Люфт. Талая вода

Колючие прикосновения сквозняка отрезвляли, вытаскивали из воспоминаний, но не спасали от навязчивых мыслей. Прошлое не стереть – оно всегда будет ступать по пятам, напоминая болезненными синяками о неудачных падениях. Роберту казалось, что он не падал, а летел кубарем со скалы. И чем больше резал кожу об острые камни, тем меньше он понимал, что все это взаправду.





В прошлом


Роберт находился среди общей суматохи и невыносимого крика. Вокруг все спешили: медсестры – сделать перевязки, санитары – распределить новых пациентов. Крепко сжав ладонями виски, Роберт прислонился к стене. Голова раскалывалась. Он едва дышал: воздух вокруг – сплошная дымка. Та самая невыносимая вонь отсыревшего табака, крови, жженой кожи, спирта и сосновых дров. Бесполезные поленья напрасно сгорали в большом камине, который едва согревал госпиталь в осенние вечера. Шершавые, полусухие, наполненные смолой, они трещали, шипели и тухли. Приходилось иногда подкидывать мокрые дрова и поливать их спиртом, чтобы появлялось пламя и вытесняло влагу, а поленья сгорали, оставляя после себя золу. Серый пепел, который не смог отогреть кирпичные стены, продуваемые северными ветрами.

Роберт тонул в происходящем, словно в море. Глотал воду, захлебывался и вновь вдыхал разъедающий изнутри запах.

Поначалу каждый вдох давался с трудом, дурманил голову, вызывал тошноту, но вскоре все стиралось. Чем больше времени он проводил в здании, тем меньше помнил, каково это – дышать полной грудью.

– Роб? Выпей, ну же, не хватало мне еще и за тобой ухаживать. – Светловолосая девушка протянула жестяную кружку с родниковой водой. – На тебе же лица нет: глаза красные, синяки темнее обычного, да и бледный, словно смерть. Мистер Дрейнс не отпускал тебя? Снова проработали всю ночь?

– Не было времени. Слишком много раненых. – Он с благодарностью кивнул и сделал глоток.

– Других, что ли, нет? – Медсестра помотала головой.

– У него сокращенный курс. – Хриплый голос заставил девушку вздрогнуть. – Еще месяц, выдам ему официальную бумагу о звании военврача. Такого не каждый заменит, да и опыта у мистера Роберта побольше остальных будет.

– Простите… я не знала. – Она с сочувствием посмотрела на Роберта. – Ладно, пойду отнесу воду остальным…

– Роб. – Мистер Дрейнс снял медицинскую шапку и тряхнул рано поседевшими волосами. – Поспи пару часов, не железный ведь. Нам прислали нескольких врачей из Тальвиля, теперь будет легче. А там, смотри, после войны будешь сидеть в своем кабинете да бумаги писать…

– Это не по мне. – Роберт сжал чашку в руках. – Вы же знаете, что я не врач, и никакая бумажка меня им не сделает. Этим нужно жить, а меня оно убивает, не знаю, как уснуть, чтобы все это не плыло перед глазами.

– Зря, скольких набирали к себе, а ты единственный, кто смог взять в руки инструмент так, чтобы пальцы не дрожали. – Мистер Дрейнс тяжело вздохнул и похлопал Роберта по плечу. – Ничего, со временем все привыкают. За спасенные жизни приходится чем-то платить. Не жалей, что пошел. А в мирное время и без тебя рук хватит. Дожить бы только.

Роберт не ответил. Не стоило. Один короткий взгляд и без того говорил больше, чем нужно. В этом молчании передавалась вся горечь, которая расходилась по миру сотней писем, написанных медсестрами о погибших военных. Их аккуратно выведенные буквы с теплыми последними словами, прощаниями и просьбами, которые рано или поздно попадут в дрожащие руки близких. Но хуже всего надеяться зря, зная, что болезненная рана на сердце уже не зарастет.

Чистые сердца не черствеют.

Они болезненно угасают. Роберт чувствовал, как сжимался от боли, переживаний и страха за то, что в его руках может оказаться слишком мало жизни.

Его разъедало изнутри чувство безысходности. Но если не он, то кто?

Со временем благодарные улыбки смоют потоки крови, сотрут ночные кошмары.

Потом.

Не сейчас.



В небольшом помещении стало совсем темно. Свеча почти догорела. Ее тонкий, обугленный фитиль захлебывался в расплавленном воске, несколько секунд поморгал и вовсе потух. Роберт тяжело вздохнул.

– Боишься закрывать глаза? – тихий шепот заставил нервно вздрогнуть. – Я тоже.

