Любовь без размера

– DCC? – вежливо переспросил Логан.

– Defence Construction Canada[10]. Речь идет о содействии войскам и внутренней безопасности.

– Понял.

– Когда он окончил Университет Брауна, ему предложили работу в Торонто, в фирме, занимающейся информационными технологиями. Разрабатывающей что-то секретное. Брюс обожал Канаду, ему нравилась перспектива работать на передовых рубежах. Когда я год спустя окончила университет, они даже предложили работу мне, в главной бухгалтерии той же фирмы. – Голос Холли замер. Ей постепенно становилось не по себе.

Логан терпеливо ждал, отметив, что Холли начала грызть ногти – он уже знал эту ее привычку, она делала так каждый раз, когда нервничала или в чем-то сомневалась. Как она могла рассказать ему свою историю и не показаться испорченной эгоисткой?

– Холли, что бы там ни было, мне ты можешь это доверить.

– Я была поздним ребенком, – наконец продолжила Холли. – Маме было почти сорок четыре, когда я родилась, папе – почти пятьдесят. К моменту моего появления на свет их взгляды на жизнь уже устоялись. И они были старые.

– Пятьдесят – не такой уж почтенный возраст, – заметил Логан.

Холли поджала губы, рот вытянулся в тонкую линию.

– Серьезный возраст, когда дело доходит до необходимости менять подгузники и целый день гоняться за начинающим ходить ребенком. Особенно когда не очень этого хочешь. Я довольно скоро разобралась, что была просто негативным раздражителем, не более.

Логан хотел возразить ей, что это никак не могло быть правдой, но прикусил язык.

Холли продолжала:

– Родители, собственно говоря, не были агрессивными, но были строгими и какими-то удушающими. Они хотели тишины и чтобы их оставили в покое. Я уже говорила: у них были устоявшиеся взгляды на жизнь. И в эти взгляды не входили обязанности возить ребенка на футбол или на балет.

Логан кивнул, картина становилась яснее. Еда строго не судит.

– Кроме того, они страдали синдромом накопительства, – почти прошептала Холли, и ее глаза округлились от этого признания.

– Синдромом накопительства? – повторил Логан, его глаза тоже расширились.

– Они были не такими замызганными накопителями с дохлыми кошками под завалами плесневелой еды, – быстро сказала Холли, стараясь пояснить. – В основном это были завалы книг, журналов и одежды, – грустно добавила она. – Места для игрушек или просто чтобы передвигаться, почти не оставалось.

– Ясно, – мрачно сказал Логан.

– Став подростком, я поняла, что они очень больны и что их болезни нельзя помочь, если они сами не хотят этой помощи. Однако они проблемы не видели. Себя они считали коллекционерами истории. Разбираться в их бардаке было изнурительно, они возмущались моим попыткам. Все, что я хотела, – это убраться оттуда. И понимала, что они тоже этого хотели.

– Правда? – тихо сказал Логан, недоумевая, как буднично она об этом рассказывала. За все время, что они провели вместе, Холли ни разу не обременила Логана отжившим нытьем о своем чувстве отверженности. Все это никак не укладывалось у него в голове. Он мало знал о накопительстве, только что это было психическое нарушение, трудно поддающееся лечению, даже когда пациент против него не возражал. Ему было тяжело представлять Холли ребенком, окруженным барахлом, не в состоянии передвигаться и с ощущением, что ты обуза для родителей. Его собственные родители всегда были его ярыми сторонниками, и лишь благодаря их моральной поддержке он шел на самый большой риск. – Холли, я очень сожалею.

