Любовница поневоле

— Сочувствую.

— Я их почти не помню. Дед взял меня к себе на воспитание и научил меня всему, что знал сам. Он готовил из меня своего преемника, поэтому большую часть моего детства занимали тренировки — я учился драться, в обличье как человека, так и волка — и учеба. У меня были частные преподаватели, я не посещал школу с остальными вервольфами из-за того, что дед предпочитал жить в своем поместье в Робрине.

Преемник.

Кажется, об этом говорила сержант Лабрю. И мне бы сейчас спросить у Доминика, чем занимался его дед, но меня цепляет другое.

— Наверное, тебе было очень одиноко.

Я-то росла в городе, хотя и носилась с мальчишками, игнорируя куклы и фальшивые чаепития.

— На самом деле нет, — слегка пожимает плечами вервольф. — Мне хватало общения с дедом и его… подругой.

— Подругой, в смысле любовницей?

От моего внимания не ускользнула заминка Доминика. Любопытно, но я начала относиться к этому спокойнее, и теперь даже он смотрит на меня иначе — испытующе.

— Да, Тина была человеком и спутницей деда, а мне заменила мать. Женщина с огромным сердцем. — Доминик улыбается настолько открыто и светло, что сомнений в его любви к… мачехе — пожалуй, ее можно назвать именно так — просто не возникает. — Ее все любили. Из-за нее дед больше не женился.

Вот почему у Доминика отсутствуют предубеждения против наших с ним отношений. У него с детства перед глазами был пример счастливой пары вервольф-человек, и он не видит ничего плохого в том, что у любого нормального альфы своя любовница. Которая, я так понимаю, любовницей и осталась.

— Но у него уже были дети, — говорю я.

— Конечно. Мой отец и мой дядя.

— А у нее? Разве она не хотела детей?

Он приподнимает брови.

— Этого я не знаю.

В воздухе повисает невысказанное: если у Тины были дети, то явно не совместные с Анхелем. Потому что для вервольфов и людей это невозможно, какие бы гипотезы ни выдвигал Хантер. Но у Тины по крайней мере был Доминик, который любил ее как маму. Он считал ее своей мамой. Смогла бы я воспитывать чужого ребенка?

— Ты хочешь детей, Шарлин?

Я так увлеклась собственными мыслями, что не заметила, как Доминик на меня смотрит: внимательно, будто видит впервые. Его вопрос поставил меня в тупик — мне бы не хотелось обсуждать с ним тему моих будущих детей. Если, конечно, они у меня когда-нибудь появятся.

Можно было отшутиться, солгать или просто не ответить, но этот вечер располагал к искренности.

— Хочу.

— Когда ты выходила замуж за Дэнвера, ты не хотела.

— Я была моложе. Наивнее. Беспечнее. Тогда я считала, что для меня это не важно. Наверное, возраст берет свое.

У меня все-таки вырывается нервный смешок.

— Тебе двадцать восемь, — как-то невесело усмехается Доминик.

— Значит, природа. Самое время, чтобы завести семью. Тебе ведь тоже этого хочется.

По тому, как мрачнеет лицо Доминика, понимаю, что попала в точку, поэтому спешу закончить свою мысль:

— Да и старейшины наверняка не просто так заставляют альф брать в жены волчиц. Для продолжения рода. Уверена, ты и сам думаешь о полноценной семье. У тебя ведь была именно такая, пусть даже с приемными родителями. И у меня была. Я — единственный ребенок, но очень любимый.

— Существуют семьи без детей.

— Знаю. Мы с Дэном были такой семьей. И куда это нас привело?

— Думаешь, Дэнвер стал бы хорошим отцом?

— Теперь я этого уже не узнаю. — Я пожимаю плечами. — Но ты будешь прекрасным.

Кажется, Доминика обескураживает мое признание, иначе не объяснишь, почему он отвечает далеко не сразу.

— Ты не знаешь, каким я буду отцом.

— Знаю. Ты умеешь заботиться. Ты защитник. Ты сильный, иногда тот еще тиран, но никогда не причинишь вреда своей семье.

— Если бы не вставка про тирана, я бы решил, что речь не обо мне.

Я смеюсь. Искренне. От души. А Доминик вдруг перетекает на мой диван, оказываясь непростительно близко. Он поглаживает пальцем мою щеку, и у меня перехватывает дыхание.


— По-моему, Шарлин, ты постоянно находишь причины, чтобы не быть со мной. На самом деле для меня нет такой проблемы, которую я не могу решить.

— Сможешь изменить свой генетический код?

— Нет, я про детей. Мои дети могут стать нашими общими.

До меня не сразу доходит, что он подразумевает под этим, но, когда доходит, я злюсь.

— А куда ты денешь жену? — Я выставляю вперед руку, не позволяя ему меня перебить. — Стой! Лучше не продолжай. Ну так и мои дети могут стать нашими общими, разве не так?

