Люфт. Талая вода
Часть 3 из 12 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
Наконец-то тяжелая корзина стала пустой. Аннетт отнесла последний заказ и теперь торопилась домой. Серое пальто начинало промокать под сильным снегом. Едва волоча ноги от усталости, она неожиданно наткнулась на офицера. В ужасе отшатнувшись, Ани опустила голову, шепча извинения.
– Ваше имя? – Грубый голос заставил невольно поежиться.
– Аннетт, Ани Батлер, – она буквально выронила слова, стараясь не показать своего волнения.
– Что вы делаете на темной пустынной улице, да еще и ночью… одна? – Военный лукаво улыбнулся, сложив руки на груди.
– Я работаю в пекарне мистера Лоуренца, разносила заказы. – Сейчас Ани отдала бы все, чтобы стереть с этого напыщенного и сытого лица ехидную ухмылку.
– И большая выручка? – Офицер облизал губы.
– Не знаю, мое дело – разнести хлеб.
– Странно-странно. – Мужчина сделал шаг вперед, наслаждаясь тем, как Аннетт испуганно отступила назад. – Я бы на вашем месте не шастал по городу в ночную пору. Мало ли, примут не за доставку хлеба, а за кое-что запрещенное.
Сзади послышались чьи-то скрипящие на снегу шаги. Ани закрыла глаза, в надежде, что Роб разнес свои заказы и пришел на место встречи.
– Не делайте выводы, основанные лишь на ваших догадках или желаниях.
Мягкий, но уверенный голос прозвучал словно последняя надежда, осветившая темную от холода и переживаний ночь.
– Я бы на вашем месте не разбрасывался словами. Вы не патрульный – простой прохожий. – Роберт строго и холодно взглянул на офицера.
– Вижу, много знаешь, а оставил девушку одну, понимая, что происходит в городе. Неосмотрительно. – Мужчина напрягся. – Как знать, окончание войны еще ничего не значит. Это только затишье. Как говорится, перед бурей.
– Мы не переходили на «ты». Ани, пойдем. – Он небрежно взял ее под руку, показывая, что разговор окончен.
– То, что я не патрульный, не значит, что не имею полномочий. – Офицер смерил Роберта презрительным взглядом, проводя рукой по волосам. – Ты небось даже не служил.
– Я латал таких, как вы, напыщенных самодуров. – Он остановился, сжав губы. – Хорошего вечера.
Мужчина побледнел и сделал шаг назад, пропуская их. Он еще несколько минут наблюдал, как две фигуры скрывались за белой пеленой. Его брови были нахмурены, уставший и опечаленный взгляд понемногу угасал. Жалел? Как знать…
– Неприятности следуют за тобой по пятам, – Роберт говорил сдержанно, но по-прежнему зло.
– Извини, – голос охрип и сел.
Наступила тишина, которую нарушал скрип снега и воющий ветер. Узкие одноэтажные дома, стоящие на расстоянии друг от друга, напоминали Ани о ее родном городке. Нордлесс остался в ее сердце черной, бесконечной дырой отчаяния.
– Просто молчи. Я собрала все вещи в рюкзак. Мы ходили с ним когда-то в поход. В горы… Мистер Дэрнс любил горы. – Ани крепко сжимала горячую кружку, прислонившись к машине. – Ночью здесь кто-то ходил. Они что-то говорили… На таком смешном и незнакомом языке. Мне казалось, что это сон.
– Тогда радуйся, что проснулась. – Роберт бегло осмотрел гараж. – Мы возьмем несколько инструментов. Мой портфель выбросим, я переложу вещи в рюкзак. Этого хватит, на пару недель точно хватит.
– Ты знаешь, куда идти?
– В Тальвиль.
– Думаешь, там будет лучше? – Ани нахмурилась.