Роберт передернул плечами, чувствуя, как ночной холод сковывал его тело. Он молчал. Как всегда. Надеялся, что Аннетт больше ничего не скажет, но послышался шорох одеяла и тихий скрип кровати. Наверное, ей тоже не спалось.

– Протяни руку, я ничего не вижу.

Нервная волна прошла по коже, но Роберт поднялся с кровати и осторожно положил ладонь на хрупкое плечо. Лунный отблеск позволял различить силуэт.

– Я спущусь к Молли, проверю, все ли в порядке.

Он сдержанно кивнул, не подумав, что в темноте почти ничего не видно.

– Будь осторожна на ступенях.

Ответа не послышалось. Тишину нарушали лишь затихающие шаги и скрип досок. В это позднее время мансарда казалась безлюдным островом, с которого едва ли есть шанс выбраться.

Роберт натянул свитер и сел на кровати. Потолок навис над ним. Почерневшие доски, набухшие от горячего воздуха, напоминали безграничное черное небо, которое вот-вот обрушится проливным дождем. Вспышки воспоминаний плыли перед глазами, находили свое отражение в мерцающих тенях. Холодно, до одури холодно.

Тихий свист сквозняка навязчиво звенел в ушах, напоминая Роберту шум в госпитале. И он вновь тонул, погружался в прошлое, повинуясь нахлынувшим эмоциям. В комнате сгущалась тишина, словно предчувствуя, как спустя мгновение щелкнет дверная ручка.

– Отдыхай…

Сквозь полудрему он чувствовал, как мягкие ладони гладили его растрепанные волосы и напряженные плечи; неторопливо, осторожно, так, чтобы не разбудить, не потревожить. Ему снилась бесконечная пропасть, из которой Роберта вытаскивали теплые прикосновения.

– С Молли все в порядке? – Превозмогая головную боль, Роб с трудом разлепил глаза.


– Да, она спит, все спят. Тебе тоже стоило бы отдохнуть. – Аннетт крепче сжала его плечо. – Ложись.

Он положил широкую ладонь поверх ее горячих пальцев и тяжело вздохнул. Осознание своей слабости точило его изнутри. Роберт ненавидел себя за эти эмоции. Прошлое не отпускало. Его тонкие, с воспаленными костяшками пальцы крепко цеплялись за запястья, причиняя девушке боль.

Туманное от тяжелого сна и головной боли сознание. Роберт едва различал призрачные видения и реальность… Спустя столько дней воспоминания оставались свежими, словно их только что нарисовали, и акварельная краска не успела высохнуть. Она пачкала щеки голубыми подтеками, оставляла синяки под глазами, скрывала румянец и плыла, расплывалась, стараясь утопить в своих речушках трепещущее сердце.

– Я принесла пару свечей, зажечь?

– Нет.

Но Ани пропустила ответ мимо ушей. Над ухом раздалась короткая вспышка, и тусклый свет разбавил темноту. Запахло серой.

Вместе с огнем вспыхнули старые шрамы, по коже прошлось жжение. Роберт с трудом поднялся на ноги и не сразу осознал, где находится. Он покачнулся, но теплые пальцы крепко держали его предплечье. Все обрывалось, словно его накачали обезболивающим, а оно, вопреки всему, пропускало сковывающую душу горесть.

– Когда ты последний раз спал? – Тревожные нотки, проскальзывающие в голосе Аннетт, заставляли его цепляться за реальность. – Роберт? Роб?

– Просто говори… – Он не ощущал собственного тела.

Все перемешалось, слилось в единый бурлящий ураган. Он захватывал его, до тошноты кружил в своем водовороте. Едкая горечь сковывала язык, но стошнить было нечем.

– Ты помнишь, как в прошлом году мы впервые оказались здесь? Я тогда так радовалась прохудившейся, но теплой постели, – шепот прозвучал робко. Он отразился легкой тревогой в груди, но Роберт цеплялся за него, как за тонкое звено, связывающее его с реальностью. – Молли переживала из-за того, что у нас нет подушек, словно без них невозможно спать. Смешная… Я скучаю по тем временам. Тогда все было впервые. По-новому. Словно вдыхаешь первый аромат дождя после долгой засухи.

Он решил встать, пройтись на кухню за водой. Это далось с трудом, а пол под ногами накренился, и Роб, опираясь на спинку кровати, сел. Меньше всего на свете он хотел, чтобы Ани опекала его. Чувство вины разливалось по телу, отрезвляло, приводило в чувство.

– Да уж, после ночлега в сошедшем с рельс вагоне любая кровать будет удобной. – Он криво улыбнулся.

Она нежно коснулась пульсирующей вены у висков, взъерошила волосы. Роберт посмотрел ей прямо в глаза и попытался сфокусировать взгляд. В ответ Аннетт лишь покачала головой.

