Любимые
Часть 4 из 19 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Она тихонько прошла по коридору, заглянула сквозь приоткрытую дверь в небольшую комнатку и заметила под стеганым покрывалом силуэт невестки. Бабушка осторожно зашла, достала из шкафа свою одежду и положила туда вещи Элефтерии. Все это заняло не так много времени. Той ночью кирия Коралис лежала на большой кровати, прижав к себе девочек, которые забросили ноги и руки на ее пышное тело как на пуховую перину.
Павлос Коралис навещал семью все реже. В очередной визит они с матерью обсудили, как поступить со старым домом на улице Антигонис. Как-то днем Темис сидела в углу и рисовала, когда в квартиру пришел юрист. К тому моменту ей исполнилось пять, но, казалось, взрослые считали ее глупой или глухой. Девочка не понимала многих слов, но уловила суть. Похоже, теперь решения принимали Павлос и ее йайа, а в отношении матери Темис услышала незнакомое слово. Позже она поделилась этим с Паносом, и этим словом взрослые обозначали болезнь, только длиннее. На самом деле это звучало как «шизофрения».
Элефтерия редко выходила из своей комнатушки. Павлос Коралис с матерью сошлись на том, что милосерднее всего будет подыскать для нее частное учреждение. Они видели в этом единственный выход для человека в столь глубокой депрессии. Судья выдал Павлосу Коралису доверенность, и тот продал землю, где стоял старый особняк. Выручка с продажи предназначалась на оплату клиники.
Детям сказали, что мать на некоторое время ложится в больницу. Все понимали, что она больна, иначе почему столько валяется в постели? Они поверили, что ее вылечат, что она поправится и вернется домой. Когда за Элефтерией приехали из лечебницы, только Темис и бабушка провожали ее, а небольшой чемодан обещал, что отсутствие будет недолгим.
Мать сдержанно обняла Темис, которая недоумевала, почему в такой холод мама уходит без пальто. С балкона бабушка и внучка наблюдали, как хрупкая фигура Элефтерии скрывается в машине и та уносится прочь.
Прочие дети, вернувшись из школы, огорчились, что не застали мать. За прошедшие месяцы они и так ее почти не видели, но расстроились от осознания того, что маленькая комнатка опустела. Маргарита проплакала всю ночь, не давая Темис уснуть, а за стенами всхлипывали братья.
Психиатрическая клиника неподалеку от Драмы, где теперь жила Элефтерия Коралис, представляла собой ветхое здание с высокими потолками и трещинами на стенах. Туда нужно было ехать на машине около шестисот километров, и Павлос Коралис навестил жену только раз, в самом начале.
– Павлос считает, что лечебница напоминает ей о другом месте… – сказала кирия Коралис подруге. – Он говорит, что не видел ее еще такой счастливой с того момента, когда они поженились и переехали в тот ужасный дом.
Дважды в год приходило письмо, в котором сообщалось о состоянии Элефтерии. Оно оставалось «стабильным», но до какой степени – было неизвестно. Взрослые не обсуждали диагноза, словно бы никого это не волновало, а дети смирились с тем, что матери необходимо поправиться. Даже если бы они находились не так далеко друг от друга, им не позволили бы видеться.
На тумбочке кирии Коралис стояла свадебная фотография Павлоса и Элефтерии – чуть ли не единственное напоминание об их супружеской жизни.
Глава 2
Следующие несколько лет кирия Коралис самоотверженно заботилась о внуках. У нее появилась семья, о которой она всегда мечтала. Муж пожилой дамы служил в греческом флоте и погиб в море, когда их единственный ребенок был еще мал. К удивлению матери, Павлос поступил на службу в торговый флот, оставив в ее жизни пустоту. Теперь дни старушки заполнили хлопоты о ребятне. Ей перевалило за шестьдесят, но она не утратила бодрости и умело управлялась с детьми.
Каждый вечер кирия Коралис с радостью садилась во главе стола и окидывала взглядом внуков. Она не призналась бы, но Маргарита, с огромными миндалевидными глазами, совсем как у отца (а также круглым лицом и полноватой фигурой, как у бабушки), стала ее любимицей. Танасис обладал большим сходством с Павлосом, его точеными скулами и широкими плечами. Панос не отличался крепким телосложением и больше походил на мать. Что до Темис, она унаследовала худощавую комплекцию Элефтерии Коралис и русые волосы с рыжеватым отливом. Кирия Коралис огорчалась, что внуки не вышли ростом, но объясняла это недостатком питания.