В тот вечер она покинула полуразрушенный после обстрела дом родственников. Навсегда, так, чтобы никогда не увидеть застывшие глаза брата и семейной четы Дэрнс – ее дяди и тетушки. Но лучше не стало – прошлое раз за разом возвращалось к ней кошмарами. Темными ночами она вновь слышала выстрелы. Тихие удары гильз о каменную брусчатку. Крики. И тишину. Давящую, невыносимую, не предвещающую ничего. В ней невозможно было не утонуть, не захлебнуться болью, слыша собственное испуганное сердцебиение.
В Тальвиле, как считала Аннетт, им повезло: работать в пекарне первое время было трудно, но зато она впервые чувствовала себя на своем месте, словно так должно было быть.
Время за работой летело незаметно. Каждый вечер они помогали с выпечкой, утром раскладывали товар на витрины. Молли всегда стояла у прилавка, а Роберта иногда отправляли доставить заказы на дом. Пару раз Ани помогала на кухне готовить обед. Хлопоты давали возможность отвлечься. Ароматная выпечка, которой, казалось, пропахла даже кожа, создавала ощущение уюта. И неважно, что на самом деле было за этими стенами: холодно или жарко, темно или светло. Пекарня Лоуренцов была одной из самых востребованных в этой части города. Большая часть района Уоллиш скупала у них хлеб. Обеспеченные семьи и одна школа заказывали его заранее.
В одну из ночей Роберту не спалось. Он проснулся с чувством тревоги. Оно обволакивало его мысли, впивалось своими щупальцами в сознание, пыталось его одурманить, вызвать воспоминания. Прошлое никогда не стирается. Старые раны всегда дают о себе знать в минуты слабости, и именно сейчас Роберт с трудом совладал с собой.
Из крохотного окна сочился лунный свет. Он, как всегда, зловещими пятнами наполнял чердак. Ани спала беспокойно. Ее волосы закрывали лицо, мешая дышать свободно. Она крепко сжимала край одеяла. Щеки залились румянцем, а губы приобрели кровавый оттенок. Роберт осторожно подошел ближе и приложил руку к ее лбу. Горячий. У нее до сих пор температура. Но ничего, скоро выплатят аванс, и можно будет сходить в аптеку. Роберт осторожно убрал волосы с ее лица, коснулся плеча, а затем накрыл своим одеялом. В детстве его всегда укутывали, когда он болел. Потом становилось немного легче.
Но наутро Аннетт не смогла встать с кровати. Ее лицо стало совсем бледным. Появились темные круги, карие глаза перестали блестеть. Она таяла, словно восковая свеча.
– И чего она молчала. – Молли раздраженно хмурилась, вчитываясь в корявый почерк врача. – Зачем было так долго тянуть? Столько хлопот, столько хлопот… Мистер Тэсс прописал лекарства, Коул сегодня отвозит большой заказ в другой конец города, сможет за ними заехать. Я приготовлю бульон, но не знаю, поможет ли… Больше горячего… Сегодня магазин закроется раньше, завтра выходной – в понедельник мы ничего не продаем. Так что пусть не волнуется из-за того, что пока не может помочь. Сейчас ей важен отдых.
– Да, конечно, – Роберт согласно кивнул.
– А через неделю я отправлюсь в город, – Молли смущалась. – Ани говорила, что умеет шить. Было бы неплохо купить ткани для новой одежды. А то ваши вещи… стоило бы заменить.
– Да, хорошо. – Роберт был благодарен Молли за поддержку. – Спасибо за помощь с врачом.
– Бери аванс, лекарства я оплачу, ткани тоже…
И Молли поспешила назад к прилавку. Обед кончился, нужно было вернуться к работе.
За время, что Роберт провел в пекарне, он мало говорил с ее хозяевами. Коул был молчалив, часто уходил по делам. Но когда был с ними на кухне, Молли менялась: из разговорчивой, веселой она превращалась в замкнутую и задумчивую девушку. Между отцом и дочерью будто вырастала невидимая ледяная стена, которая таяла настолько медленно, что никто из них не мог к этому привыкнуть.