– Звучит намного хуже, чем было на самом деле. – Кивнув, Холли увлеченно продолжала, и Логан понял, что она переходила к более счастливому периоду. – В Университете Брауна мне предложили отличную стипендию, остальное покрывали студенческие ссуды. С Брюсом я познакомилась, когда училась на втором курсе, а он – на третьем. Когда мы сошлись, он уже обосновался. Я обожала Канаду. Мы обожали Канаду. Ходили в походы, катались на лыжах. Любили путешествовать с палаткой. Много очень красивых мест. Там, на севере, с Брюсом я задышала. Друзей у нас было немного, но это нас не беспокоило. Мы были друг у друга. Мы с Брюсом хорошо справлялись вдвоем. Так прошло восемь удивительных лет. Все было просто идеально. – Ее голос замер, она заговорила жестче: – Но при раке поджелудочной железы выживаемость небольшая. Он считал, что у него больше шансов, если лечиться в Нью-Йорке. Мы собрались и переехали сюда. Здесь он и умер. Все уже было плохо, когда они только обнаружили болезнь, которая быстро распространилась в печень и позвоночник. Мои родители все-таки прилетели на похороны и пробовали уговорить меня уехать с ними. Но я точно не знала их мотивов, да и много времени прошло, понимаешь? Я осознала, что они понятия не имели, кто я. Что еще хуже, мне казалось, что я их тоже уже не знаю. Будто говорила с чужими о чужих. Не думаю, что они понимали, насколько добросовестным был Брюс. Тогда мне казалось, что он параноик. Он не только был специалистом в том, как экономить и вкладывать, но и был по максимуму застрахован. Наверное, на слишком большую сумму, но, думаю, просто хотел, чтобы у меня не было забот, если с ним что-то случится. Как будто знал! Так вот, когда я сообщила родителям, что остаюсь здесь, в Нью-Джерси, – решение, принятое на фоне скорби и лени, – я не поняла, вздохнули ли они с облегчением или разозлились. Тогда Мартин и Агнес Буш пожелали мне удачи, и больше я их не видела и не слышала. Уверена, что от меня остались одни воспоминания.

Логан остолбенел и некоторое время переваривал сказанное. Теперь было намного яснее, откуда у Холли взялось «заедание» эмоциональных проблем. Он уже собирался сказать ей, какое впечатление на него произвело то, что она училась в Университете Брауна, когда до него вдруг дошло.

– Погоди-ка. Ты что сейчас сказала, что твоя девичья фамилия Буш?

Она повыше вздернула подбородок, посмотрела ему прямо в глаза и кивнула.

– Причем не из богатых, не из президентов и не Анхойзер-Буш[11].

– И ты провела свое детство с именем Холли Буш?[12] – не веря своим ушам, переспросил он.

Она снова кивнула.

– Ты шутишь. Я тебе не верю. Кто так делает? – задавал он вопросы, не заботясь, что она подумает, будто он считает ее родителей умалишенными.

– Кто так делает? Эксцентричные люди со слабым чувством юмора, конечно, – ответила она. – Когда я им на это жаловалась, они говорили, что это закаляет характер. Жалко, ты незнаком с моей сестрой, Азалией[13].

– Что за бред? – испуганно ахнул Логан.

– Шучу, – быстро сказала она, удивившись его мгновенной отрицательной реакции.

– Слава богу. – Он выдохнул и покачал головой.

– Никакой сестры у меня нет, только старший брат, наследный принц семьи Буш. Принц Альберт. Кстати, в банке они его не держали, нет[14].

– Холли, пожалуйста, прекрати свои выходки. Еще очень рано, и ты мне мозги пудришь. – Тон был на грани мольбы.

– Извини. Сила привычки. Моего брата действительно зовут Альберт. Он старше меня на пятнадцать лет и точно такой, как они. Но могло быть и хуже. Они же не назвали меня Роуз[15].

– Ну да, наверное, было бы еще хуже. – Логан был озадачен и жалел, что не может в ее унылом детстве найти ничего позитивного. – Так почему ты до этого сказала, что точно не знала мотивов своей родни?

– Потому что Альберт – коварный мерзавец. Женился и съехал, чтобы начать запасаться всяким дерьмом в собственном доме. Но при этом он успел заронить в головы родителей мысль о том, что после университета я могла бы вернуться, чтобы заботиться о них в старости. И эти трое выносили план, по которому получалось, что это они делают мне одолжение. В конце концов, я была толстая и неуклюжая, быть со мной никто все равно не хотел. В день, когда они мне сообщили, чего от меня ожидали, я почувствовала, будто приговорена к смерти.


– У меня нет слов, – нахмурившись, сказал он.

– Не волнуйся. Я своего добилась в какой-то степени. Мне удалось найти мужа, однако они были не в состоянии оплатить свадьбу. И мы оплатили ее сами. К тому времени они практически превратились в отшельников и на свадьбе не присутствовали. После смерти Брюса они решились ехать, потому что с ними был Альберт, который сказал им, что если они приедут, то в награду заполучат меня назад. Я могла бы привести еще сотню примеров, но не только не хочу тебе докучать, но и по твоему лицу вижу, что ты этого не выдержишь.