Бабушка экономно расходовала деньги при покупке продуктов и умела шить, поэтому они обходились скромными средствами. Не получалось полностью оградить детей от последствий экономического кризиса, и, будучи подростками, Танасис и Панос часто жаловались, что встают из-за стола голодными. Кирия Коралис сохраняла спокойствие и каждый день старалась купить свежую буханку хлеба.
Но однажды Маргарита устроила скандал, напрочь забыв о благодарности. Перед двенадцатым днем рождения внучки бабушка скрупулезно переделывала старое летнее платье Элефтерии.
Глаза Маргариты засветились от предвкушения, когда кирия Коралис положила перед ней сверток, но, открыв его, девочка тут же переменилась.
– Это вовсе не новое платье, йайа, – надулась она. – Ты обещала мне новое!
Маргарита даже не порадовалась новым пуговицам и отделке тесьмой по краю подола. Она скомкала на коленях платье вместе с упаковочной бумагой и лентами.
– Маргарита! – твердо сказала кирия Коралис. – Множество девочек хотели бы такое платье!
– Да, Маргарита, – вмешался Панос. – Ты ведешь себя грубо.
– Замолчи, Панос! – огрызнулась Маргарита. – Тебя это не касается.
– Юная леди, тебе нужно кое-что запомнить, – сказала кирия Коралис, обращаясь к насупившейся внучке. – Сейчас новых платьев не сыскать, даже в честь дня рождения. У многих даже еды не хватает. И не только в Греции. Поэтому прояви, пожалуйста, хоть толику благодарности.
Кирия Коралис выхватила из рук Маргариты платье и вышла из комнаты. Она не слишком разбиралась в политике, но знала, что экономический кризис весьма масштабен и пора бы ее своенравной внучке это понять.
За закрытой дверью в спальню она слышала громкие голоса детей, визг Маргариты и хлопанье дверью.
Темис ничего не сказала. За всю свою жизнь она ни разу не надела нового платья и носила вещи, доставшиеся от сестры.
Через два дня на передних полосах газет напечатали фотографию женщины, согнувшейся от горя над телом сына. Отчаянное положение работников на табачных фабриках в Фессалониках привело к забастовке, и в попытке совладать с толпой полиция открыла огонь. Двенадцать человек погибли.
Постепенно появилось общественное брожение, сгущалась атмосфера мятежа. Угроза всеобщего бунта, последовавшая после кровавых событий, позволила премьер-министру, генералу Метаксасу, установить новый режим. 4 августа 1936 года с разрешения короля он приостановил действие конституции, ввел военное положение и учредил диктаторство, которое давало ему неограниченные полномочия.
Раньше политические споры в семье случались лишь тогда, когда Павлос Коралис приезжал домой и приглашал к себе друзей. Теперь же они развернулись между Танасисом и Паносом. С самого детства их взгляды на проблемы в стране сильно отличались. Танасис был на стороне генерала и восхищался людьми, которые вдохновляли Метаксаса, к примеру Муссолини. Паносу, напротив, не нравился жесткий режим нынешнего премьер-министра. Юноша не терпел дисциплину в любом ее проявлении. Иногда кирия Коралис грозила мальчикам, что расскажет отцу об их поведении, как только он приедет. Они повзрослели и вытянулись, возвышаясь над бабушкой, но ярости отца боялись и всегда мирились.
Один из редких визитов Павлоса совпал с приступом бунтарских настроений Паноса.
В тот вечер они, как и каждую неделю, собирались с отрядом ЭОН: трое старших детей присоединились к недавно возникшей национальной молодежной организации «Ethniki Organosis Neolaias». Метаксас учредил ее сразу после установления диктаторского режима, и вскоре участие в ней стало обязательным.
Панос ненавидел собрания и решил в этот раз пропустить встречу.
– Зачем мне туда идти? – возмутился он. – Зачем?
Ему исполнилось пятнадцать, и он возвышался над бабушкой где-то на полметра.
– Туда стоит сходить, – ответила она. – Там тебя научат дисциплине.
– Дисциплине? – презрительно фыркнул юноша.