Мол часто допускала ошибки в подсчетах, записывая что-то совершенно не относящееся к работе. Местами, когда Коул просил ее предоставить списки, она вздрагивала, словно могло что-то произойти, но тут же расслаблялась. От Аннетт, которая часто общалась с Мол, он узнал, что Молли жила с Коулом всего полгода. После гибели матери ей пришлось переехать жить в пекарню, до этого она была здесь только в гостях.
Роберт часто задумывался над словами Аннетт о «паспортных данных». Ведь действительно ни имя человека, ни его фамилия не могут рассказать о его душе. Но стоит ли знать больше?
К вечеру Коул привез лекарства. Роберт размешал порошок в теплой воде и вместе с бульоном поднялся наверх. Ани с трудом села на кровати. Ее губы тронула легкая улыбка.
– Спасибо.
– Пей, доктор сказал, что это просто простуда и усталость. Несколько дней, и снова будешь на ногах. И не благодари. Это все пустяки.
Роберт сидел возле кровати. Ани, как и тогда в гараже, крепко держала в руках чашку, пытаясь согреться. Сердце невольно сжалось. Он вздрогнул, вспоминая недавнее прошлое. Этой ночью ему вновь будут сниться кошмары. Разваленные дома, пустые бесцветные глаза, вой сирен и стук гильз о брусчатку. Война никогда не покидает жизнь тех, кто смог ее пережить.
И теперь, спустя полтора года, они шли по заснеженным улицам Тальвиля. Роберт – молча, уверенно ступая в сугробы, Аннетт – едва поспевая за ним. Иногда она смотрела на широкую спину Роберта и думала о том, что все чаще видела в нем… безразличие. Страшное чувство подобно острой игле ранило ее все сильнее, пропуская в мятежную душу тяжелые капли тревоги и боли. Мгновение – и свирепый ветер колючими снежинками оцарапал ее кожу. Легкое жжение ненадолго отвлекло от переживаний, заменяя душевную боль физической.
– Слишком темно, я не могу рассмотреть дорогу. – Ани устало вздохнула, ноги не слушались.
– Уже давно слишком темно… Поторопись. – Роберт в два шага оказался возле небольшой деревянной двери и спрятался под широким козырьком здания. – Отнесла все заказы?
– Да, все… – Аннетт приподняла плотную плащевку и показала пустую корзину. – Завтра наконец-то выходной, смогу сшить несколько вещей из накопившихся мешков. В среду ярмарка, должна успеть.
Роберт одобрительно кивнул, но по-прежнему не смотрел ей в глаза. Он поднял воротник пальто, надеясь, что это поможет сохранить тепло. Минута, две, три… Метель разошлась. Стихия не угасала, наоборот, порывы ветра становились сильнее, забиваясь под козырек, прилипая к одежде. Она словно загоняла их в угол, забивала мокрым снегом, так, будто желала спрятать их от вспыхнувшего света в доме напротив.
– Пойдем, переждать не получится. Весь день метет так, словно небо решило выплюнуть все осадки на этот город.
Роберт стряхнул снег с шапки и нырнул в белую вьюгу, так и не дождавшись ответа. Словно знал: Ани просто пойдет за ним. Что ей еще делать?
Крохотная дверь в пекарню едва открылась: пришлось расчистить сугроб. Роберт кинул в кладовую свою ношу и, бросив короткий взгляд на Ани, скрылся на лестнице. Молча. Вновь молча, без эмоций, словно старался оградиться от происходящего, словно его что-то ломало, но Роб не собирался в этом себе признаваться. Или хотел закрыться, чтобы никто не мог увидеть его слабость.
