Любить, бояться, убивать

– Плечи вынь из ушей! Висишь, как белье на веревке! Хвост убери! Наел зад! В карцер пойдешь, сутки без жратвы!

Конечно, то была Ольга Польская. Но я в жизни бы не подумала, что она может так орать.

Балерина обернулась к нам. Грим ее лицо украшал зловещий: глаза щедро обведены черным, губы – будто только что крови напилась.

Она выплюнула:

– Оба к станку! Быстро!

– Здороваться будем? – улыбнулся девушке Паша.

Но Ольга заорала еще пуще:

– Здесь вопросы задаю я! Встали к станку левым боком, спину прямо!

Нам с Синичкиным оставалось только повиноваться.

Альбинони надрывался. Ольга командовала:

– Левую руку на станок, носки врозь. Пятаки зажали!

– А «пятак» это что? – весело спросил Паша.

И немедленно получил палкой по пятой точке:

– Попой не мигать, ягодицы подтянуты!

Неведомо, больно ли она его стукнула и вообще, настоящая палка или резиновая, однако шеф подобрался-выпрямился – любо-дорого посмотреть.

Репетиторша подошла ко мне:

– Рюкзак с ушей сними! Голову держим гордо.

И долбанула по плечу. Палка – вроде милицейской дубинки, только помягче. Больно не до слез, но весьма ощутимо.

Я постаралась сделать осанку, героически выдержала довольно противный пинок под колено, и тут наш сотоварищ-актер испуганно заорал:

– Вот он! Вот убийца! Он опять здесь!

Ольга фурией рванулась к нему. С силой влепила под подбородок – парня от удара качнуло. И завопила еще громче:

– Ты, придурок, чертов аутист, псих ненормальный! Нет здесь убийц! Опять мерещится? В смирительную рубашку захотел?!

– Но он здесь, здесь! – Несчастный танцор тыкал пальцем в сторону зеркала на соседней стене.

Я, конечно, тоже взглянула туда – и ледяной, противный комок провалился из горла в желудок. Из зеркала – прямо мне в глаза – смотрел человек в черной балаклаве. Адажио Альбинони заиграло на максимальной громкости, а зеркало – вдруг зашевелилось, пошло рябью. Прямо из стекла высунулась рука с оружием. Раздался выстрел, крик! А дальше – полная темнота. И шум падающего тела.

Когда свет снова включился, Ольга уже распласталась подле недвижимого тела актера, выла по-бабьи:

– Костинька! Открой глазки! Костинька, скажи, что ты жив!

Но парень – весь в крови, глаза остекленели – не шевелился. И вообще чрезвычайно походил на настоящего мертвеца. Я взвизгнула. Синичкин нахмурился – игра, похоже, переставала ему нравиться.

В этот момент снова послышались выстрелы, и Ольга кинулась к нам:

– Ложитесь! Он вас убьет!!!

Я послушно бросилась на пол. Паша замешкался, и я в ужасе увидела на рукаве его толстовки кровавое пятно!

Свет снова исчез. Ольга схватила меня за руку, крикнула:

– Бежим! Надо срочно спасаться!

Но я вырвалась, тревожно обернулась к Синичкину:

– Почему у тебя кровь?

– Это краска. Пейнтбол, наверно, – успокоил он.

– Бежим! – повторила репетиторша. И совсем панически добавила: – Он убьет меня, а потом и вас!

Мы бросились вслед за ней прочь из репетиционного зала. Ворвались в какую-то каморку, захлопнули за собой дверь. От силы четыре квадратных метра, голые кирпичные стены, тусклый свет. И окошко вентиляции, забранное решеткой.


– Мы должны пробраться туда! – оказала Ольга.

И вдруг охнула:

– Отвертка! Она осталась в зале!

– Я принесу, – с готовностью отозвался Синичкин.

– Нет! – оборвала его балерина. – На тебе печать крови, он найдет тебя по запаху. Идти надо ей.

И указала на меня.

– Нет. Не пойду. – Я отступила.

Паша решительно повторил:

– Отвертку принесу я.

Но свет погас снова. Раздался скрип – дверь, что мы захлопнули за собой, растворилась. Я бросилась к Паше, но спастись в его объятиях не успела. В кромешной темноте почувствовала: грубая рука закрывает рот. Меня хватают, с силой волокут за собой. Пискнуть не получилось, но Паша – даже в тишине и мраке – конечно, понял, что происходит. Кинулся ко мне, попытался отбить.