– Думаю, так и есть, – с готовностью признался он.

– Короче говоря, вместо характера они в конце концов закалили во мне глубокое чувство обиды, которое облегчило мне решение отвернуться от них. День, когда я взяла фамилию Бреннан, безусловно, самый счастливый в моей жизни. Мои инициалы при этом не изменились. Повезло.

Он со страхом продолжал расспросы:

– Друзей тоже нет?

– Есть несколько. Друзей детства немного. Я отрастила довольно толстую кожу. И, конечно, накопила горы ревности. У других детей были обычные имена, опрятные родители и веселая жизнь. Когда я распрощалась с прошлым, ко мне пришло настоящее чувство удовлетворения. – Помолчав, она пренебрежительно пожала плечами. – Лучшая подруга до сих пор там живет. Она единственная, кому я рассказывала, что происходило у нас дома за закрытыми дверями. Думаю, что именно поэтому они считали, что у меня не было друзей, а на самом деле я просто стыдилась приглашать приятелей домой – ведь они бы увидели, как я жила. Большинство друзей у меня из Канады – это люди, с которыми работали мы с Брюсом. Мы переписываемся по электронной почте. Некоторые приезжали на похороны.

– А зачем такой огромный дом, вы же вдвоем? Такой дом сложно соотнести со словами «никого нет». – Логан оглядел гостиную с ее шестиметровым потолком из балок перекрытия, полом из ценной твердой древесины и превалирующим великолепием. Здесь было чисто и полностью отсутствовало какое-либо барахло, как будто Холли преднамеренно взяла направление, противоположное тому, в котором росла.

– Брюс купил дом на следующий день после поставленного ему диагноза примерно за половину его стоимости, когда предыдущего собственника лишили права собственности за просроченные долги. Думаю, нам повезло, что все произошло так вовремя. Экономика США начинала обваливаться, канадский доллар укреплялся. Купил с таким расчетом, чтобы я могла продать, когда его не станет. Ну, знаешь, переоцененные активы и вся остальная терминология. Я практически предоставила все это решать ему, хотя он и пытался меня просвещать. Я уже говорила, что он был гением инвестиций. Кроме того, он и мысли не допускал, чтобы жить у других на голове. Ему нравилось иметь свое пространство. Ты еще не видел нашего дома в Канаде. Четверть мили пилить до почтового ящика.

– Громадина, а не дом для одного человека, – заметил Логан.

– Согласна, – задумчиво согласилась Холли. – Но я пока не готова избавиться от него. Или от Брюса. Конечно, прожили мы здесь недолго, и уж никак скажешь, что дом полон счастливых воспоминаний, но иногда я чувствую здесь присутствие мужа, и пока это чувство не пройдет, одного его я здесь не оставлю. Думала, что, избавившись от его вещей, я поспособствую этому процессу.

– Лиха беда начало. – Это было одно из его любимых высказываний. – Холли, ты потрясающая.

– Да ладно тебе. – Она рассмеялась. – С самого дня его смерти я находилась в полном раздрае. Меня не интересовали никто и ничто. Даже вставать по утрам было тяжело. К счастью – или к несчастью, в зависимости от того, кого спросить, – закатив глаза, сказала она, – любое заведение в радиусе тридцати километров доставляет еду. Помнишь день, когда мы познакомились? В самолете? Я как раз завершила сделку по каким-то оставшимся после Брюса акциям, которых чуть не лишилась в пользу нового президента компании, а все потому, что слишком долго это откладывала. Какое-то время я даже не открывала письма. Но Брюс преследовал бы меня до конца дней, отдай я этому мерзавцу эти акции. Брюс терпеть не мог этого парня.

Логан тоже рассмеялся, довольный, что наконец ему открылись некоторые ее секреты, и пораженный ее способностью так долго держать их в себе. Теперь, как видно, в этом больше не было необходимости, и Логан смело занялся восстановлением ее кажущегося неизменным чувства юмора. К тому же у него теперь была более ясная картина, как далеко уходит корнями ее пищевое расстройство.