Воскресенье выдалось тяжелым: было слишком много заказов. Пекарня уходила на выходные. По понедельникам они не работали, но в этот раз закрывались почти на неделю. Коул уезжал за продуктами, значит, будут продавать то, что осталось, и работать до обеда. А в среду ярмарка… Молли упрашивала подругу пойти на нее, немного развлечься, отдохнуть, повеселиться. Но Ани эта затея не нравилась. Ей казалось, что все это не то, что так не должно быть. Странное, непонятное предчувствие. Словно они точно не должны были туда идти. Но Мол ничего не сказала. Мало ли, может, это из-за усталости.
Разложив товар, Аннетт еще некоторое время стояла возле печи на кухне, бесполезно пытаясь согреть продрогшие руки. Огонь недавно погас, развеялся дым. Пара часов – и тлеющие угольки потухнут, перестанут отдавать тепло, превратятся в пепел, станут золой…
Глава 2. Порывистый ветер
За горизонтом призрачных воспоминаний. Там, где так легко найти покой, если умеешь искать.
Сегодня пекарня останавливала свою работу перед выходными. На кухне все еще горели печи. От них исходил колючий, иссушающий жар. От недостатка влаги кожа неприятно шелушилась и трескалась, дышать становилось тяжело, и Молли прикусила губу, осторожно делая вдох. Он обжег слизистую, и девушка поморщилась от неприятного ощущения.
Каждый месяц Коул чистил печи: он нагревал их до самой высокой температуры, а затем, после остывания, смывал остатки нагара. В этот день кухню покидали привычные ароматы свежего хлеба, хрустящей корочки, яблочных пирогов, сладкие запахи специй и карамелизированного сахара. Небольшая пекарня становилась ничем не примечательным домом, и если посмотреть на нее с тыльной стороны, то никогда не скажешь, что за обшарпанной дверью и покрытой мхом штукатуркой может скрываться столько тепла.
С парадной стороны пекарня преображалась. Тут она никогда не была домом-коробкой. Скатная крыша из бордовой черепицы выделялась среди темных, практически черных соседских кровель. Серый кирпич играл оттенками, а большие окна и слегка облезшая краска на деревянных рамах придавали особый уют. Легкая непринужденность. Простота, которая манила пройти в широкие и тяжелые двери. Вокруг витал насыщенный аромат свежей выпечки. Сладкий, нежный, теплый. Но больше всего пекарню выделяло большое окно. Настолько огромное, что, казалось, занимает весь первый этаж. В детстве Молли представляла его в виде плитки шоколада, разделенной на несколько квадратных кусочков. За ним висели короткие кружевные занавески, сквозь которые частично просматривался прилавок, наполненный хлебом и булочками, и часть большого стеллажа. Содержимое полок привлекало внимание любого ребенка и порой даже взрослых. На деревянных полках за тонким стеклом красовалась коллекция миниатюрных машин и мотоциклов. На верхней можно было разглядеть парочку самолетов и несколько игрушечных медведей.
На кухне становилось невыносимо жарко. Стрелка духовки показывала максимальную температуру. Молли, предварительно взяв в руку прихватку, выключила печи и, наспех взглянув на часы, поспешила к отцу на второй этаж.
– Хорошо, пусть остынут, вечером вымою, – он строго взглянул на дочь. – Сама не лезь. Прошлого раза хватило.
– Я могу сегодня пойти на ярмарку? – Молли вытерла пот со лба и с осторожностью взглянула на отца.
– Как знаешь.
Коул расстегнул тугой ворот рубахи, а затем закатал рукава, обнажая уродливый шрам на левом предплечье. При ярком свете рубец отчетливо прорисовывался на слегка смуглой коже.
– Хотелось бы развеяться… с тех пор, как наши двери открываются в эту серость… сил никаких нет.
– Хорошо. Приготовишь ужин, закроешь кассу и свободна. – На строгом лице не появилось ни одной эмоции. – И напомни Аннетт, чтобы отнесла заказ Нордманам. Они не терпят опозданий.
– Спасибо. – На радостях Молли крепко обняла отца.