Бабушка не знала, что он уже не впервые пропускает собрания. Панос ненавидел все, что имело отношение к ЭОН, от усиленной пропаганды правых взглядов до фашистской эмблемы на униформе – двулезвийной секиры.
Будучи полной противоположностью брата, Танасис с нетерпением ждал заученных ритуалов, которые они повторяли из раза в раз, и намеревался расти по карьерной лестнице. Маргарита тоже активно поддерживала движение. Ей очень нравилась форма, и она радостно вторила мантре: место женщины дома.
Панос выбрал неудачный день для спора с бабушкой. Отец приехал раньше обычного и отдыхал в маленькой спальне, где прежде обитала мать. Его разбудил резкий хлопок двери.
Встав с постели, Павлос Коралис услышал громкий голос сына и понял, что тот перечит бабушке. Все знали, чем может закончиться бунт против режима Метаксаса. Отказ от участия в ЭОН мог повлечь за собой исключение из школы или лишить возможности нормально работать, да и кто знал, что еще? Отца обуяла ярость.
Темис сидела за кухонным столом. Как только вошел брат, она хотела предостеречь его, но было слишком поздно. Дверь спальни с силой распахнулась.
Павлос Коралис не виделся с детьми уже много месяцев, но к Паносу он приблизился со спины вовсе не затем, чтобы обнять сына, а чтобы толкнуть со всей силы.
Юноша полетел через всю комнату прямо на бабушку, но та благоразумно отошла в сторону, чтобы эта ракета не врезалась в нее. С грохотом Панос упал, ударившись лбом об угол стола.
Темис закричала.
Ее брату не хватило времени сгруппироваться, и он с размаху ударился об пол. Его голова чуть подпрыгнула, соприкоснувшись с плиткой. Темис тотчас же подскочила к нему:
– Панос… Панос… ты слышишь меня?
Она посмотрела на бабушку, которая увлеченно крестилась.
– Он умер, йайа, – сквозь слезы прошептала Темис. – Кажется, он умер.
Вскоре кирия Коралис невозмутимо смачивала тряпку, которую прикладывала к рассеченному лбу внука. Кожа вокруг раны опухла и побагровела.
Несколько секунд юноша лежал без сознания, но наконец зашевелился.
– С ним все будет в порядке, агапе му, – сказала бабушка, разрываясь между любовью к внуку и преданностью их отцу. – Не беспокойся.
Темис в этот момент словно потеряла невинность. Она сердито глянула на отца. Как он мог так поступить?
Очнувшись, Панос совершенно не понимал, что произошло. Он до сих пор не знал, что его толкнули и кто именно это сделал. Отец вышел из комнаты.
Кирия Коралис присела на колени, хлопоча возле внука и промывая его рану.
– Что случилось? – слабым голосом спросил он. – Голова болит. Очень болит.
– Ты упал, – только и сказала бабушка.
Юноша закрыл глаза, а кирия Коралис жестом велела Темис молчать, прижав палец к губам.
Внучка все поняла. Не следует никому говорить о жестоком поступке отца.
Убедившись, что сын жив, Павлос Коралис бесшумно покинул дом, ни с кем не попрощавшись. Он вернулся в Пирей, и на следующий день его корабль отчалил.
Когда Маргарита и Танасис вернулись с собрания ЭОН, одетые в красивую синюю форму, то застали Паноса в кровати с забинтованной головой. Узнав про «падение» и убедившись, что он поправится, они сели ужинать за кухонным столом. Паносу тоже отнесли тарелку, но он к еде даже не притронулся.
Маргарита с энтузиазмом рассказывала о параде, в котором они только что участвовали.
– Меня поставили в первом ряду! – взахлеб рассказывала девушка. Она вытянула правую руку, демонстрируя воинское приветствие. – Я всех возглавляла!
– Замечательно, дорогая! – поддержала ее кирия Коралис. – Ты молодец.
– Я тоже сегодня научился новому, – вмешался в разговор Танасис, пытаясь вытеснить сестру из центра внимания. – Мы держали в руках оружие.
В его голосе слышался триумф, будто он выиграл сражение.
Темис молча пережевывала пищу. В горле у нее стоял ком. Никто не ждал, что она станет говорить за столом, поэтому ей ничего не стоило скрывать свои мысли. Вскоре и она будет вынуждена вступить в ЭОН, но радовало только одно: она научится стрелять. Темис считала это любопытным и полезным делом. Больше ничто ее в этой организации не привлекало.
