову и заорал, черт возьми, пытаясь избавиться от этой тяжести, этих чертовых слез в моей крови, которые высасывали из меня жизнь. Мне нужно было все это выяснить. Мне нужно было избавиться от этих эмоций и чувств, чтобы, черт возьми, я мог убрать этих ублюдков. Чтобы мог делать свою чертову работу, а не быть поглощенным болью, чувством вины и ощущениями, будто душа разрывается на куски.
Руки на моем лице вернули меня в настоящее, в комнату, в которой все было разгромлено, и моя семья смотрела на меня с беспокойством. Затем...
— Малыш, ш-ш-ш, все в порядке. — Ческа. Ческа стояла передо мной, положив руки мне на щеки. — Я здесь, все в порядке. Позволь мне помочь…
Но ничего не было в порядке. Она сделала это. Она ворвалась в мою жизнь и все испортила. Она прорвалась сквозь тьму, поселившуюся во мне, и попыталась вывести меня на свет. Мне, черт возьми, не нужен был свет. Я не хотел ни света, ни гребаных улыбок, ни поцелуев, ни занятий любовью.
Все это сделало меня слабым.
Она сделала меня слишком слабым.
Я откинул голову назад и увидел, как Чарли поднял с пола мой телефон и уставился на экран. Руки Чески остались в воздухе, там, где они только что были на моем лице. Как будто я обжег ее.
— Отвали от меня, — прорычал я, и лицо Чески побледнело. — Ты, — сказал я, указывая на нее. Я ударил себя кулаком в грудь. Мне нужно было закрыть эту трещину в груди. Нужно было остановить боль, которая просачивалась через нее, отравляя мой мозг, мое сердце. — Ты.
— Что? Пожалуйста... — она попыталась подойти ближе, но остановилась, когда я покачал головой. — Что я сделала? Артур…
Я хлопнул себя по голове, пытаясь заставить пульсирующий мозг успокоиться. Этот голос, ее надломленный гребаный голос заставлял меня чувствовать то, что я, черт побери, не хотел чувствовать, не мог чувствовать, чтобы делать свою работу правильно.
— Ты морочишь мне голову, — прорычал я и поднял бутылку водки, которая упала на пол, но осталась целой. Я бросил крышку в огонь и одним глотком опустошил половину бутылки. Ческа скрестила руки на груди, защищаясь, и отошла к Бетси. — Ты, черт возьми, залезла в мою гребаную голову, гребаное сердце и сломала меня! — рявкнул я. Позади нее я увидел, как Эрик передает телефон Фредди. Лица Чарли и Эрика пылали гневом, когда они встретились со мной взглядом.
Фредди передал телефон Винни.
— Арти, — сказал он, и я увидел гребаное недоверие на его лице в тот момент, когда мы все узнали, что моя мама и сестра не погибли в результате несчастного случая. Что они на самом деле были убиты. Убиты теми же ублюдками, которые забрали Ронни, которые убили всю семью Чески и пытались забрать ее тоже.
Те же, кто подбросил в мой гребаный док контейнер с девушками, ставшими жертвами торговли людьми! Это были они... это были заклейменные ублюдки, которые пытались добраться до меня, несмотря на все, что мы создали.
Им нужна была Ческа. Они, черт возьми, хотели забрать ее!
Я оглядел комнату в поисках Чески, но ее уже не было. Чертова тяжесть давила на мои легкие, как орудие пытки. Мое темное сердце дразнило меня, приказывая найти ее. Вернуть. Мою чертову королеву. Ту, кто контролировал гребаную шахматную партию, которая была моей жизнью.
Самую важную часть моей жизни.
Но я сопротивлялся. Боролся со всем этим, пытаясь вернуть себя в оцепенение, с которым жил раньше, во тьму, в гребаную пустоту, которая не давала мне чувствовать ничего из этого дерьма. Прямо сейчас, черт возьми, я не мог думать!
— Ты чертов придурок, — выплюнула Бетси, глядя мне прямо в лицо. Моя челюсть сжалась, когда моя кузина столкнулась со мной нос к носу. — Не смей вымещать это на Ческе.
— Она сделала это, — прорычал я, ярость все еще волнами текла по моим венам, сжигая каждую клетку моего тела. — Она, черт возьми, заставила меня чувствовать! Сделала меня таким!