Наконец-то тяжелая корзина стала пустой. Аннетт отнесла последний заказ и теперь торопилась домой. Серое пальто начинало промокать под сильным снегом. Едва волоча ноги от усталости, она неожиданно наткнулась на офицера. В ужасе отшатнувшись, Ани опустила голову, шепча извинения.
– Ваше имя? – Грубый голос заставил невольно поежиться.
– Аннетт, Ани Батлер, – она буквально выронила слова, стараясь не показать своего волнения.
– Что вы делаете на темной пустынной улице, да еще и ночью… одна? – Военный лукаво улыбнулся, сложив руки на груди.
– Я работаю в пекарне мистера Лоуренца, разносила заказы. – Сейчас Ани отдала бы все, чтобы стереть с этого напыщенного и сытого лица ехидную ухмылку.
– И большая выручка? – Офицер облизал губы.
– Не знаю, мое дело – разнести хлеб.
– Странно-странно. – Мужчина сделал шаг вперед, наслаждаясь тем, как Аннетт испуганно отступила назад. – Я бы на вашем месте не шастал по городу в ночную пору. Мало ли, примут не за доставку хлеба, а за кое-что запрещенное.
Сзади послышались чьи-то скрипящие на снегу шаги. Ани закрыла глаза, в надежде, что Роб разнес свои заказы и пришел на место встречи.
– Не делайте выводы, основанные лишь на ваших догадках или желаниях.
Мягкий, но уверенный голос прозвучал словно последняя надежда, осветившая темную от холода и переживаний ночь.
– Я бы на вашем месте не разбрасывался словами. Вы не патрульный – простой прохожий. – Роберт строго и холодно взглянул на офицера.
– Вижу, много знаешь, а оставил девушку одну, понимая, что происходит в городе. Неосмотрительно. – Мужчина напрягся. – Как знать, окончание войны еще ничего не значит. Это только затишье. Как говорится, перед бурей.
– Мы не переходили на «ты». Ани, пойдем. – Он небрежно взял ее под руку, показывая, что разговор окончен.
– То, что я не патрульный, не значит, что не имею полномочий. – Офицер смерил Роберта презрительным взглядом, проводя рукой по волосам. – Ты небось даже не служил.
– Я латал таких, как вы, напыщенных самодуров. – Он остановился, сжав губы. – Хорошего вечера.
Мужчина побледнел и сделал шаг назад, пропуская их. Он еще несколько минут наблюдал, как две фигуры скрывались за белой пеленой. Его брови были нахмурены, уставший и опечаленный взгляд понемногу угасал. Жалел? Как знать…
– Неприятности следуют за тобой по пятам, – Роберт говорил сдержанно, но по-прежнему зло.
– Извини, – голос охрип и сел.
Наступила тишина, которую нарушал скрип снега и воющий ветер. Узкие одноэтажные дома, стоящие на расстоянии друг от друга, напоминали Ани о ее родном городке. Нордлесс остался в ее сердце черной, бесконечной дырой отчаяния.
– Просто молчи. Я собрала все вещи в рюкзак. Мы ходили с ним когда-то в поход. В горы… Мистер Дэрнс любил горы. – Ани крепко сжимала горячую кружку, прислонившись к машине. – Ночью здесь кто-то ходил. Они что-то говорили… На таком смешном и незнакомом языке. Мне казалось, что это сон.
– Тогда радуйся, что проснулась. – Роберт бегло осмотрел гараж. – Мы возьмем несколько инструментов. Мой портфель выбросим, я переложу вещи в рюкзак. Этого хватит, на пару недель точно хватит.
– Ты знаешь, куда идти?
– В Тальвиль.
– Думаешь, там будет лучше? – Ани нахмурилась.