— Пока я жив, к тебе не притронется ни один мужчина, — цедит вервольф, а вот мое раздражение резко испаряется. Видимо, с такой позицией я уже смирилась.

— Тогда с чего ты взял, что я обрадуюсь детям от другой женщины? — спрашиваю спокойно, глядя ему в глаза. — Я альфа, Доминик. Ты сам это сказал. Я тоже большая собственница.

Он обхватывает мою голову ладонями и притягивает меня к себе, приникает лбом ко лбу.

— Мне достаточно тебя, Шарлин.

От слов Доминика, от того, как это сказано — проникновенно, с нежностью и надрывом, по коже мурашки и щемит в сердце. Я понимаю, что, сколько бы себя ни убеждала, он смог пробраться ко мне в душу. И вырвать его оттуда будет достаточно сложно.

Но у меня получится.

У меня все получится.

— Тебе это только кажется, — отвечаю я и целую его, будто ставлю точку в нашем разговоре. Увлекаю за собой на диван, чтобы вервольф отвлекся на меня, а спустя минуту уже сама забываю обо всем.





ГЛАВА 11




Наверное, тот вечер стал для нас с Домиником откровением. Для меня так точно. Я поняла, что могу быть с ним честной, а еще — наслаждаться нашей связью. Не только сексом, но и разговорами. Прикосновениями. Я заново изучала, узнавала Доминика-человека и продолжала знакомство с Домиником-волком.

Потому что утро началось с прогулки по лесу. Вервольф снова перекинулся в большого белого волка, и мы побегали по поляне возле дома и поиграли в снежки. Точнее, в снежки играла я, а Доминику оставалось уворачиваться, либо толкать меня в снег, пока я не успела слепить новый «снаряд». После мы углубились в чащу и дошли до обрыва, с которого открывался удивительный вид на горы. А вернувшись, согревались завтраком, теплым вином и друг другом.

Я не помню, в какой момент я перестала сравнивать его с Дэнвером. Со всеми бывшими. Мне было легко и хорошо здесь и сейчас. Шутить, поддразнивать, смеяться. Я отпустила себя и, пожалуй, впервые чувствовала себя настолько свободной. На этот раз не только с Домиником-волком, но и с Домиником-человеком.

Мы больше не возвращались к теме детей, а я так и не спросила его о прошлом деда. Сначала не хотела нарушать это снежное и хрупкое волшебство между нами. Потом меня захватила прогулка. После — поцелуи Доминика, которые тоже изменились. А может, изменилось мое отношение к ним? Вервольф стал более ласковым, нежным и внимательным, и противостоять его обаянию становилось все сложнее и сложнее.

Естественно, на следующий день Рэбел пришлось отдуваться в магазине без меня. Но она даже не сильно ворчала, когда я наконец-то вышла на работу.

— Ты светишься, — заявила она тем тоном, которым судья объявляет приговор.

— Завидуй молча.

— Как хочу, так и завидую! — возмутилась подруга, и мы рассмеялись.

— Давай закончим все дела до шести, — попросила я. — У меня встреча.

Рэбел выразительно приподняла бровь.

— У тебя каждый вечер встреча.

— Не с Домиником.

Вообще-то сегодня я собиралась встретиться с Венерой. Во-первых, я обещала ей еще один поход по магазинам. Во-вторых, хотела просто пообщаться с волчицей. Особенно после всего, что узнала о вервольфах.

Для того, чтобы узнать о них больше.

Венера согласилась сразу и приехала в магазин ровно в шесть. Правда, ей пришлось меня ждать, потому что у Рэбел вышел конфликт с покупательницей, которая пыталась сбить цену на книгу.

— Смотрите, здесь огромная борозда на обложке. А вы хотите, чтобы я заплатила восемьсот крайтов за вот это, бывшее в употреблении!

К слову, борозда на обложке была всего лишь небольшой царапиной на обратной стороне. Я принимала в магазин книги только в хорошем состоянии, если не сказать в идеальном. Исключение составляли совсем давние и очень редкие издания, но там делалась скидка на время. Как правило, те издания были достаточно дорогими, и коллекционеры, которые их приобретали, не возражали против борозд и царапин. Они покупали уникальную вещь.

Когда Рэбел в очередной раз озвучила нашу политику: она не может снизить цену, потому что все цены фиксированные, я решила вмешаться:

— Прима, это букинистический магазин, здесь все книги подержанные. Но такую вы точно не купите в обычном книжном. Это первый тираж «Крайтонских сказок», вышедший семнадцать лет назад. Самое полное собрание под одной обложкой, сейчас издательские дома разбивают их на несколько томов. К тому же внутри иллюстрации самого Мэлла, когда он еще не был известным.

По поджатым губам женщины вижу, что имя Мэлла ей ни о чем не говорит.