Она посмотрела на Маргариту, Танасиса, свою йайа, и ее охватило чувство, что Паноса предали.
В душе Темис кипели злость, страх и стыд. Этот краткий миг, как и мельчайшая трещина в черепе Паноса, отделил ее от семьи.
Глава 3
После этого происшествия Темис все глубже погружалась в чувство одиночества. Казалось бы, такое невозможно, ведь она жила бок о бок с четырьмя близкими людьми.
В район Патисии они переехали пять лет назад. За эти годы дети подросли, и теперь долговязые парни-подростки заполнили собой тесное пространство. А еще – Маргарита, с ее пышной фигурой и даже более выдающимся самомнением, которое крепло с каждым днем. За широким столом приходилось толкаться локтями, чтобы ухватить себе добавки, хотя бабушка готовила в три раза больше, чем раньше.
Между подростками нарастало ожесточение, не хуже, чем у политиков. Панос и Танасис все время спорили и дрались за первенство. К шраму на лбу у Паноса добавились и другие – брат все же превосходил его по силе. Но битвы разворачивались не только между ними. Маргарита и Панос ссорились по каждому поводу. Между сестрами явного противостояния не было, но старшая не упускала возможности задеть младшую. Жизнь за закрытой дверью спальни превращалась для той в пытку. Маргарита была полной хозяйкой комнаты, драла сестру за уши, стараясь не оставлять отметин, или с силой пинала, так что Темис приходилось спать на полу или прокрадываться на ночь в гостиную. Но вместо желаемой тишины раздавался зловещий звук – во сне бабушка отвратительно скрипела зубами. Темис была самой младшей в семье и слишком гордой, поэтому не плакала и не жаловалась, зная, что лишь спровоцирует гнев старшей сестры.
Прежде уютная квартира погрузилась в атмосферу вражды и напряженности. Здесь Темис негде было спрятаться. Спасала лишь школа: там Темис чувствовала себя на воле и в безопасности. Кому-то высокие белые стены школьного двора казались тюрьмой, но для Темис они с первого же дня дышали теплом и гостеприимством. С приближением осени Темис радостно ждала нового учебного года.
Школьный класс выглядел аскетично: рядами стояли деревянные парты, жесткие стулья, стены пустовали, за исключением висевшего там распятия и лика Девы Марии. Все внимание сосредотачивалось на учительнице, кирии Антериотис – она находилась на возвышении за кафедрой, а за ее спиной висела доска. Ученики не выбирали себе места. Из-за фамилии Темис сидела между двумя мальчиками, Глентакисом и Ковеосом, которые подшучивали над ней всякий раз, когда учительница отворачивалась. Но как бы они ни старались, им не удавалось отвлечь Темис. Благодаря этим двоим она развивала в себе необычайную сосредоточенность. В первые годы учебы Темис не было равных, кроме, наверное, робкого паренька, который время от времени поднимал руку вперед нее. Однако на любом уроке, на алгебре или грамматике, она редко давала неверный ответ. Темис полностью погрузилась в учебу, не замечая ничего, кроме стука мела о доску.
Павлос Коралис навещал семью все реже. В очередной визит они с матерью обсудили, как поступить со старым домом на улице Антигонис. Как-то днем Темис сидела в углу и рисовала, когда в квартиру пришел юрист. К тому моменту ей исполнилось пять, но, казалось, взрослые считали ее глупой или глухой. Девочка не понимала многих слов, но уловила суть. Похоже, теперь решения принимали Павлос и ее йайа, а в отношении матери Темис услышала незнакомое слово. Позже она поделилась этим с Паносом, и этим словом взрослые обозначали болезнь, только длиннее. На самом деле это звучало как «шизофрения».
Элефтерия редко выходила из своей комнатушки. Павлос Коралис с матерью сошлись на том, что милосерднее всего будет подыскать для нее частное учреждение. Они видели в этом единственный выход для человека в столь глубокой депрессии. Судья выдал Павлосу Коралису доверенность, и тот продал землю, где стоял старый особняк. Выручка с продажи предназначалась на оплату клиники.
Детям сказали, что мать на некоторое время ложится в больницу. Все понимали, что она больна, иначе почему столько валяется в постели? Они поверили, что ее вылечат, что она поправится и вернется домой. Когда за Элефтерией приехали из лечебницы, только Темис и бабушка провожали ее, а небольшой чемодан обещал, что отсутствие будет недолгим.