В тот вечер она покинула полуразрушенный после обстрела дом родственников. Навсегда, так, чтобы никогда не увидеть застывшие глаза брата и семейной четы Дэрнс – ее дяди и тетушки. Но лучше не стало – прошлое раз за разом возвращалось к ней кошмарами. Темными ночами она вновь слышала выстрелы. Тихие удары гильз о каменную брусчатку. Крики. И тишину. Давящую, невыносимую, не предвещающую ничего. В ней невозможно было не утонуть, не захлебнуться болью, слыша собственное испуганное сердцебиение.
В Тальвиле, как считала Аннетт, им повезло: работать в пекарне первое время было трудно, но зато она впервые чувствовала себя на своем месте, словно так должно было быть.
Время за работой летело незаметно. Каждый вечер они помогали с выпечкой, утром раскладывали товар на витрины. Молли всегда стояла у прилавка, а Роберта иногда отправляли доставить заказы на дом. Пару раз Ани помогала на кухне готовить обед. Хлопоты давали возможность отвлечься. Ароматная выпечка, которой, казалось, пропахла даже кожа, создавала ощущение уюта. И неважно, что на самом деле было за этими стенами: холодно или жарко, темно или светло. Пекарня Лоуренцов была одной из самых востребованных в этой части города. Большая часть района Уоллиш скупала у них хлеб. Обеспеченные семьи и одна школа заказывали его заранее.
В одну из ночей Роберту не спалось. Он проснулся с чувством тревоги. Оно обволакивало его мысли, впивалось своими щупальцами в сознание, пыталось его одурманить, вызвать воспоминания. Прошлое никогда не стирается. Старые раны всегда дают о себе знать в минуты слабости, и именно сейчас Роберт с трудом совладал с собой.
Из крохотного окна сочился лунный свет. Он, как всегда, зловещими пятнами наполнял чердак. Ани спала беспокойно. Ее волосы закрывали лицо, мешая дышать свободно. Она крепко сжимала край одеяла. Щеки залились румянцем, а губы приобрели кровавый оттенок. Роберт осторожно подошел ближе и приложил руку к ее лбу. Горячий. У нее до сих пор температура. Но ничего, скоро выплатят аванс, и можно будет сходить в аптеку. Роберт осторожно убрал волосы с ее лица, коснулся плеча, а затем накрыл своим одеялом. В детстве его всегда укутывали, когда он болел. Потом становилось немного легче.
Но наутро Аннетт не смогла встать с кровати. Ее лицо стало совсем бледным. Появились темные круги, карие глаза перестали блестеть. Она таяла, словно восковая свеча.
– И чего она молчала. – Молли раздраженно хмурилась, вчитываясь в корявый почерк врача. – Зачем было так долго тянуть? Столько хлопот, столько хлопот… Мистер Тэсс прописал лекарства, Коул сегодня отвозит большой заказ в другой конец города, сможет за ними заехать. Я приготовлю бульон, но не знаю, поможет ли… Больше горячего… Сегодня магазин закроется раньше, завтра выходной – в понедельник мы ничего не продаем. Так что пусть не волнуется из-за того, что пока не может помочь. Сейчас ей важен отдых.
– Да, конечно, – Роберт согласно кивнул.
– А через неделю я отправлюсь в город, – Молли смущалась. – Ани говорила, что умеет шить. Было бы неплохо купить ткани для новой одежды. А то ваши вещи… стоило бы заменить.
– Да, хорошо. – Роберт был благодарен Молли за поддержку. – Спасибо за помощь с врачом.
– Бери аванс, лекарства я оплачу, ткани тоже…
И Молли поспешила назад к прилавку. Обед кончился, нужно было вернуться к работе.
За время, что Роберт провел в пекарне, он мало говорил с ее хозяевами. Коул был молчалив, часто уходил по делам. Но когда был с ними на кухне, Молли менялась: из разговорчивой, веселой она превращалась в замкнутую и задумчивую девушку. Между отцом и дочерью будто вырастала невидимая ледяная стена, которая таяла настолько медленно, что никто из них не мог к этому привыкнуть.