— Человеком? — парировала Бетси. — Гребаным живым существом, дышащим, преуспевающим, а не ходячим демоном, в душе которого нет ничего, кроме тьмы и ненависти?
— ОНИ УБИЛИ МОЮ МАМУ И СЕСТРУ! — прорычал я в лицо Бетси и посмотрел на остальных членов моей семьи. Я поймал взгляд Винни. Он был прикован к полу, и его тело сотрясала дрожь. От ярости.
— Они убили ее, — Винни поднял голову и встретился со мной взглядом. — Они убили ее, Арти. Она не сказала мне, что ее убили.
— Не думаю, что она знала, — сказал Чарли, успокаивая взбесившегося Винни, и его веру в то, что он все еще видел и говорил с моей сестрой. — Когда дом загорелся, она не знала, как начался пожар.
Винни кивнул, ухватившись за эту мысль как за спасательный круг. Он посмотрел на свои сжатые кулаки и сказал:
— Мы должны убить их, Арти. — Он кивнул, словно убеждая себя, что именно это и должно было произойти, чтобы все дерьмо встало на свои места. — Они все должны сдохнуть. Все до одного.
— Просто помни, — сказала Бетси, снова встав передо мной, игнорируя всех остальных, — что Ческа тоже потеряла всю свою семью. Не только ты. Она потеряла их всех. — Бетси невесело рассмеялась. — И она любит тебя. Прямо сейчас я понятия не имею почему. — Бетси направилась к двери, но остановилась и, не оглядываясь, сказала: — А Перл была моей лучшей подругой, моей гребаной сестрой. Ты сам выбрал, как справиться с этим. У тебя есть люди, которые любят и поддерживают тебя, но ты предпочел остаться бесчувственным, когда умерли наши отцы. Ты решил оттолкнуть нас всех и закрыться, никого не впуская. И ты умрешь в одиночестве, если будешь продолжать это делать. Как и наши отцы. Потому что я, например, чертовски этого не хочу.
Бетси ушла, а ее слова кружились у меня в голове, пока я допивал водку, опустошая бутылку. Я поднял глаза. Большинство моих братьев все еще были рядом со мной. Джин и Винни были единственными, кто куда-то ушли, Ронни и Вера тоже.
— Мне нужно, чтобы их нашли, — сказал я Эрику, Чарли и Фредди, когда они сидели, потягивая свои напитки. — Мне нужно их уничтожить.
Мое зрение затуманилось, и я слышал свой голос. Он был надломлен и невнятен. Водка не заглушила боль в моем теле, как я планировал. Она заставила ее пульсировать еще глубже, сильнее, настолько, что я почти не мог этого вынести.
— Мы их достанем, — сказал Чарли, и Эрик с Фредди кивнули. Я смотрел на огонь, снова вспоминая пожар. Видел, как какой-то ублюдок заталкивает мою маму обратно в дом, запирая ее внутри.
Я сел, когда почувствовал, что боль в груди вот-вот прикончит меня.
— Что, черт возьми, с нами происходит? — сказал я им. — Никто не может с нами связываться. Я позабочусь об этом, — я уставился на догорающее пламя, которое гасло под обгоревшими поленьями. — Мы — Адли. Мы, черт побери, управляем этим городом. — Я ударил кулаком по столу, стоящему рядом. — Я должен помешать этому дерьму случиться с нами. Но кто-то все равно пробивается. Кто-то, черт возьми, пробирается сюда. Я слеп. Я чертовски слеп по отношению к ним. — Я взял наполовину полную бутылку виски и открутил крышку. Выпил почти до дна. — Я их не вижу, — посмотрел на Фредди, Эрика и Чарли. — Я их не вижу. Они прячутся практически в моем гребаном доме, и я, черт возьми, не могу их найти!
— Мы это сделаем. — Чарли поднялся на ноги. Но я не хотел, чтобы они шли со мной. Не хотел, чтобы кто-то был рядом. Я был словно яд. И отравлял все вокруг.
Я ударился плечом о стену, пока, спотыкаясь, шел по коридору. Моя комната. Мне нужно было попасть в свою гребаную комнату. Нет, в кабинет. Мне нужно было попасть в кабинет. Никаких окон. Никакого света. Только темнота. Мне нужно было шагнуть в темноту и позволить ей поглотить меня целиком.
