Любовь с чистого листа

– Самое главное – мне жаль, что так вышло на прошлой неделе. Прости за ссору и за то, как тогда разозлилась. Я наговорила много несправедливого.

– Это не было несправедливым. Как я вчера и сказал, – он кряхтит, опуская взгляд, – я признаю свои недостатки, особенно тот, на который ты указала.

– Это не недостаток, – отвечаю я быстро, и вдруг на его лице появляется незнакомое мне выражение: легкое покачивание головой, словно сарказм, – выражение, напоминающее о тех моментах, когда прямота Рида брала над ним верх. Когда он назвал меня продавщицей. Отругал за отсутствие зонтика. Допытывался о медицинской страховке.

Это выражение значит: «Ты сама знаешь, что это недостаток».

– По крайней мере, он не хуже моего собственного, который… думаю, ты и так знаешь, в чем он заключается.

Пару секунд Рид ничего не отвечает, и я тоже молчу. Думаю о родителях и Сибби, о том, как тесно ссора с Ридом связана с болезненными событиями моей жизни до переезда в НьюЙорк, с болезненными событиями сейчас.

– Я многое скрываю. Свои чувства и мысли по отношению к своей и чужой жизни. Я прячу их в буквах, даже говоря о погоде, фрисби и вообще в любой теме, на которую выражаюсь…

– Мне нравится все, о чем ты говоришь.

«Я же знаю, что нет», – говорит мой взгляд. Я делаю вдох и продолжаю:

– На прошлой неделе, – начинаю я, – я очень… очень старалась скрыться. Очень расстроилась из-за той ситуации на работе, которая напомнила мне грустные вещи в прошлом, но, вместо того чтобы все рассказать, я попыталась тебя отвлечь. – Я сглатываю. – И я понимаю, что слишком часто так делаю, чтобы защ…

– Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя незащищенной, – говорит Рид с полным сожаления взглядом. – Я не хочу, чтобы ты так чувствовала себя когда-либо.

– Вчера ты врезал какому-то мужику, прикрывая меня, – говорю я, усмехаясь. – Я чувствую себя очень даже защищенной.

Рид опускает голову, волосы падают ему на лоб, едва касаясь заживающей брови.

– Я только хотел, чтобы ты…

– …Была честной, – заканчиваю я за него. – Говорила, что думаю.

Он поджимает губы, что я принимаю за согласие.

– Я хочу попробовать, – продолжаю я. – Быть честной. Говорить о сложных вещах. Так или иначе, они все равно выходят на поверхность.

Он немного двигается, разворачивается так, чтобы видеть мои глаза. Смотрит, как я тереблю ремень своей сумки.

Затем берет меня за руку, прижимаясь ладонью к моей, переплетая пальцы, прямо как вчера вечером. Я даже прикрываю глаза.

«Он защитит тебя».

– Хорошо, – говорит он.

– У меня есть три пункта. – Я щурюсь от собственных попыток произнести то, что на самом деле думаю. Голос звучит слишком громко, слишком серьезно, будто я представляю презентацию на тему «Факторы сложных взаимоотношений, на которые стоит обратить внимание». Можно было бы порепетировать перед зеркалом, если бы этот почти двухметровый мужчина, с которым я говорю, не провел ночь у меня на диване.

Рид насмешливо улыбается:

– Три, значит?

Я улыбаюсь в ответ.

– Три. Это игра с числами, Сазерленд.

– Вот как, – мягко отвечает он, все еще улыбаясь с этим своим изгибом. – Мой конек.

Сегодня это мой конек, ведь я много думала о них, как о буквах на бумаге, – о порядке, в котором назову. Как выделить их, усилить, сделать максимально прямыми и ясными Риду.

– Раз, – говорю я, уже зная, что его улыбка исчезнет. – То, что ты сказал вчера о своей коже.

Он пытается меня опередить.

– Я этого не стесняюсь. Так уже давно. Конечно, лучше бы этого не было, и я бы точно не хотел, чтобы это казалось тебе непр…

– Для меня это часть тебя, вот и все. Я решила начать с этого, потому что ты сказал, что оно становится хуже при стрессе, а твоя работа, кажется, очень нервная. Ты очень напрягаешься каждый раз, когда о ней заходит разговор. И если твоя работа частично виновата в произошедшем между нами на прошлой неделе, я хочу знать о ней больше.

Рид отрывает взгляд от наших рук и, смотря на зеленый простор парка, отвечает:

– Моя работа… нервная. Особенно в последнее время. В день нашей встречи все вышло особенно ужасно. Оглядываясь назад, я понимаю, что надо было отклонить твое приглашение и ехать домой. – Он смотрит на меня, поглаживая по руке большим пальцем так, что между ног у меня некстати начинает пульсировать, и я поеживаюсь.

– Но я хотел быть рядом с тобой. Ты здесь единственная, для кого я не просто калькулятор. Рядом с тобой я не думаю о числах. Это такое облегчение.

– А тут я взяла и придумала игру с числами, – шучу я и сочувственно поглаживаю теперь своим пальцем его руку. Мне жаль, что у него такая работа, и в то же время приятно знать, что со мной он чувствует такое же облегчение, как и я с ним.

Он улыбается, смотря на наши руки.

– Я совсем не против. Что номер два?


Ух, номер два – это тяжело. Я сглатываю.

– Два – это Эйвери. Ты, Эйвери и свадебная программа.

Я наблюдаю за его лицом, ищу признаки раздражения или грусти, – того, по чему станет ясно, куда этот разговор приведет.

