Любовница поневоле

— Сам оближешь меня с головы до ног?

— Заманчиво. — Вервольф делает вид, что задумывается над моим предложением. — Может, позже.

Я вкладываю свою руку в его и иду за ним через всю комнату. За дверью из темного дерева оказывается ванная, и она поистине роскошна: панорамное окно, черная мозаика на полу и стенах, широкая прозрачная душевая кабина и невероятных размеров ванна, больше напоминающая миниатюрный бассейн. Пол под ногами теплый, и я только сейчас осознаю, что замерзла и дрожу от холода. А может, от усталости.

Доминик открывает краны, и они мощными струями начинают закачивать воду в ванну. Обычно я предпочитаю душ, это быстрее, и не нужно ждать, но сегодня совсем не против полежать в теплой воде.

— Не боишься, что я могу уснуть? — спрашиваю я.

— Я не позволю тебе уснуть.

В подтверждение своих слов Доминик начинает раздеваться. Скидывает обувь, стягивает пиджак и галстук, пуговица за пуговицей избавляется от темно-серой рубашки. Я даже не думаю отворачиваться. Во-первых, я сама стою перед ним в чем мать родила. Во-вторых, мне интересно: я ведь впервые увижу его обнаженным. В прошлый раз альфа так и не разделся целиком, но сейчас исправлял это упущение.

Чего у Доминика не отнять, так это того, что он красив. Даже по меркам вервольфов, его тело будто вырисовано до мельчайших деталей рукой дотошного художника. Крепкое, подтянутое, с океанским загаром. Он весь будто золотой и больше напоминает льва, чем волка. Какой он, когда обращается?

— Любуешься? — спросил он, раздевшись догола.

— Интересно увидеть тебя в звериной ипостаси.

— Не испугаешься?

— Тебя же не испугалась.

— Если хорошо попросишь, Шарлин, я позволю тебе покататься на себе.

Это даже звучит пошло. Поэтому я демонстративно прохожу мимо него к раковине и мою руки, но через отражение все равно продолжаю наблюдать за Домиником.

Он поворачивается ко мне спиной, чтобы проверить воду, замечаю белую, рваную полосу шрама вдоль позвоночника, и хмурюсь. У вервольфов потрясающая регенерация, а значит, рана, от которой остался подобный след, была страшной.

Впрочем, когда он ловит мой взгляд в отражении, я делаю вид, что сосредоточена на том, чтобы избавиться от земли под ногтями. Кто бы мог подумать, что это непросто. Непросто наблюдать за ним. Я понимала, что могу спросить о шраме напрямик, но получу ли ответ? Или мне скажут, что это не мое дело, как было с его невестой?

Додумать я не успеваю, потому что мне не нужно смотреть в зеркало, чтобы почувствовать, что Доминик подошел и теперь стоит за моей спиной. Может, я тоже реагирую на запах вервольфов? Как еще объяснить эту странность?

— Ты бы мог двигаться более шумно?

— Шумно?

Я встречаю в отражении его взгляд: потемневший, жадный, жаркий. Он действительно стоит близко, так что можно податься назад и коснуться спиной его груди, что я и делаю. Прогибаюсь в пояснице, касаясь ягодицами его паха, и усмехаюсь, когда до меня доносится его сдавленное рычание. В противовес моим действиям голос звучит ровно.

— Да, шагать, чтобы было слышно.

— Ты просишь меня?

— Предлагаю. Иначе на эту ночь ты получишь дрожащую и заикающуюся от страха любовницу.

Доминик резко подается вперед, и я оказываюсь прижатой к раковине. Раковина холодная, а грудь вервольфа обжигающе горячая, и этот контраст выбивает воздух из моей груди. Приходится упереться руками о столешницу из черного мрамора, чтобы не упасть лицом вниз. Впрочем, он перехватывает пальцами мой подбородок и заставляет смотреть на себя. На нас. И в этом есть нечто глубоко порочное. Потому что я не могу двигаться, а он не двигается тоже.

— Ты дрожишь вовсе не от страха, Шарлин. И даже не от холода.

— От усталости?

Он приподнимает бровь.

— Что я говорил про ложь?

Я отвечаю, глядя ему в глаза:

— Хочешь от меня признаний, придется постараться.

— Когда рассветет, ты признаешь, что я прав, — обещает он, согревая дыханием кожу за ухом. А потом резко отстраняется, но тут же подхватывает меня на руки и несет в ванну.

После прохлады воздуха вода в первое мгновение обжигает, но потом окутывает меня своим теплом. И это почти экстаз, не имеющий ничего общего с мужчиной рядом. Не будь здесь Доминика, я бы положила голову на бортик и просто дремала. Может, и не только дремала.

Но он здесь.

И мне нужно быть начеку.

Понимаю, что своим условием скорее усложнила себе задачу, чем сделала ее проще. Ведь в первой версии достаточно было просто заснуть. Но теперь слова назад не заберешь, и придется сделать все, чтобы он получил удовольствие раньше меня. Поэтому, я как бы невзначай провожу пальцами по своей груди, а потом опускаюсь поглубже и широко раздвигаю ноги, закидывая одну на бортик. Насколько эротично выгляжу, я могу прочитать в сверкнувших золотом глазах Доминика. Вот только он пока и наполовину так не возбужден, каким я его запомнила.