Я пытался идти. Пытался идти, но все, что видел — это моя мама, выходящая на улицу, завернувшись в свой кардиган, чтобы защититься от ночного холода. Потом он толкнул ее. Эта мразь набросилась на мою маму и поймала ее в ловушку внутри дома. Чертов дом, который она любила. Дом, в котором она чувствовала себя в безопасности. Она все время возила нас туда, чтобы мы отвлеклись от фирмы и от моего отца, который жил только ради этой семьи, этой гребаной жизни.
«И ты умрешь в одиночестве, если будешь продолжать это делать. Как и наши отцы… — Голос Бетси эхом отдавался в моей голове. — И ты умрешь в одиночестве, если будешь продолжать это делать. Как и наши отцы…»
Я остановился у двери слева. Дверь, в которую я никогда не позволял себе войти. Я повернул ручку и, спотыкаясь, вошел. Свет был выключен, его сиделка ушла домой на ночь. Мои ноги были будто гребаные цементные блоки, приросшие к полу. Но я заставил их двигаться. Я сделал глоток виски и позволил ему обжечь мое горло, когда приблизился к отцу. К человеку, к которому я не позволял себе приближаться больше года.
Все пахло антисептиком. Аппараты, окружавшие его, запищали и пронзили мой череп. Я ухватился за изножье кровати и крепко держался. Мой взгляд был сосредоточен на одеяле, которое скрывало его от меня.
— Посмотри вверх, слабак, — сказал я себе, затем заставил себя поднять глаза. Я отвернулся, когда мой взгляд упал на его лицо. На его слишком худое тело, которое ни хрена не двигалось. Даже палец не шевельнулся. Моя рука дрожала на горлышке бутылки виски, но я заставил себя снова обернуться.
— Убей его, — услышал я голос отца, и воспоминание ворвалось в мою голову. Я видел мужчину в своих глазах. Видел его на полу на арене. Видел, как отец встал у меня за спиной и сунул мне в руку нож…
— Убей его, — сказал он. Я уставился на нож в своей руке. Мне было тринадцать. Мне только что исполнилось тринадцать. Чарли, Эрик и Фредди наблюдали за мной сверху. Нож казался чертовски тяжелым.
— Пожалуйста, парень, не надо, — сказал мужчина на полу. Я посмотрел ему в лицо. Он был весь в крови, избит и стоял на коленях.
— Смотри ему в глаза, когда будешь это делать, — сказал папа, прижавшись губами к моему уху. — Сделай так, чтобы он умер, глядя в твои глаза — будущее нашей фирмы.
— И что же он сделал? — я шагнул вперед, ближе к мужчине.
— Он облажался. Сдал нас врагу. Некоторые из наших людей погибли. — Тогда я это почувствовал. Почувствовал, как начинает нарастать гнев. Папа сказал, что никто никогда не связывался с нами, с нашей семьей. И если они это сделают, то должны будут умереть.
— Артур, — повторил папа. — Убей его.
Я прошел вперед и остановился перед мужчиной. Я чувствовал запах пота и мочи на его одежде. Кровь. Я поднял нож, когда один из наших солдат разорвал рубашку мужчины. Я не сводил с него глаз и вонзил нож ему в грудь, прямо в сердце. И я не сводил с него глаз. Я не сводил с него глаз, когда он открыл рот и начал задыхаться. Когда нож остановился, скрывая лезвие до самой рукоятки.
Когда он упал, отец положил руки мне на плечи.
— Хорошо, Арти. Чертовски хорошо, парень.
Я моргнул, и воспоминание исчезло из моей головы. Потом вспомнил, как чувствовал это тогда. Чувствовал, как тьма начала подкрадываться, открылась дверь к чему-то злому, чему-то, что вонзило свои когти в мою душу.
Это была та самая ночь. Это была та чертова ночь, когда мама и Перл сгорели. Когда я убил этого человека, этого предателя, они уже были пеплом вместе с домом.
И ты умрешь в одиночестве, если будешь продолжать это делать. Как и наши отцы…
Лицо отца было серым и осунувшимся, совсем не похожим на человека, которого я только что представил. Застрелен гребаными русскими. Живой только потому, что я заплатил чертову кучу денег, чтобы он оставался таким.