Мать сдержанно обняла Темис, которая недоумевала, почему в такой холод мама уходит без пальто. С балкона бабушка и внучка наблюдали, как хрупкая фигура Элефтерии скрывается в машине и та уносится прочь.
Прочие дети, вернувшись из школы, огорчились, что не застали мать. За прошедшие месяцы они и так ее почти не видели, но расстроились от осознания того, что маленькая комнатка опустела. Маргарита проплакала всю ночь, не давая Темис уснуть, а за стенами всхлипывали братья.
Психиатрическая клиника неподалеку от Драмы, где теперь жила Элефтерия Коралис, представляла собой ветхое здание с высокими потолками и трещинами на стенах. Туда нужно было ехать на машине около шестисот километров, и Павлос Коралис навестил жену только раз, в самом начале.
– Павлос считает, что лечебница напоминает ей о другом месте… – сказала кирия Коралис подруге. – Он говорит, что не видел ее еще такой счастливой с того момента, когда они поженились и переехали в тот ужасный дом.
Дважды в год приходило письмо, в котором сообщалось о состоянии Элефтерии. Оно оставалось «стабильным», но до какой степени – было неизвестно. Взрослые не обсуждали диагноза, словно бы никого это не волновало, а дети смирились с тем, что матери необходимо поправиться. Даже если бы они находились не так далеко друг от друга, им не позволили бы видеться.
На тумбочке кирии Коралис стояла свадебная фотография Павлоса и Элефтерии – чуть ли не единственное напоминание об их супружеской жизни.
Глава 2
Следующие несколько лет кирия Коралис самоотверженно заботилась о внуках. У нее появилась семья, о которой она всегда мечтала. Муж пожилой дамы служил в греческом флоте и погиб в море, когда их единственный ребенок был еще мал. К удивлению матери, Павлос поступил на службу в торговый флот, оставив в ее жизни пустоту. Теперь дни старушки заполнили хлопоты о ребятне. Ей перевалило за шестьдесят, но она не утратила бодрости и умело управлялась с детьми.
Каждый вечер кирия Коралис с радостью садилась во главе стола и окидывала взглядом внуков. Она не призналась бы, но Маргарита, с огромными миндалевидными глазами, совсем как у отца (а также круглым лицом и полноватой фигурой, как у бабушки), стала ее любимицей. Танасис обладал большим сходством с Павлосом, его точеными скулами и широкими плечами. Панос не отличался крепким телосложением и больше походил на мать. Что до Темис, она унаследовала худощавую комплекцию Элефтерии Коралис и русые волосы с рыжеватым отливом. Кирия Коралис огорчалась, что внуки не вышли ростом, но объясняла это недостатком питания.
Бабушка экономно расходовала деньги при покупке продуктов и умела шить, поэтому они обходились скромными средствами. Не получалось полностью оградить детей от последствий экономического кризиса, и, будучи подростками, Танасис и Панос часто жаловались, что встают из-за стола голодными. Кирия Коралис сохраняла спокойствие и каждый день старалась купить свежую буханку хлеба.
Но однажды Маргарита устроила скандал, напрочь забыв о благодарности. Перед двенадцатым днем рождения внучки бабушка скрупулезно переделывала старое летнее платье Элефтерии.
Глаза Маргариты засветились от предвкушения, когда кирия Коралис положила перед ней сверток, но, открыв его, девочка тут же переменилась.
– Это вовсе не новое платье, йайа, – надулась она. – Ты обещала мне новое!
Маргарита даже не порадовалась новым пуговицам и отделке тесьмой по краю подола. Она скомкала на коленях платье вместе с упаковочной бумагой и лентами.
– Маргарита! – твердо сказала кирия Коралис. – Множество девочек хотели бы такое платье!
– Да, Маргарита, – вмешался Панос. – Ты ведешь себя грубо.
– Замолчи, Панос! – огрызнулась Маргарита. – Тебя это не касается.
– Юная леди, тебе нужно кое-что запомнить, – сказала кирия Коралис, обращаясь к насупившейся внучке. – Сейчас новых платьев не сыскать, даже в честь дня рождения. У многих даже еды не хватает. И не только в Греции. Поэтому прояви, пожалуйста, хоть толику благодарности.
