Любовь длинною в жизнь

Я отступаю назад, чтобы впустить его в дом, и Каллан входит, даже не пытаясь скрыть свое любопытство, когда оглядывает коридор и гостиную справа от нас.

— Знаешь, — говорит он, протягивая мне сверток, — действительно хреново, что твой отец каждый год уезжает из города в твой день рождения, и это ужасно. Большинство родителей хотят остаться и отпраздновать рождение своих детей вместе с ними.

Я принимаю его подарок, стараясь не слишком сильно краснеть, когда наши пальцы соприкасаются.

— Очевидно, мой отец не такой, как все остальные.

На лице Каллана отражается непонимание.

— Да уж. Очевидно.

Странно, но в последнее время отец все чаще и чаще уезжает. И он не поднимал на меня руку так часто, как обычно. Это не значит, что он полностью оставил меня в покое, но мои синяки стали более редким явлением. Менее яркие в истории черно-синих и фиолетовых. Но я не хочу говорить о своем отце. Даже думать о нем не хочу. Не сегодня.

Я обхватываю пальцами сверток, ощущая внутри странные слои и формы.

— Мне открыть сейчас? — шепотом спрашиваю я.

— Ты просто обязана открыть его прямо сейчас. Я всю неделю представлял себе выражение твоего лица, когда ты увидишь, что там внутри. И должен получить свое удовлетворение. Даже настаиваю.

Оглядываюсь, прикусывая губу.

— Здесь? В коридоре?

Каллан поднимает брови.

— Нет. Наверху, в твоей спальне. Я хочу посмотреть, что ты за личность.

— Ты уже знаешь меня.

— Ошибаешься. Я смогу сказать это только тогда, когда увижу, плакаты каких групп висят у тебя на стенах.

Какая ирония, что он думает, будто мне позволено такое. Тем не менее киваю на широкую лестницу позади себя, жестом приглашая его следовать за мной. Мне нравится идея Каллана Кросса в моей комнате. Насвистывая, он следует за мной в спальню, и на его лице появляется смущение, а затем отчаяние когда он переступает порог.

— Господи, Корали. Я и не знал, что ты из династии строгих протестантов. Где черт возьми все твои вещи?

Я окидываю взглядом свою комнату, пытаясь представить, как он видит ее впервые: простые белые стены; простые белые простыни и пододеяльник; простой деревянный комод в дальнем конце комнаты; письменный стол, на котором аккуратно разложены мои школьные задания; крошечный пуфик, стоящий в конце кровати, которая когда-то принадлежала моей матери, расшитый птицами.

— Знаю, здесь очень просто и... скучно.

Каллан выглядит ошеломленным, когда поворачивается, рассматривая свое окружение.

— Для того, кто так хорошо рисует, этому место серьезно не хватает цвета.

— Знаю. Если бы это зависело от меня...

Каллан выдыхает, выталкивая воздух из легких в медленном, долгом вздохе.

— Точно. Малькольм. Он не позволяет тебе оформить все так, как ты хочешь?

Я отрицательно качаю головой.

— Он говорит, что, когда я уеду и поступлю в колледж, он никогда и не вспомнит, что я была здесь.

— Черт.

— Да.

Каллан подходит к окну и смотрит вниз, на небольшой участок крыши, где я иногда сплю.

— Она выдержит нас обоих? — спрашивает он.

— Возможно.

— Хорошо. — Он открывает раздвижное окно и вылезает, прежде чем я успеваю возразить. Усевшись по-индейски на крыше внизу, он поворачивается и улыбается мне через отверстие. — Тебе прекрасно видно мою спальню, — говорит он. — Ты что, шпионила за мной?

Уверена, что мое лицо приобретает ярко-красный оттенок.

— Нет! Зачем, во имя всего святого, мне это делать? — кричу я, вылезая из окна и садясь рядом с ним.

Наши коленные чашечки соприкасаются, не самое сексуальное место для соединения двух тел, но я получаю огромное удовольствие от этого. Иногда мы соприкасаемся локтями или предплечьями. Каллан иногда кладет руку мне на плечо, когда мы проходим по коридорам средней школы Порт-Ройала, и я уверена, что он совершенно не представляет, какое впечатление производит на меня.

— Это кажется комковатым, — говорю я, сжимая его подарок, пытаясь игнорировать давление между нашими коленями и давление, растущее в моих легких. — Что это?

— Ты привыкла к тому, что люди рассказывают, что купили для тебя, прежде чем откроешь свои подарки, мисс Тейлор? Потому что там, откуда я родом, люди обычно любят, чтобы это было сюрпризом.


Думаю, он пожалеет меня, если я расскажу о единственном подарке — нижнем белье, которое я получаю от своей тети каждое Рождество, поэтому не упоминаю об этом. Вместо этого показываю ему язык.

— Осторожнее, — советует он мне. — Я заполучу его на днях.

О боже. Целовать кого-то с языком — это странная идея, которая в прошлом всегда вызывала у меня отвращение. Но мыслей о моем языке во рту Каллана и его в моем… достаточно, чтобы у меня закружилась голова. Головокружение настолько сильное, что я даже не могу смотреть на него прямо сейчас. Медленно провожу пальцем по краю оберточной бумаги, открывая пакет с одного конца. Затем методично открываю другие заклеенные участки бумаги и еще более аккуратно разворачиваю ее.

Внутри я нахожу книгу «Руководство художника по рисованию птиц. Том II». На обложке красивый цветной рисунок зяблика, запечатленного в полете, и я чувствую, как моя грудная клетка сжимается. Поверх книги лежат еще два трофея — металлическая жестянка с пятьюдесятью цветными карандашами, которые, по-видимому, превращаются в акварельную краску, когда их смачивают, и рядом с ней одноразовая камера «Кодак», помещенная в яркую желто-синюю коробку. Под книгой лежит огромный сверток материала. Я сразу же узнаю в нем миткаль.

