Любовник смерти

А за той дверью проживало семейство Синюхиных — вдруг померещилось, что они пялятся из тьмы багровыми ямками вырезанных глаз. Бр-р-р…

Ещё пара поворотов — и колонная зала, будь она неладна. Из-за неё все напасти.

Тут вот валялся мёртвый Михейка{1}. Сейчас как шагнёт из черноты, растопыря пальцы. А-а, скажет, Скорик, падла, давно тебя поджидаю. Через тебя ведь я смерть принял.

Сенька скорей-скорей шмыгнул подальше от нехорошего места, на всякий случай косясь назад и держа наготове пальцы щепотью — перекреститься, если привидится какая фантасмагория.

Лучше бы перед собой смотрел.

Налетел на что-то, но не на колонну, потому что потолочная опора — она твёрдая, кирпичная, а это, на что он налетел, было упругое и ухватило Сеньку руками за горло. Да как зашипит:

— Явился? Ну, где ваш жидовский клад?

Упырь! Здесь уже, в темноте поджидал! Скорик от испуга только замычал.

— Ах да ты ж немой, — выдохнул в самое лицо страшный человек и горло отпустил. — Ну давай, веди.

И в самом деле один пришёл! Не захотел-таки с товарищами богатством делиться. Вот она, жадность.

Ещё малость погукав и помычав, Сенька повёл доильщика в угол, за последнюю колонну. Вынул камни, махнул рукой: айда за мной! И полез в дыру первым.

Нарочно шёл помедленней, хотя Упырь зажёг лампу, и можно было бы до сокровищницы добраться в пять минут. Только куда торопиться-то? Ведь придётся с этим монстром (а проще говоря чудищем) целых пятнадцать минут наедине миловаться, пока Смерть своих чудищ не доставит, Князя с Очком. Ну, что тогда начнётся — об этом лучше было пока не задумываться.

Однако как ни тянул Сенька, как ни канителил, а все ж таки вывел лаз к выложенной белым камнем горловине. Отсюда три шажка, а там и заветная камора.

— Гы, гы, — показал Скорик на кучи серебряных заготовок.

Упырь отпихнул его, ринулся вперёд. Зарыскал туда-сюда по подземелью, высоко подняв лампу. По стенам и сводчатому потолку запрыгали тени. У заваленной битым кирпичом и камнями двери доильщик остановился.

— Туда что ль?

Сенька всё жался у входа. Была у него мысль — не дёрнуть ли обратно? Да что толку? Налетишь на Князя, который, наверно, уже движется сюда подземным ходом.

— Где клад-то? — подступился к Скорику монстр. — А? Клад, понимаешь? Серебро где?

— Бу, бу, — ответил мальчик Мотя и затряс головой, замахал руками. Чтоб потянуть время, произнёс целую речь на психическом языке. — Утолю, га-га хряпе, арды-бурды гулюмба, сурдык-дурдык ого! Ашмы ли бундугу? Карманда! Сикось-выкось шимпопо, дуру-буру гопляля…

Упырь послушал-послушал, да как схватит полоумного за плечи и давай трясти.

— Где серебро? — орёт. — Тут мусор один да лом железный! Надули? Я тебя, пейсатого, лапшой настругаю!

У Сеньки голова вперёд-назад мотается, нехорошо Сеньке. Вот уж никогда не думал, что будет с таким нетерпением Князя ждать. Где они там, уснули, что ли в подземном ходе?

Или уже открыть Упырю про прутья? Эраст Петрович сказал: “Если сильно запахнет жареным, мальчик Мотя может обрести дар речи”. Куда уж жареней? Прямо искры из глаз!

Открыл Сенька рот, чтоб не по-безумному, а по-понятному заговорить, но тут вдруг Упырь его трясти перестал — дёрнулся, навострил уши. Никак услыхал что-то?

Через малое время Скорик тоже услыхал: шаги, голоса.

Доильщик пнул ногой лампу, что стояла на полу. Та упала, погасла. Стало тёмным-темно.

Однако ненадолго.

— …всё молчишь-то? — глухо донеслось из узкого прохода, и сразу оттуда же, качаясь, вызмеился узкий яркий луч, зашарил по своду, по стенам. Застывших Упыря и Сеньку пока что не зацеплял.

Вошли трое. Первый, в длиннополом сюртуке, держал в руке электрический фонарь. Второй была женщина. Говорил третий, ступивший в камору последним.