Мол часто допускала ошибки в подсчетах, записывая что-то совершенно не относящееся к работе. Местами, когда Коул просил ее предоставить списки, она вздрагивала, словно могло что-то произойти, но тут же расслаблялась. От Аннетт, которая часто общалась с Мол, он узнал, что Молли жила с Коулом всего полгода. После гибели матери ей пришлось переехать жить в пекарню, до этого она была здесь только в гостях.
Роберт часто задумывался над словами Аннетт о «паспортных данных». Ведь действительно ни имя человека, ни его фамилия не могут рассказать о его душе. Но стоит ли знать больше?
К вечеру Коул привез лекарства. Роберт размешал порошок в теплой воде и вместе с бульоном поднялся наверх. Ани с трудом села на кровати. Ее губы тронула легкая улыбка.
– Спасибо.
– Пей, доктор сказал, что это просто простуда и усталость. Несколько дней, и снова будешь на ногах. И не благодари. Это все пустяки.
Роберт сидел возле кровати. Ани, как и тогда в гараже, крепко держала в руках чашку, пытаясь согреться. Сердце невольно сжалось. Он вздрогнул, вспоминая недавнее прошлое. Этой ночью ему вновь будут сниться кошмары. Разваленные дома, пустые бесцветные глаза, вой сирен и стук гильз о брусчатку. Война никогда не покидает жизнь тех, кто смог ее пережить.
И теперь, спустя полтора года, они шли по заснеженным улицам Тальвиля. Роберт – молча, уверенно ступая в сугробы, Аннетт – едва поспевая за ним. Иногда она смотрела на широкую спину Роберта и думала о том, что все чаще видела в нем… безразличие. Страшное чувство подобно острой игле ранило ее все сильнее, пропуская в мятежную душу тяжелые капли тревоги и боли. Мгновение – и свирепый ветер колючими снежинками оцарапал ее кожу. Легкое жжение ненадолго отвлекло от переживаний, заменяя душевную боль физической.
– Слишком темно, я не могу рассмотреть дорогу. – Ани устало вздохнула, ноги не слушались.
– Уже давно слишком темно… Поторопись. – Роберт в два шага оказался возле небольшой деревянной двери и спрятался под широким козырьком здания. – Отнесла все заказы?
– Да, все… – Аннетт приподняла плотную плащевку и показала пустую корзину. – Завтра наконец-то выходной, смогу сшить несколько вещей из накопившихся мешков. В среду ярмарка, должна успеть.
Роберт одобрительно кивнул, но по-прежнему не смотрел ей в глаза. Он поднял воротник пальто, надеясь, что это поможет сохранить тепло. Минута, две, три… Метель разошлась. Стихия не угасала, наоборот, порывы ветра становились сильнее, забиваясь под козырек, прилипая к одежде. Она словно загоняла их в угол, забивала мокрым снегом, так, будто желала спрятать их от вспыхнувшего света в доме напротив.
– Пойдем, переждать не получится. Весь день метет так, словно небо решило выплюнуть все осадки на этот город.
Роберт стряхнул снег с шапки и нырнул в белую вьюгу, так и не дождавшись ответа. Словно знал: Ани просто пойдет за ним. Что ей еще делать?
Крохотная дверь в пекарню едва открылась: пришлось расчистить сугроб. Роберт кинул в кладовую свою ношу и, бросив короткий взгляд на Ани, скрылся на лестнице. Молча. Вновь молча, без эмоций, словно старался оградиться от происходящего, словно его что-то ломало, но Роб не собирался в этом себе признаваться. Или хотел закрыться, чтобы никто не мог увидеть его слабость.