Никто никогда не приходил к нему.
Кроме нас у него никого не было. Его товарищи давно умерли. Мама и Перл умерли. А я? Я никогда не заходил в эту комнату.
...ты умрешь в одиночестве…
Я допил остатки виски, и у меня закружилась голова от воспоминаний. О Перл.
— Давай, Арти. Поиграй со мной. В прятки.
О Маме.
— Иди сюда, — сказала она, протягивая руки. Я подошел к ней, она потянула меня на диван и поцеловала меня в макушку. — Давай посмотрим телевизор. Скоро ты перестанешь общаться со своей старой мамой.
Я напрягся, каждая клетка в моем теле была готова взорваться. Ческа резко повернула ко мне голову, очевидно, почувствовав, что во мне что-то изменилось. Мое дыхание стало быстрым и тяжелым, когда я смотрел, как какой-то ублюдок во всем черном идет к дому, который хранил все хорошие детские воспоминания, которые у меня когда-либо были. И я смотрел, как эта мразь кружит вокруг дома и поливает бензином стены.
И я, черт возьми, смотрел, как вышла моя мама, проверяя какой-то шум, который она услышала. Я не пошевелил ни единым гребаным мускулом, наблюдая, как ублюдок бросился на нее из своего укрытия и затолкал обратно в дом. Запер внутри, забаррикадировав дверь металлическим засовом. Мама стучала по стеклу в двери. Затем она подбежала к окну гостиной как раз в тот момент, когда пламя вспыхнуло, поймав ее в ловушку внутри.
— Малыш? — сказала Ческа ласковым голосом, но все, что я слышал — это белый шум в голове, когда на видео наш дом начинал гореть. Я видел, как мама отбегает от окна, когда жар становится невыносимым. Видел ее чертовски испуганное лицо, когда она попятилась, а пламя поглощало дом, будто челюсти самого ада.
Камера выключилась, и комната погрузилась в тишину. Но голоса мамы и Перл все еще звучали у меня в голове. Крича о помощи, которая так и не пришла. Когда горел дом, а моя младшая сестра, которая, наверное, была в постели, нашла маму в густом черном дыму и крепко обнимала ее, пока все вокруг рушилось в огне. Как жизнь покидала их.
Это был не несчастный случай.
Поджог.
Это был чертов поджог.
Их убили. Мама… Перл... они были убиты. Я даже не почувствовал, как столкнул Ческу с колен. Я ни о чем не думал, когда отдался ярости и начал крушить комнату. Бутылки из бара разбивались, когда я опрокидывал столы и стулья. И все, что находил вокруг.
Их убили. Мою маму... мою сестру… Какой-то ублюдок...
Я поискал свой телефон и нашел его на полу. Промотав видео, я увидел...
Я снова выронил чертов телефон, когда увидел его. Когда ублюдок, держащий камеру, стал отключать видео… Этот круг. Этот ублюдочный круг со странной, как дерьмо, V-образной фигурой посередине. Клеймо.
Меня трясло. Трясло от чистой ярости, поглощающей меня, топящей меня в огне. От гребаной трещины, которую Ческа пробила во мне, когда ворвалась в дверь клуба. Трещины, которая позволила чувствам просочиться в мою кровь и отравить меня эмоциями, слишком многими гребаными эмоциями, которые я не должен был чувствовать. Которые никогда не хотел чувствовать.
— Малыш, пожалуйста, ты меня пугаешь, — голос Чески прорвался через шум в моей голове. Через гребаные крики, стук сердца, звуки крови, несущейся по венам с бешеной скоростью… Но я мог слышать ее, Ческу… Ческа… Ческа…
Я запрокинул голову и заорал, черт возьми, пытаясь избавиться от этой тяжести, этих чертовых слез в моей крови, которые высасывали из меня жизнь. Мне нужно было все это выяснить. Мне нужно было избавиться от этих эмоций и чувств, чтобы, черт возьми, я мог убрать этих ублюдков. Чтобы мог делать свою чертову работу, а не быть поглощенным болью, чувством вины и ощущениями, будто душа разрывается на куски.
Руки на моем лице вернули меня в настоящее, в комнату, в которой все было разгромлено, и моя семья смотрела на меня с беспокойством. Затем...