– Именно поэтому я и считаю тебя удивительной, – произнес Логан и протянул руку, чтобы для убедительности потрепать ее по колену. Потом он встал и прошел на кухню. Он не мог изменить прошлого Холли, но мог проследить за тем, чтобы она ощущала его поддержку в будущем. – Эй, послушай, – позвал он. – Нам надо кое с чем определиться перед тем, как я отсюда уйду.

– Наверное, начнешь брать с меня полную стоимость услуг? – В ее словах слышалась ухмылка.

– Не скажи, не скажи, – откликнулся он из кухни. – Но идея неплохая.

Холли слышала, как он что-то делает на кухне, открывает и закрывает ящики.

– Обещаю больше никогда не звонить тебе среди ночи! – крикнула она, немного подтрунивая.

Он вернулся в комнату.

– Ой, не бери в голову, но все же спасибо заранее. – Он сел, держа в руках ложку и ведерко с мороженым. Он снял крышку и бросил ее на стоявший рядом журнальный столик, а сам воткнул ложку в мороженое и многозначительно взглянул на Холли. Он показал на ведерко с мороженым. – Это не враг. Нет ничего плохого в том, чтобы время от времени вознаграждать себя каким-нибудь лакомством, будь то для прославления себя или из жалости к себе. Плохо выходить из рамок и видеть в лакомстве провал, таким образом позволяя себе продолжать совершать провалы. Это не враг! – повторил он, имитируя серьезность. – Это мороженое. Точнее, «Карамель Сутра». Звучит сексуально. – Он зачерпнул полную ложку и положил себе в рот. – Чего еще я о тебе не знаю? Черт возьми, как это вкусно. – Он опять взглянул на контейнер, набрал еще ложку и предложил ей: – Давай же, крутая девчонка, присоединяйся, пока я сам все не съел.

Надо было рассказать ему про «Милки Уэй» – это была первая мысль Холли. Логан смог бы поставить этого мерзавца на место.

Он поднес ложку к ее губам, она открыла рот, и у нее появилась вторая мысль. Она начала в уме сочинять письмо в «Пентхаус Форум»[16] для пышек, которое начиналось словами «Самый симпатичный на свете мужчина питает слабость кормить меня мороженым… в голом виде. Она еще шире улыбнулась. Он тоже. Совершенно по другой причине, это уж точно. Они, не переставая хихикать, доели ведерко до конца.

– Видишь? – облизнув ложку в последний раз и положив ее в пустой контейнер, сказал он. – Все хорошо, что хорошо кончается. Немного мороженого еще никогда никому не вредило, за исключением, пожалуй, людей с непереносимостью лактозы. Как я уже говорил, речь идет о сосуществовании. Только помни, что, когда ты съела калории, тебе на следующий день придется трудиться больше, чтобы их сжечь. Остальную еду я уже убрал. Умнее всего будет, проснувшись утром, все выбросить. И не дай бог, если узнаю, что она снова оказалась на столике, накрытом для одного – понесешь строгое наказание, ясно?

Она покраснела, чувствуя себя дерзкой и удовлетворенной одновременно. Вытянув руку, она по-военному отдала ему честь.

– Слушаюсь. Однако долг платежом красен. Я тут выворачивала душу наизнанку. Теперь давай, выкладывай ты свою историю – а может, просто метнул Зевс молнию, и ты приземлился на Нордхофф-плейс?[17]

– Ну, – гордо улыбаясь, возразил он, – тогда ему пришлось бы метнуть две. Ведь у меня есть помещение и на Уэст Тридцать пятой улице. – Логан держал полностью оснащенный спортзал в центре для живущих там клиентов. На дом он обычно не ходил, хотя большинство его подопечных имели собственные полноценно оснащенные помещения. Ехать по тоннелю Линкольна было недалеко, и примерно треть занятий он проводил там. – Я больше предпочитаю зал в Энглвуде. Здесь и воздух чище, и суеты поменьше. Я человек довольно простой. Вырос в Данбери, Коннектикут, окруженный вполне заурядной жизнью. Отец – бухгалтер, мама – школьная учительница. Есть сестра Джоанна, коротко Жо-Жо. На три года старше меня, работает школьным психологом недалеко от родителей. Она замужем, трое детей. В детстве я любил бейсбол, много играл в школе и в итоге получил стипендию в Калифорнийский университет, в Ирвайне, где обнаружилось, что мне больше нравится спортивная психология. Это был хороший ход. Оказавшись мелкой рыбешкой в огромном пруду, я осознал, что в бейсбол играю на очень среднем уровне.