– Рид, если ты все еще злишься на меня за это, неважно, насколько сильно я теперь тебе нравлюсь. Неважно, насколько сильно мы нравимся друг другу. Если ты не простишь мне те буквы и если у тебя остались чувства к ней…

– Нет. В смысле, я не злюсь на тебя за это. И у меня не осталось к ней чувств. Прошу, дай кое-что прояснить.

– Ладно, – отвечаю я, потому что знаю, что этого недостаточно. Я помню, каким становится его лицо при упоминании этой девушки. Помню, как он назвал ее красивой и сильной. – Проясни.

Он кряхтит.

– Отец Эйвери устроил наше знакомство после сложных для нее событий. Она рассталась с парнем, с которым они встречались с колледжа. У него были проблемы с… эм, веществами.

– Ой.

– Наверное, он решил, что я хороший вариант. Стабильный. Возможно, скучный. – Рид приподнимает плечо. – Я думал, отношения с ней помогут мне в каком-то смысле привыкнуть к этому городу. А она, наверное, считала, что со мной просто. Нетребовательный… тихий. Мы совсем не подходили друг другу, и оба это понимали. И долго не хотели признавать.

– Но ведь ты купил ей кольцо, – совершенно бессмысленно говорю я. Но ведь мы впервые с нашей встречи в магазине обсуждаем их с Эйвери отношения. Мои воспоминания о ней, о них вместе, ассоциируются с кольцом, с тем, что оно символизирует.

– На самом деле ты видела не то кольцо, которое я подарил.

– Что?

– Через неделю после нашей помолвки она явилась на ужин в ресторан с новым. Подарок отца Эйвери нам обоим. Усовершенствованная версия.

– Ужас, – отзываюсь я с недовольным видом, на что он слегка смеется.

– Она хороший человек. Я думаю о ней, но как о друге. Это девушка из другого мира, как мне кажется. Какое-то время я думал, что смогу в него попасть, но мы совсем не совпали. И ты поняла это не хуже нас. – Он прерывается, гладит меня по руке, переводит дыхание. – Говоря о твоих буквах… ну. Наверное, я даже рад, что ты не хочешь больше использовать их как шифр, но на прошлой неделе я так вел себя не из-за тебя, а из-за…

– …Нью-Йорка, – заканчивают я за него. – Это три.

Он опускает взгляд на наши руки.

– Из-за Нью-Йорка, – повторяет он. Впервые за всю игру в числа Рид выглядит явно искренне неуверенным. «Я переезжаю из Нью-Йорка», – сказал он однажды, и вряд ли смогут его удержать даже все игры мира.

– Это мой дом. Здесь я построила свою жизнь. А ты уезжаешь.

Возникает долгая пауза, я совру, если скажу, что не задержала дыхание. Что мое сердце ухнуло вниз от досады, когда он вновь заговорил:

– Но сейчас я здесь.

Это недоговоренность, и вряд ли она разрешится между нами – сегодня или вообще когда-либо. Может быть, он здесь сейчас, но это значит, что потом он уедет.

– Я не хочу прекращать видеться, – добавляет он. – Видеться в любом плане. Гулять, если это все, на что я могу надеяться.

«Это не все, на что ты можешь надеяться», – сразу возникает мысль. Но я не говорю ее, еще нет. Я уже знаю: в конце концов будет больно. Я могу сделать все, что угодно, чтобы мы остались рядом – вчера, сегодня, потом, – но в итоге он все равно уедет.

– У нас ничего не получится, – тихо говорю я, так отчаянно, очень отчаянно надеясь, что он переубедит меня. – Мы совершенно разные.

Рид тянет ко мне свободную руку и кладет ее на пуговицу моей куртки.

– Буквы, цифры, – произносит он так, будто это лишь игра слов, но разницы нет. – Не такие они и разные. – Я смотрю на него, не понимая, когда мы оказались так близко. Достаточно, чтобы рассмотреть его рыжеватую щетину по линии челюсти, почувствовать запах моего мыла, исходящий от его кожи. – И то и другое – шифр. – Затем касается пальцем моей пуговицы, слегка притягивая к себе. Не сильно, но я все же клонюсь к нему.

– Это правда, – шепчу я и, поднимая взгляд, вижу жар в его глазах. Я хочу этот жар. Хочу сейчас, и неважно, если скоро мне будет больно. Неважно, если это закончится самой крупной ссорой в моей жизни.

– Можем сделать это на счет три, – говорю я, на что он улыбается: близко, прекрасно и очень, очень сексуально.

– Это твоя игра. – Он наклоняется ближе, но не целует меня. Его губы оказываются у моего виска. – Нарисуй это, – произносит он, и я точно знаю, о чем он. О шифре, который мы оба знаем и с помощью которого общались друг с другом, даже не встретившись. О моих буквах и его способности их читать.

– Раз, – говорит он.

Я представляю этот р-а-з: «р» как участок виска между линией роста волос и внешним краем брови, изгибом соединяющийся с «а» над бровью, куда, едва прикоснувшись к моей коже, скользнули его губы. И «з» на линии переносицы – тонкий и нежный, постепенно исчезающий завиток напоследок.

Выдох с трепетом вырывается из моих губ.

– Два.

Его губы плавно перемещаются на мою скулу, но не прижимаются, а проходятся туда и обратно с легкостью волос, развевающихся на ветру. И я вижу это слово в цвете румянца, который выступает у меня на лице, когда мне жарко, если я смущаюсь или возбуждаюсь. Все буквы: «д», «в», «а», – сильным курсивом. Словно очень куда-то спешат…

– Рид, – шепчу я, он отстраняет голову, скользит взглядом по точкам своих поцелуев и наконец смотрит мне в глаза.