— Малыш, ш-ш-ш, все в порядке. — Ческа. Ческа стояла передо мной, положив руки мне на щеки. — Я здесь, все в порядке. Позволь мне помочь…
Но ничего не было в порядке. Она сделала это. Она ворвалась в мою жизнь и все испортила. Она прорвалась сквозь тьму, поселившуюся во мне, и попыталась вывести меня на свет. Мне, черт возьми, не нужен был свет. Я не хотел ни света, ни гребаных улыбок, ни поцелуев, ни занятий любовью.
Все это сделало меня слабым.
Она сделала меня слишком слабым.
Я откинул голову назад и увидел, как Чарли поднял с пола мой телефон и уставился на экран. Руки Чески остались в воздухе, там, где они только что были на моем лице. Как будто я обжег ее.
— Отвали от меня, — прорычал я, и лицо Чески побледнело. — Ты, — сказал я, указывая на нее. Я ударил себя кулаком в грудь. Мне нужно было закрыть эту трещину в груди. Нужно было остановить боль, которая просачивалась через нее, отравляя мой мозг, мое сердце. — Ты.
— Что? Пожалуйста... — она попыталась подойти ближе, но остановилась, когда я покачал головой. — Что я сделала? Артур…
Я хлопнул себя по голове, пытаясь заставить пульсирующий мозг успокоиться. Этот голос, ее надломленный гребаный голос заставлял меня чувствовать то, что я, черт побери, не хотел чувствовать, не мог чувствовать, чтобы делать свою работу правильно.
— Ты морочишь мне голову, — прорычал я и поднял бутылку водки, которая упала на пол, но осталась целой. Я бросил крышку в огонь и одним глотком опустошил половину бутылки. Ческа скрестила руки на груди, защищаясь, и отошла к Бетси. — Ты, черт возьми, залезла в мою гребаную голову, гребаное сердце и сломала меня! — рявкнул я. Позади нее я увидел, как Эрик передает телефон Фредди. Лица Чарли и Эрика пылали гневом, когда они встретились со мной взглядом.
Фредди передал телефон Винни.
— Арти, — сказал он, и я увидел гребаное недоверие на его лице в тот момент, когда мы все узнали, что моя мама и сестра не погибли в результате несчастного случая. Что они на самом деле были убиты. Убиты теми же ублюдками, которые забрали Ронни, которые убили всю семью Чески и пытались забрать ее тоже.
Те же, кто подбросил в мой гребаный док контейнер с девушками, ставшими жертвами торговли людьми! Это были они... это были заклейменные ублюдки, которые пытались добраться до меня, несмотря на все, что мы создали.
Им нужна была Ческа. Они, черт возьми, хотели забрать ее!
Я оглядел комнату в поисках Чески, но ее уже не было. Чертова тяжесть давила на мои легкие, как орудие пытки. Мое темное сердце дразнило меня, приказывая найти ее. Вернуть. Мою чертову королеву. Ту, кто контролировал гребаную шахматную партию, которая была моей жизнью.
Самую важную часть моей жизни.
Но я сопротивлялся. Боролся со всем этим, пытаясь вернуть себя в оцепенение, с которым жил раньше, во тьму, в гребаную пустоту, которая не давала мне чувствовать ничего из этого дерьма. Прямо сейчас, черт возьми, я не мог думать!
— Ты чертов придурок, — выплюнула Бетси, глядя мне прямо в лицо. Моя челюсть сжалась, когда моя кузина столкнулась со мной нос к носу. — Не смей вымещать это на Ческе.
— Она сделала это, — прорычал я, ярость все еще волнами текла по моим венам, сжигая каждую клетку моего тела. — Она, черт возьми, заставила меня чувствовать! Сделала меня таким!
— Человеком? — парировала Бетси. — Гребаным живым существом, дышащим, преуспевающим, а не ходячим демоном, в душе которого нет ничего, кроме тьмы и ненависти?
— ОНИ УБИЛИ МОЮ МАМУ И СЕСТРУ! — прорычал я в лицо Бетси и посмотрел на остальных членов моей семьи. Я поймал взгляд Винни. Он был прикован к полу, и его тело сотрясала дрожь. От ярости.
— Они убили ее, — Винни поднял голову и встретился со мной взглядом. — Они убили ее, Арти. Она не сказала мне, что ее убили.