– Ага, конечно, – скептически заметила она, не желая верить, что этот человек в чем бы то ни было мог быть посредственным.

– Да нет, все правда, – дружелюбно признался он. – Помогло делу и то, что я жил в одной комнате с парнем, которому суждено было стать одним из величайших игроков современности. – Логан помолчал, ожидая, что она спросит, с кем именно, но, когда она интереса не проявила, продолжил: – Я помогал ему при вывихах и растяжениях и совершенно случайно обнаружил у себя живой интерес к человеческому телу и организму в целом. Что он способен выдерживать, как он работает и приспосабливается в состоянии крайнего физического напряжения. Какую важную роль во всем этом играет разум. – Он постучал пальцем по виску.

Холли вперилась в него взглядом. Даже в беззаботные годы он превратил свой личный отрицательный опыт в положительный. Причем без усилий. Будто естественным образом пошел по лучшему для себя пути. А он вправду проявлял живой интерес к человеческому телу, даже к ее собственному. Она точно не знала, какие чувства это у нее вызывало. В конце концов, внимание к себе приковывало даже тело «человека-слона».

– Тебе не приходило в голову стать врачом? – спросила она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал заинтересованно, а не восхищенно.

– Не-а, – быстро ответил Логан и расплылся в улыбке. – Еще столько учиться и дежурить – ничего себе развлечение. – Он помолчал и улыбнулся еще шире. – Хотя сегодня я, кажется, все-таки дежурю, и вроде обошлось. По крайней мере, для меня. А вот тебе спустя минут десять с начала нашей пробежки приходилось тяжело, когда пыталась не отставать. Тактические приемы такого плана не сработали бы, имей я дело с людьми, которым нужна пересадка почки или у которых воспаление легких. – Он резко замолчал, осознав, что слишком близко подошел к деликатной теме. Ни один врач в целом мире не мог спасти того, что потеряла Холли. Он не был лично знаком с Брюсом Бреннаном, но это не значит, что человека не было. Тяжкое свидетельство того, что он существовал, находилось в соседней комнате.

– Извини, Холли, – пристально глядя на нее, сказал он. – Случайно лишнего сболтнул. Если бы, став врачом, я мог спасти твоего мужа, то стал бы им, не задумываясь.

Холли ничего не сказала, а торопливо понесла пустой контейнер и ложку на кухню, боясь, что Логан по ее лицу догадается, о чем она думала. Он не только явился по первому зову – такого поступка она не ожидала, – но ему еще и было не все равно.

Она не связала то, был Логан врачом или не был, со своим покойным мужем. А вот он связал. Вся эта ночь становилась все меньше о Брюсе и все больше о Логане, и это бодрило. Ей не положено было бодриться; ей полагалось быть несчастной. Быть несчастной шло рука об руку с уважением к памяти мужа, так ведь? Ей полагалось еще какое-то время быть несчастной.

Холли немного застряла на кухне, чтобы успеть соединить свои разбросанные мысли. Она позвонила Логану, потому что больше не к кому было обратиться. Он приехал, потому что она ему позвонила, подавленная и в отчаянии. Он сделал бы это для кого угодно. Домысливать было нечего, и она не хотела больше ничего анализировать. Даже себя – как положено или не положено действовать и чувствовать вдове. Даже своего сенбернара в человеческом обличье в соседней комнате. Одно она знала наверняка: за предыдущие сутки она ментально и физически выдохлась. Она бросила контейнер в мусор, а ложку – в раковину.

– Знаешь, я тобой горжусь, – когда она вернулась, сказал Логан и похлопал ладонью по дивану, приглашая ее сесть рядом. После всего пережитого сегодня она нуждалась в человеческом контакте. Он распознал признаки эмоционального облегчения, которое она, несомненно, испытала. Она нерешительно устроилась рядом, положила голову ему на плечо, и они некоторое время сидели молча, но молчание не было тягостным. Он продолжил:

– Ты так упорно тренируешься. С желанием берешься за все, что угодно. Мне ни разу не пришлось возиться с тобой, когда плохо лежат волосы или сломался ноготь. Узнав сегодня, что тебе пришлось пережить, я понял, что мне выпала честь назвать тебя своим другом. – Он зевнул и прикрыл глаза. Она погрузилась в сон минутой раньше.