Вода в ванне идет в мою сторону волной и едва не выплескивается через край, когда вервольф опускается в нее с другой стороны. Наши ноги соприкасаются, посылая точно такую же волну мурашек по моей коже.

— Решила отдаться мне без боя? — интересуется этот волк.

— Не дождешься!


— Тогда наслаждайся ванной.

И Доминик просто расслабленно откидывается на борт ванны и прикрывает глаза. А у меня даже рот приоткрывается от такого. Потому что он не шевелится, и, судя по тому, как размеренно вздымается его грудь и разглаживается складка между бровей, он расслаблен и не собирается на меня набрасываться.

— Что значит — наслаждайся? — переспрашиваю я, выждав минут пять.

— То и значит, Шарлин. Теплая вода забирает усталость и напряжение, а еще повышает чувствительность.

Не знаю, какую чувствительность она повышала, но я не собиралась ждать, пока он сделает первый ход, и убрав ногу с бортика, сама скользнула к нему и оказалась полулежащей на вервольфе.

— Ты же не против? — поинтересовалась в распахнутые волчьи глаза.

Судя по тому, что я знаю, самая возбуждающая часть меня для Доминика — это мой запах, значит, нужно быть к нему как можно ближе.

— Нет, — говорит он. — Действуй, Шарлин. Интересно посмотреть, что ты задумала.

— Даже здесь не можешь отказаться от приказов?

— Я — альфа, — усмехается он. — Это стиль жизни.

Я обхватила ногами его бедра и обвила руками шею, зарываясь пальцами в волосы на затылке. У Доминика они были густыми и достаточно жесткими. Но короче, чем носил Дэнвер.

— Ты не всегда был альфой.

— Нет, не всегда. Никто не рождается альфой.

Я поерзала, не без удовольствия отмечая, что мои действия все-таки сработали: член Доминика уперся в мой живот. Все оказалось даже проще, чем казалось. Окрыленная своим успехом, я медленно провела подушечками пальцев по его щеке, по губам и подбородку, слегка колючему в конце дня. Ладонями скользнула по плечам и по рельефной груди, почти добралась туда, где в самом интимном смысле соприкасались наши тела. Но мои руки перехватили, разводя в стороны.

Адреналин током пробежал по моим венам, запуская бешеный стук сердца, когда Доминик завел мои руки за спину и качнулся вперед так, что вдавил меня в себя. Слишком раскрытая, распластанная на нем, я не могла пошевелиться, пока вервольф мне этого не позволит.

— Уверена, что хочешь так быстро проиграть?

— Нет, — покачала я головой. — Уверена, что хочу быстро выиграть. Так что? Расскажешь мне, как стал альфой?

— Просишь?

— Если тебя это возбуждает, я могу даже начать умолять.

— Умолять будешь позже.

Ну конечно!

Доминик целует меня прежде, чем я успеваю ответить что-то не менее колкое. Хотя это больше напоминает нападение: он набрасывается на меня, подавляя, сжимая, посасывая и покусывая губы. И я отвечаю на этот поцелуй, отвечаю так же, прикусив нижнюю губу и услышав утробное рычание вервольфа. Нет, это не поцелуй — это борьба, которая заканчивается ничьей, когда мы одновременно отстраняемся, но чувствуем сбившееся дыхание на губах друг друга.

— Я победил своего дядю, предыдущего главу стаи.

— Дядю? Это вообще честно? Он наверняка пожилой.

Мое замешательство вызвало у Доминика смех.

— Если бы ты с ним познакомилась, то не стала бы так говорить. Вервольфы живут долго и отличаются выносливостью.

— А еще у них сильные инстинкты, — говорю я, приникая к его груди и подставляя шею под его губы. — Например, инстинкт размножения.

— Этот самый сильный, — рычит вервольф, проводя языком от ключицы и вдоль яремной вены. И это простое движение вспыхивает во мне искрой. Я не знаю, что он сделал и почему именно от этого, но по всему телу разливается жаркая волна. Она прокатывается вдоль позвоночника, сосредотачиваясь внизу живота, расцветая там огненным цветком возбуждения. Да такая, что одновременно с ней меня накрывает паника. Такая, что я дергаюсь в его объятиях, и когда вервольф меня отпускает, то отстраняюсь, возвращаясь на свою сторону.

Мне точно нужна передышка.

Чтобы подумать.

Чтобы успокоиться.

Чтобы схлынул этот бесов адреналин, который продолжает держать мой организм в тонусе и готовым к спариванию!

Естественно, вервольф все понимает.

— Кажется, мы оба заложники своих инстинктов, Шарлин, — говорит он, прищурившись. — Так, может, сразу сдадимся?

— А ты сдаешься в своих битвах?

Доминик не отвечает, прикрывает глаза и делает вид, что этого раунда не было.

Ну и хорошо! Ну и ладно. Я решаю последовать его примеру и тоже откидываюсь на бортик, стараясь отследить собственные ощущения. Несмотря на усталость, все внутри продолжает гореть и мелко подрагивать. И это точно не от холода. Что бы он там ни говорил про ложь, я не обманываюсь. Стоит признать, что меня заводит наша битва. Заводят вервольфы.