— Не думаю, что она знала, — сказал Чарли, успокаивая взбесившегося Винни, и его веру в то, что он все еще видел и говорил с моей сестрой. — Когда дом загорелся, она не знала, как начался пожар.
Винни кивнул, ухватившись за эту мысль как за спасательный круг. Он посмотрел на свои сжатые кулаки и сказал:
— Мы должны убить их, Арти. — Он кивнул, словно убеждая себя, что именно это и должно было произойти, чтобы все дерьмо встало на свои места. — Они все должны сдохнуть. Все до одного.
— Просто помни, — сказала Бетси, снова встав передо мной, игнорируя всех остальных, — что Ческа тоже потеряла всю свою семью. Не только ты. Она потеряла их всех. — Бетси невесело рассмеялась. — И она любит тебя. Прямо сейчас я понятия не имею почему. — Бетси направилась к двери, но остановилась и, не оглядываясь, сказала: — А Перл была моей лучшей подругой, моей гребаной сестрой. Ты сам выбрал, как справиться с этим. У тебя есть люди, которые любят и поддерживают тебя, но ты предпочел остаться бесчувственным, когда умерли наши отцы. Ты решил оттолкнуть нас всех и закрыться, никого не впуская. И ты умрешь в одиночестве, если будешь продолжать это делать. Как и наши отцы. Потому что я, например, чертовски этого не хочу.
Бетси ушла, а ее слова кружились у меня в голове, пока я допивал водку, опустошая бутылку. Я поднял глаза. Большинство моих братьев все еще были рядом со мной. Джин и Винни были единственными, кто куда-то ушли, Ронни и Вера тоже.
— Мне нужно, чтобы их нашли, — сказал я Эрику, Чарли и Фредди, когда они сидели, потягивая свои напитки. — Мне нужно их уничтожить.
Мое зрение затуманилось, и я слышал свой голос. Он был надломлен и невнятен. Водка не заглушила боль в моем теле, как я планировал. Она заставила ее пульсировать еще глубже, сильнее, настолько, что я почти не мог этого вынести.
— Мы их достанем, — сказал Чарли, и Эрик с Фредди кивнули. Я смотрел на огонь, снова вспоминая пожар. Видел, как какой-то ублюдок заталкивает мою маму обратно в дом, запирая ее внутри.
Я сел, когда почувствовал, что боль в груди вот-вот прикончит меня.
— Что, черт возьми, с нами происходит? — сказал я им. — Никто не может с нами связываться. Я позабочусь об этом, — я уставился на догорающее пламя, которое гасло под обгоревшими поленьями. — Мы — Адли. Мы, черт побери, управляем этим городом. — Я ударил кулаком по столу, стоящему рядом. — Я должен помешать этому дерьму случиться с нами. Но кто-то все равно пробивается. Кто-то, черт возьми, пробирается сюда. Я слеп. Я чертовски слеп по отношению к ним. — Я взял наполовину полную бутылку виски и открутил крышку. Выпил почти до дна. — Я их не вижу, — посмотрел на Фредди, Эрика и Чарли. — Я их не вижу. Они прячутся практически в моем гребаном доме, и я, черт возьми, не могу их найти!
— Мы это сделаем. — Чарли поднялся на ноги. Но я не хотел, чтобы они шли со мной. Не хотел, чтобы кто-то был рядом. Я был словно яд. И отравлял все вокруг.
Я ударился плечом о стену, пока, спотыкаясь, шел по коридору. Моя комната. Мне нужно было попасть в свою гребаную комнату. Нет, в кабинет. Мне нужно было попасть в кабинет. Никаких окон. Никакого света. Только темнота. Мне нужно было шагнуть в темноту и позволить ей поглотить меня целиком.
Я пытался идти. Пытался идти, но все, что видел — это моя мама, выходящая на улицу, завернувшись в свой кардиган, чтобы защититься от ночного холода. Потом он толкнул ее. Эта мразь набросилась на мою маму и поймала ее в ловушку внутри дома. Чертов дом, который она любила. Дом, в котором она чувствовала себя в безопасности. Она все время возила нас туда, чтобы мы отвлеклись от фирмы и от моего отца, который жил только ради этой семьи, этой гребаной жизни.