— Это... это невероятно, — вздыхаю я.

— Я не смог найти первый том, — говорит Каллан, указывая на книгу и почесывая затылок. — Искал повсюду, но оказалось, что они прекратили тираж или что-то в этом роде. Не беспокойся. Женщина в магазине сказала, что не имеет никакого значения с какой книги ты начнешь. И еще я подумал, что ты уже очень хорошо рисуешь птиц, так что...

Мне хочется разрыдаться. Это нормальная реакция, когда кто-то дарит тебе подарок? Понятия не имею, но делаю все возможное, чтобы предотвратить слезы, когда листаю страницы, становясь все более и более взволнованной с каждой новой иллюстрацией и инструкцией.

— И материал. Знаю, что это не лучший вариант для рисования, но подумал, если растянуть его на холст, он может выглядеть в деревенском стиле или что-то в этом роде.

Несколько недель назад я сказала Каллану, что мой отец отказался покупать мне материалы для работы, потому что считал это пустой тратой денег. Когда я набралась храбрости и осмелилась попросить у него несколько полотен, он так сильно ткнул меня локтем в ребра, что целую неделю было больно дышать. Удивительно, что Каллан заплатил за все эти замечательные вещи для меня. Удивительно, что он вспомнил.

— Если бы ты была птицей, то какой бы хотела быть? — тихо спрашивает Каллан.

Он вдруг кажется ближе, как будто тянется ко мне. Его рука касается моей, посылая теплые, безумные иглы, стреляющие вверх по моей шее и вниз по спине.

— Даже не знаю. Наверное... наверное, я хотела бы быть сиалией (прим. перев.: голубая сиалия — певчая птица семейства дроздовых. Ее так же называют лазурной или синей птицей. У некоторых народов синяя птица издавна служит символом счастья, удачи и любви.), — говорю я, глядя на страницу книги. — Они мои любимые. У нас здесь, в Южной Каролине, полно синих птиц. Они очень... — Слова застревают у меня в горле, когда Каллан кладет подбородок на мое обнаженное плечо, заглядывая мне через плечо. Его дыхание скользит по моей руке, и мои чувства наполняются его близостью, теплом и запахом.

— Красивые? — заканчивает Каллан за меня. — Ты ведь знаешь, что я считаю тебя очень красивой?

Я закрываю глаза.

— Я… не…

— Ты очень красивая. И если ты говоришь, что хочешь быть синей птицей, то я бы очень хотел, чтобы ты была моей синей птицей.

В атмосфере Земли, кажется, не хватает кислорода, когда я неоднократно пытаюсь заполнить мои легкие. Вдох, выдох, вдох, выдох — независимо от того, насколько сильно пытаюсь расширить диафрагму, кажется, не могу перевести дыхание.

— Корали? Черт. Не хотел тебя расстраивать. Скажи мне, если веду себя как придурок. Боже, веду себя как гребаный мудак, да? Я просто подумал... — Он откидывается назад, выпрямляясь, наши тела больше не соприкасаются, и меня охватывает страх.

Я начинаю говорить, хотя понятия не имею, что именно хочу сказать.

— Нет. Нет, ты не ведешь себя как придурок. Я просто не... я не совсем...

— Я тебе не нравлюсь?

— Ты мне определенно нравишься, Каллан Кросс, — шепчу я.

Такое чувство, что целую вечность ждала, чтобы произнести эти слова, хотя никогда не думала, что у меня хватит смелости их выплюнуть. Теперь они так легко выскальзывают из моего рта, словно шелк с кончика языка, без смущения или страха. Чувствую, как Каллан напрягается рядом со мной.

— Ты мне тоже очень нравишься, Корали Тейлор.

— Думаю, это хорошо.

Каллан делает паузу, а затем говорит:

— Я тоже так думаю.

Я могу слышать улыбку в его голосе. Он звучит так, как звучит, когда счастлив, а не так, как звучит, когда дразнится и дурачится. Нет, обычно его голос звучит мягко и нежно только тогда, когда он говорит о чем-то, что для него что-то значит, а это случается нечасто. Мне кажется очень странным, что Каллан говорит о нас, обо мне и о нем таким тоном.

Мы оба сидим и впитываем в себя несколько фраз, с которыми только что расстались, пока, в конце концов, Каллан не говорит:

— Так что ты предлагаешь нам делать с этой взаимной симпатией друг к другу?

Набираюсь храбрости, чтобы посмотреть на него, поворачиваю голову в сторону, и мной овладевает немедленное и сильное желание снова отвести взгляд. Каллан только что сказал, что я красивая, но это он похож на картину Микеланджело. Это из-за него девочки в школе замирают в коридорах, хихикают и строят глазки. Почти невыносимо, что он так близко ко мне и смотрит на меня так, будто хочет притянуть в свои объятия и держать там вечно.

— Не знаю, — отвечаю я.

— Я не собираюсь тебя целовать.

Меня захлестывает волна стыда. Выгляжу так, будто хотела этого? Боже.

— Нет, нет. Конечно, нет. Это было бы...

— Это было бы потрясающе. Корали, конечно, я собираюсь поцеловать тебя в конце концов. Просто мне кажется, что сейчас не тот момент, когда это должно произойти. Понимаешь?

Медленно киваю. Со всеми этими разговорами о том, что он мне нравится, а я нравлюсь ему, было бы немного наигранно, если бы мы сразу кинулись сосать лица друг друга.