Кирия Коралис выхватила из рук Маргариты платье и вышла из комнаты. Она не слишком разбиралась в политике, но знала, что экономический кризис весьма масштабен и пора бы ее своенравной внучке это понять.
За закрытой дверью в спальню она слышала громкие голоса детей, визг Маргариты и хлопанье дверью.
Темис ничего не сказала. За всю свою жизнь она ни разу не надела нового платья и носила вещи, доставшиеся от сестры.
Через два дня на передних полосах газет напечатали фотографию женщины, согнувшейся от горя над телом сына. Отчаянное положение работников на табачных фабриках в Фессалониках привело к забастовке, и в попытке совладать с толпой полиция открыла огонь. Двенадцать человек погибли.
Постепенно появилось общественное брожение, сгущалась атмосфера мятежа. Угроза всеобщего бунта, последовавшая после кровавых событий, позволила премьер-министру, генералу Метаксасу, установить новый режим. 4 августа 1936 года с разрешения короля он приостановил действие конституции, ввел военное положение и учредил диктаторство, которое давало ему неограниченные полномочия.
Раньше политические споры в семье случались лишь тогда, когда Павлос Коралис приезжал домой и приглашал к себе друзей. Теперь же они развернулись между Танасисом и Паносом. С самого детства их взгляды на проблемы в стране сильно отличались. Танасис был на стороне генерала и восхищался людьми, которые вдохновляли Метаксаса, к примеру Муссолини. Паносу, напротив, не нравился жесткий режим нынешнего премьер-министра. Юноша не терпел дисциплину в любом ее проявлении. Иногда кирия Коралис грозила мальчикам, что расскажет отцу об их поведении, как только он приедет. Они повзрослели и вытянулись, возвышаясь над бабушкой, но ярости отца боялись и всегда мирились.
Один из редких визитов Павлоса совпал с приступом бунтарских настроений Паноса.
В тот вечер они, как и каждую неделю, собирались с отрядом ЭОН: трое старших детей присоединились к недавно возникшей национальной молодежной организации «Ethniki Organosis Neolaias». Метаксас учредил ее сразу после установления диктаторского режима, и вскоре участие в ней стало обязательным.
Панос ненавидел собрания и решил в этот раз пропустить встречу.
– Зачем мне туда идти? – возмутился он. – Зачем?
Ему исполнилось пятнадцать, и он возвышался над бабушкой где-то на полметра.
– Туда стоит сходить, – ответила она. – Там тебя научат дисциплине.
– Дисциплине? – презрительно фыркнул юноша.
Бабушка не знала, что он уже не впервые пропускает собрания. Панос ненавидел все, что имело отношение к ЭОН, от усиленной пропаганды правых взглядов до фашистской эмблемы на униформе – двулезвийной секиры.
Будучи полной противоположностью брата, Танасис с нетерпением ждал заученных ритуалов, которые они повторяли из раза в раз, и намеревался расти по карьерной лестнице. Маргарита тоже активно поддерживала движение. Ей очень нравилась форма, и она радостно вторила мантре: место женщины дома.
Панос выбрал неудачный день для спора с бабушкой. Отец приехал раньше обычного и отдыхал в маленькой спальне, где прежде обитала мать. Его разбудил резкий хлопок двери.
Встав с постели, Павлос Коралис услышал громкий голос сына и понял, что тот перечит бабушке. Все знали, чем может закончиться бунт против режима Метаксаса. Отказ от участия в ЭОН мог повлечь за собой исключение из школы или лишить возможности нормально работать, да и кто знал, что еще? Отца обуяла ярость.
Темис сидела за кухонным столом. Как только вошел брат, она хотела предостеречь его, но было слишком поздно. Дверь спальни с силой распахнулась.
Павлос Коралис не виделся с детьми уже много месяцев, но к Паносу он приблизился со спины вовсе не затем, чтобы обнять сына, а чтобы толкнуть со всей силы.
Юноша полетел через всю комнату прямо на бабушку, но та благоразумно отошла в сторону, чтобы эта ракета не врезалась в нее. С грохотом Панос упал, ударившись лбом об угол стола.
Темис закричала.
Ее брату не хватило времени сгруппироваться, и он с размаху ударился об пол. Его голова чуть подпрыгнула, соприкоснувшись с плиткой. Темис тотчас же подскочила к нему:
– Панос… Панос… ты слышишь меня?