Воскресенье выдалось тяжелым: было слишком много заказов. Пекарня уходила на выходные. По понедельникам они не работали, но в этот раз закрывались почти на неделю. Коул уезжал за продуктами, значит, будут продавать то, что осталось, и работать до обеда. А в среду ярмарка… Молли упрашивала подругу пойти на нее, немного развлечься, отдохнуть, повеселиться. Но Ани эта затея не нравилась. Ей казалось, что все это не то, что так не должно быть. Странное, непонятное предчувствие. Словно они точно не должны были туда идти. Но Мол ничего не сказала. Мало ли, может, это из-за усталости.
Разложив товар, Аннетт еще некоторое время стояла возле печи на кухне, бесполезно пытаясь согреть продрогшие руки. Огонь недавно погас, развеялся дым. Пара часов – и тлеющие угольки потухнут, перестанут отдавать тепло, превратятся в пепел, станут золой…
Глава 2. Порывистый ветер
За горизонтом призрачных воспоминаний. Там, где так легко найти покой, если умеешь искать.
Сегодня пекарня останавливала свою работу перед выходными. На кухне все еще горели печи. От них исходил колючий, иссушающий жар. От недостатка влаги кожа неприятно шелушилась и трескалась, дышать становилось тяжело, и Молли прикусила губу, осторожно делая вдох. Он обжег слизистую, и девушка поморщилась от неприятного ощущения.
Каждый месяц Коул чистил печи: он нагревал их до самой высокой температуры, а затем, после остывания, смывал остатки нагара. В этот день кухню покидали привычные ароматы свежего хлеба, хрустящей корочки, яблочных пирогов, сладкие запахи специй и карамелизированного сахара. Небольшая пекарня становилась ничем не примечательным домом, и если посмотреть на нее с тыльной стороны, то никогда не скажешь, что за обшарпанной дверью и покрытой мхом штукатуркой может скрываться столько тепла.
С парадной стороны пекарня преображалась. Тут она никогда не была домом-коробкой. Скатная крыша из бордовой черепицы выделялась среди темных, практически черных соседских кровель. Серый кирпич играл оттенками, а большие окна и слегка облезшая краска на деревянных рамах придавали особый уют. Легкая непринужденность. Простота, которая манила пройти в широкие и тяжелые двери. Вокруг витал насыщенный аромат свежей выпечки. Сладкий, нежный, теплый. Но больше всего пекарню выделяло большое окно. Настолько огромное, что, казалось, занимает весь первый этаж. В детстве Молли представляла его в виде плитки шоколада, разделенной на несколько квадратных кусочков. За ним висели короткие кружевные занавески, сквозь которые частично просматривался прилавок, наполненный хлебом и булочками, и часть большого стеллажа. Содержимое полок привлекало внимание любого ребенка и порой даже взрослых. На деревянных полках за тонким стеклом красовалась коллекция миниатюрных машин и мотоциклов. На верхней можно было разглядеть парочку самолетов и несколько игрушечных медведей.
На кухне становилось невыносимо жарко. Стрелка духовки показывала максимальную температуру. Молли, предварительно взяв в руку прихватку, выключила печи и, наспех взглянув на часы, поспешила к отцу на второй этаж.
– Хорошо, пусть остынут, вечером вымою, – он строго взглянул на дочь. – Сама не лезь. Прошлого раза хватило.
– Я могу сегодня пойти на ярмарку? – Молли вытерла пот со лба и с осторожностью взглянула на отца.
– Как знаешь.
Коул расстегнул тугой ворот рубахи, а затем закатал рукава, обнажая уродливый шрам на левом предплечье. При ярком свете рубец отчетливо прорисовывался на слегка смуглой коже.
– Хотелось бы развеяться… с тех пор, как наши двери открываются в эту серость… сил никаких нет.
– Хорошо. Приготовишь ужин, закроешь кассу и свободна. – На строгом лице не появилось ни одной эмоции. – И напомни Аннетт, чтобы отнесла заказ Нордманам. Они не терпят опозданий.
– Спасибо. – На радостях Молли крепко обняла отца.