«И ты умрешь в одиночестве, если будешь продолжать это делать. Как и наши отцы… — Голос Бетси эхом отдавался в моей голове. — И ты умрешь в одиночестве, если будешь продолжать это делать. Как и наши отцы…»
Я остановился у двери слева. Дверь, в которую я никогда не позволял себе войти. Я повернул ручку и, спотыкаясь, вошел. Свет был выключен, его сиделка ушла домой на ночь. Мои ноги были будто гребаные цементные блоки, приросшие к полу. Но я заставил их двигаться. Я сделал глоток виски и позволил ему обжечь мое горло, когда приблизился к отцу. К человеку, к которому я не позволял себе приближаться больше года.
Все пахло антисептиком. Аппараты, окружавшие его, запищали и пронзили мой череп. Я ухватился за изножье кровати и крепко держался. Мой взгляд был сосредоточен на одеяле, которое скрывало его от меня.
— Посмотри вверх, слабак, — сказал я себе, затем заставил себя поднять глаза. Я отвернулся, когда мой взгляд упал на его лицо. На его слишком худое тело, которое ни хрена не двигалось. Даже палец не шевельнулся. Моя рука дрожала на горлышке бутылки виски, но я заставил себя снова обернуться.
— Убей его, — услышал я голос отца, и воспоминание ворвалось в мою голову. Я видел мужчину в своих глазах. Видел его на полу на арене. Видел, как отец встал у меня за спиной и сунул мне в руку нож…
— Убей его, — сказал он. Я уставился на нож в своей руке. Мне было тринадцать. Мне только что исполнилось тринадцать. Чарли, Эрик и Фредди наблюдали за мной сверху. Нож казался чертовски тяжелым.
— Пожалуйста, парень, не надо, — сказал мужчина на полу. Я посмотрел ему в лицо. Он был весь в крови, избит и стоял на коленях.
— Смотри ему в глаза, когда будешь это делать, — сказал папа, прижавшись губами к моему уху. — Сделай так, чтобы он умер, глядя в твои глаза — будущее нашей фирмы.
— И что же он сделал? — я шагнул вперед, ближе к мужчине.
— Он облажался. Сдал нас врагу. Некоторые из наших людей погибли. — Тогда я это почувствовал. Почувствовал, как начинает нарастать гнев. Папа сказал, что никто никогда не связывался с нами, с нашей семьей. И если они это сделают, то должны будут умереть.
— Артур, — повторил папа. — Убей его.
Я прошел вперед и остановился перед мужчиной. Я чувствовал запах пота и мочи на его одежде. Кровь. Я поднял нож, когда один из наших солдат разорвал рубашку мужчины. Я не сводил с него глаз и вонзил нож ему в грудь, прямо в сердце. И я не сводил с него глаз. Я не сводил с него глаз, когда он открыл рот и начал задыхаться. Когда нож остановился, скрывая лезвие до самой рукоятки.
Когда он упал, отец положил руки мне на плечи.
— Хорошо, Арти. Чертовски хорошо, парень.
Я моргнул, и воспоминание исчезло из моей головы. Потом вспомнил, как чувствовал это тогда. Чувствовал, как тьма начала подкрадываться, открылась дверь к чему-то злому, чему-то, что вонзило свои когти в мою душу.
Это была та самая ночь. Это была та чертова ночь, когда мама и Перл сгорели. Когда я убил этого человека, этого предателя, они уже были пеплом вместе с домом.
И ты умрешь в одиночестве, если будешь продолжать это делать. Как и наши отцы…
Лицо отца было серым и осунувшимся, совсем не похожим на человека, которого я только что представил. Застрелен гребаными русскими. Живой только потому, что я заплатил чертову кучу денег, чтобы он оставался таким.
Никто никогда не приходил к нему.
Кроме нас у него никого не было. Его товарищи давно умерли. Мама и Перл умерли. А я? Я никогда не заходил в эту комнату.
...ты умрешь в одиночестве…
Я допил остатки виски, и у меня закружилась голова от воспоминаний. О Перл.
— Давай, Арти. Поиграй со мной. В прятки.
О Маме.
— Иди сюда, — сказала она, протягивая руки. Я подошел к ней, она потянула меня на диван и поцеловала меня в макушку. — Давай посмотрим телевизор. Скоро ты перестанешь общаться со своей старой мамой.