Однако на него налетела Ольга. Судя по шуму, повисла всем телом, завизжала истерично:

– Нет, ты не пойдешь! Это ее миссия!

Дверь за моей спиной захлопнулась. Человек, что меня похитил, мгновенно исчез. Я снова очутилась в репетиционном зале. Тут по-прежнему играла печальная музыка, а у станка в прежней позе возлежал труп.

И где искать отвертку? Я (стараясь держаться от мертвеца подальше) начала обходить комнату. Взялась ощупывать станок. Может быть, внутри какая-то полость? Но случайно взглянула в зеркало и снова заорала от ужаса: оттуда, изнутри, на меня смотрело мертвое лицо Ольги. Кроваво-красные губы посинели, на уголках рта пузырится пена.

Я инстинктивно отвернулась, и взгляд мой упал на труп.

Но и парень уже не лежал! Окровавленный, с вытекшим глазом, он полз ко мне!

Какая, к лешему, игра?! Я перепугалась по-настоящему. Зачем-то ударила кулаком в зеркало – хотела, что ли, чтобы наваждение спало? Но то и не подумало разбиваться – зато костяшки пальцев я себе сбила.

Актер (или оживший мертвец?) продолжал плотоядно глядеть единственным глазом и подползал все ближе. Я начала отступать – для надежности держась за станок. И вдруг нащупала: кусок дерева вырезан. Сунула руку внутрь – отвертка! Вот повезло! Или момент, когда я должна найти искомое, специально рассчитан?

Как только инструмент оказался в моих руках, свет снова погас. Только выход из репетиционного зала подсвечивался. Я ринулась туда.

– Осссстанься со мной! – провыл зловещий голос из кромешной тьмы.

Раненый (или призрак) продолжал ползти. Догнал, уцепился за мою щиколотку.

Я вновь завизжала, вырвала ногу, толкнула дверь и ворвалась внутрь. Страшное чудище пыталось последовать за мной. Ольга выпихнула его назад, с трудом закрылась, но тонкие врата продолжали трястись, все сильней и сильней, а голос умолял:

– Отдайте мне Ольгу-у-у! Она мне нужна-а-а! Я ей отомщу-у-у!

Та умоляюще взглянула на нас:

– Пожалуйста! Спасите меня! Бежим, скорее!

Настолько перепуганным выглядело ее лицо, что Павел, похоже, окончательно включился в игру. Он буквально выхватил из моих рук отвертку. Начал быстро и ловко (дома бы так!) выкручивать болты из вентиляционной решетки.

Но ровно в тот момент, когда преграда была снята, дверь в каморку подалась.

Я ждала увидеть давешнего мертвеца, но вместо него на пороге оказался человек в балаклаве. Его пистолет был нацелен на нас. Я оцепенела.

Грохнул выстрел – на стене рядом со мной расплылось красное пятно. Ольга взвизгнула. И хотя Паша сказал, да и своим умом я понимала – это всего лишь пейнтбольная краска – к спасительному выходу рванула со скоростью олимпийца. Впервые в жизни подтянулась на руках – и юркнула внутрь. А как там Паша и Ольга будут забираться, мне было решительно наплевать. Прежде самой спастись. «Школа танцев» пробудила самые низменные инстинкты.

Я, пригнувшись, но максимально быстро пронеслась по вентиляционному ходу. Спрыгнула в следующую комнату – и снова завопила.

Потому что первое, что увидела – тело мужчины. Он был подвешен к потолку на крюк за ребра. Из распоротого живота свисали буро-черные кишки. Мертвые глаза смотрели прямо на меня.

«Римма. Успокойся. Это муляж», – приказала я себе.

Но тут и помимо освежеванного товарища хватало гадостей. На огромном сундуке возле стены имелся скелет в истлевших одежах. Рядом, на полках, помещались пятилитровые банки. И в каждой – какая-то мерзость: сердце, печень, глаз. Особенно меня поразил палец с ярко-красным ногтем.

Вслед за мной спрыгнула Ольга.

Паша (и здесь остался джентльменом) прикрывал отход.

Балерина с грохотом задвинула решетку вентиляции. Закрыла ее на засов. Выдохнула.

– Ф-фу. Пять минут есть.

Паша на куклу-труп взглянул мельком, но вот заспиртованные органы его заинтересовали.