— Ну молчи, молчи, — горько сказал Князь. — Променяла меня на черномордого и молчишь? Стерва ты бесстыжая, а не Смерть…

Чиркнула спичка — это первый из вошедших зажёг керосиновую лампу.

В помещении стало светло.

— Оп-ля! — тихо воскликнул валет, быстро поставил лампу на пол, а фонарь погасил и сунул в карман. — Какая встреча!

— Упырь! — выкрикнул Князь. — Ты?!

А доильщик ничего им не сказал. Только шепнул на ухо Сеньке: “Ну хитры вы, жидяры поганые. Прощайся с жизнью, сучонок”.

Но и Князь, похоже, решил, что его подсекли. Повернулся к Смерти:

— Гниде этому продала меня, сука?


Замахнулся на неё кулаком, а в кулаке-то кастет! Смерть не отшатнулась, не попятилась, только улыбнулась, зато Скорик от страха завопил. Ничего себе операция! Сейчас их обоих порешат, и вся недолга!

— Погоди-ка, Князь, — сказал Очко, вертя головой. — Это не подсека. Он тут один, малец не в счёт.

Валет пружинистой походкой прошёлся по подвалу, быстро бормоча при этом:

— Что-то не то, что-то не то. И серебра никакого нет…

Вдруг повернулся к доильщику:

— Мсье Упырь, вы ведь тут не из-за нас? Иначе не пришли бы один, верно?

— Само собой, — насторожённо ответил тот, выпустил Скорика и сунул обе руки в карманы. Ой, мамочки, как начнёт палить прямо через портки!

— А из-за чего? — блеснул стёклышками Очко. — Не из-за некоего ли клада?

Глаза Упыря проворно перемещались с одного противника на другого.

— Ну.

— “Ну” — стало быть, да. А кто сыпанул наводку? — Валет остановился, подал Князю знак — погоди, мол, ничего не делай. — Часом не кавказец по имени Казбек?

— Нет, — сдвинул жидкие брови Упырь. — Старый жид насыпал. И провожатого дал, вот энтого жидёнка.

Очко защёлкал пальцами, потёр лоб.

— Так-так-так. Что означает сей казус? Открылась бездна, звёзд полна…

— Что ты удумала? — накинулся Князь на Смерть, но руку с кастетом опустил. — Зачем нас тут свела?

— Погоди ты, не булькай, — снова остановил его валет. — Она ничего не скажет. — И кивнул на Сеньку. — Пощупаем лучше христопродавца.

Тот втянул голову в плечи. Уже кричать про клад или ещё погодить?

Упырь дёрнул подбородком:

— Он малахольный, только мычит. А начнёт языком молоть — ничего не разберёшь.

— Непохоже, чтобы совсем уж малахольный. — Очко не спеша двинулся к Скорику. — Ну-ка, дворянин иерусалимский, поговори со мной, а я послушаю.

Сенька от него, бешеного, шарахнулся. Валет на это засмеялся:

— Куда так проворно, жидовка младая?

И в самом деле — некуда. Через каких-нибудь три шага Скорик упёрся спиной в стенку.

Очко вынул фонарь, посветил ему в лицо и вдруг засмеялся.

— Власы-то, похоже, поддельные. — И дёрг у Сеньки с головы парик — рыжие патлы вместе с ермолкой на сторону сползли. — Князь, погляди-ка, кто тут у нас. О, сколько нам открытий чудных…

— А, лярва! — взвыл Князь. — Так это ты со своим сопливым полюбовником всё устроила! Ну, Скорик, глистеныш, конец тебе!

Вот теперь в самый раз будет, сообразил Сенька. Если дальше жарить — одни головешки от него останутся.

— Не убивайте! — закричал он что было мочи. — Без меня вам клад не найти!

Валет повис на плечах у Князя.

— Постой, успеется!

Но вместо Князя на бедного Сеньку налетел Упырь.

— Так ты ряженый!? — и шмяк кулаком в ухо.

Хорошо, что сбившийся парик смягчил, а то бы дух вон.

Но все же Скорика швырнуло в сторону. Прежде, чем дальше бить станут, он показал на ближнюю груду:

— Да вон же оно, серебро! Глядите!

Доильщик посмотрел, куда указывал палец. Взял один прут, повертел в руках. Тут и Очко подошёл, тоже подобрал палку, поскрёб ножом. Сверкнуло белым, матовым, и Упырь охнул:

— Серебро! Сука буду, серебро!

Тоже вынул перо, попробовал один прут, другой, третий.