– Мне принести воды? – Она хотела встать, но Роб остановил.

– Останься.

Повисло молчание. Наэлектризованный воздух мешал сделать глубокий вдох. Роберт тепло улыбнулся и взял в руки дрожащие от волнения пальцы Ани.

– Эта тишина меня убивает.

– Тишина ли? Роб, нет вещей, которые ты не мог бы мне сказать.

Он нахмурился. Тяжелый взгляд зеленых глаз заставил Ани вздрогнуть. Обычно она отворачивалась, он слишком давил на нее, но сейчас не могла позволить себе дать слабину.

Все это было для Роберта калейдоскопом отчаяния, где каждый новый узор отражал чью-то боль. Он не стал ничего говорить. Не считал нужным, не собирался навязывать свое прошлое Ани. Она и так слишком много для него делает. Или… и так слишком близка к нему. Настолько, что хотелось сделать пару шагов назад, пока ее образ не остался в его душе… навсегда.

Ани молчала, просто дожидалась, когда в шершавых руках утихнет дрожь, сердце перестанет вырываться из-под ребер, а холодный, мутный взгляд потеплеет.

Они просидели до первой серости, когда душноватая теплота от печной трубы не наполнила маленькое помещение. Пока догорающее пламя отчаяния не исчезло из темно-зеленых глаз. И неважно, что большую часть времени мансарду наполняла тишина. Иногда, чтобы стало легче, необходимо лишь чье-то молчаливое присутствие.





* * *


Город застыл. Улицы замело снегом. Одинокие прохожие, плотно кутаясь, спешили, стараясь не задерживаться на пустынных дорогах. На удивление яркое солнце просачивалось сквозь занавески. Его свечение мягко касалось кожи, но не грело. Это был холодный, безжизненный свет. Он лился сквозь двухстворчатые окна, наполняя пекарню пляшущими бликами.

Тихо. Недавно Коул выпек срочные заказы и отправился к себе. Он пришел утром, теперь стоило отдохнуть, ведь впереди тяжелая неделя. Старался избегать разговоров о случившемся, но чувствовал недоверие со стороны Роберта и легкую тревогу. Нужно было немного подождать. Совсем немного, когда очередной излом пройдет и они, как он надеялся, попадут в другую реальность. Коул до последнего надеялся, что они здесь, только чтобы забрать недостающее звено: последних Хранителей тепла. И все, после этого все станет как прежде: привычный калейдоскоп перемещений, людей, судеб. Они будут помогать, менять чужие жизни, перемещать их так, как предписано судьбой, но чертов мрак за окном не исчезал. И все, что сказал бы Коул, показалось бы сущим бредом, произнеси он это вслух сейчас. Единственное, он знал: ни Роберт, ни Батлер не смогут уйти. Теперь они часть пекарни, часть излома. Они – хранители тепла в чужих сердцах. До тех пор, пока оно есть у них. Вечная жизнь с бесчисленными перемещениями, опытом, судьбами и историями.

Ани провела весь день на мансарде. Она подшивала брюки для Коула, латала разорванные колени на рабочих штанах Роберта. Работы было немного, но Ани любила делать все аккуратно – это требовало внимания и времени.

После практически бессонной ночи работа шла плохо. Рассеянность раздражала Ани. В очередной раз заправляя выбившиеся пряди волос за ухо, она выругалась. Нижняя нитка вновь запуталась в челноке. Просто так не вытащить, пришлось выковыривать с помощью пинцета и крохотных маникюрных ножниц. Старая швейная машинка, которую Коул где-то достал, барахлила, зажевывала нить, а затем выплевывала ее: скомканную, рваную, перепачканную маслом. Иногда Ани чувствовала себя этой нитью, но настенные часы противно выстукивали время, вынуждая спешить, и угнетающие мысли отступали.

Махнув рукой, Ани сложила шитье обратно и, наспех собравшись, поторопилась на кухню. Там ее ждали срочные вечерние заказы.

Этажом ниже мансарды Роберт делал перевязку Молли. Он обработал шов, вытер засохшую кровь и старался как можно осторожнее перематывать рану.

Молли морщилась от боли, но молчала, виновато отводя глаза.

– Дыши, все закончилось. – Роберт завязал бинт и принялся собирать медицинские принадлежности. – Попросить Ани принести что-то поесть?

– Попроси ее прогуляться по парку, – все еще хмурясь от неприятных ощущений, Молли постаралась улыбнуться. – Она весь день просидела за шитьем, а теперь заказы пошла относить. А завтра придется заменить меня за прилавком…

– Вижу, тебе легче. – Он мягко улыбнулся. – Есть будешь?

– Нет, спасибо, – Молли залилась румянцем.