Она посмотрела на бабушку, которая увлеченно крестилась.
– Он умер, йайа, – сквозь слезы прошептала Темис. – Кажется, он умер.
Вскоре кирия Коралис невозмутимо смачивала тряпку, которую прикладывала к рассеченному лбу внука. Кожа вокруг раны опухла и побагровела.
Несколько секунд юноша лежал без сознания, но наконец зашевелился.
– С ним все будет в порядке, агапе му, – сказала бабушка, разрываясь между любовью к внуку и преданностью их отцу. – Не беспокойся.
Темис в этот момент словно потеряла невинность. Она сердито глянула на отца. Как он мог так поступить?
Очнувшись, Панос совершенно не понимал, что произошло. Он до сих пор не знал, что его толкнули и кто именно это сделал. Отец вышел из комнаты.
Кирия Коралис присела на колени, хлопоча возле внука и промывая его рану.
– Что случилось? – слабым голосом спросил он. – Голова болит. Очень болит.
– Ты упал, – только и сказала бабушка.
Юноша закрыл глаза, а кирия Коралис жестом велела Темис молчать, прижав палец к губам.
Внучка все поняла. Не следует никому говорить о жестоком поступке отца.
Убедившись, что сын жив, Павлос Коралис бесшумно покинул дом, ни с кем не попрощавшись. Он вернулся в Пирей, и на следующий день его корабль отчалил.
Когда Маргарита и Танасис вернулись с собрания ЭОН, одетые в красивую синюю форму, то застали Паноса в кровати с забинтованной головой. Узнав про «падение» и убедившись, что он поправится, они сели ужинать за кухонным столом. Паносу тоже отнесли тарелку, но он к еде даже не притронулся.
Маргарита с энтузиазмом рассказывала о параде, в котором они только что участвовали.
– Меня поставили в первом ряду! – взахлеб рассказывала девушка. Она вытянула правую руку, демонстрируя воинское приветствие. – Я всех возглавляла!
– Замечательно, дорогая! – поддержала ее кирия Коралис. – Ты молодец.
– Я тоже сегодня научился новому, – вмешался в разговор Танасис, пытаясь вытеснить сестру из центра внимания. – Мы держали в руках оружие.
В его голосе слышался триумф, будто он выиграл сражение.
Темис молча пережевывала пищу. В горле у нее стоял ком. Никто не ждал, что она станет говорить за столом, поэтому ей ничего не стоило скрывать свои мысли. Вскоре и она будет вынуждена вступить в ЭОН, но радовало только одно: она научится стрелять. Темис считала это любопытным и полезным делом. Больше ничто ее в этой организации не привлекало.
Она посмотрела на Маргариту, Танасиса, свою йайа, и ее охватило чувство, что Паноса предали.
В душе Темис кипели злость, страх и стыд. Этот краткий миг, как и мельчайшая трещина в черепе Паноса, отделил ее от семьи.
Глава 3
После этого происшествия Темис все глубже погружалась в чувство одиночества. Казалось бы, такое невозможно, ведь она жила бок о бок с четырьмя близкими людьми.
В район Патисии они переехали пять лет назад. За эти годы дети подросли, и теперь долговязые парни-подростки заполнили собой тесное пространство. А еще – Маргарита, с ее пышной фигурой и даже более выдающимся самомнением, которое крепло с каждым днем. За широким столом приходилось толкаться локтями, чтобы ухватить себе добавки, хотя бабушка готовила в три раза больше, чем раньше.
Между подростками нарастало ожесточение, не хуже, чем у политиков. Панос и Танасис все время спорили и дрались за первенство. К шраму на лбу у Паноса добавились и другие – брат все же превосходил его по силе. Но битвы разворачивались не только между ними. Маргарита и Панос ссорились по каждому поводу. Между сестрами явного противостояния не было, но старшая не упускала возможности задеть младшую. Жизнь за закрытой дверью спальни превращалась для той в пытку. Маргарита была полной хозяйкой комнаты, драла сестру за уши, стараясь не оставлять отметин, или с силой пинала, так что Темис приходилось спать на полу или прокрадываться на ночь в гостиную. Но вместо желаемой тишины раздавался зловещий звук – во сне бабушка отвратительно скрипела зубами. Темис была самой младшей в семье и слишком гордой, поэтому не плакала и не жаловалась, зная, что лишь спровоцирует гнев старшей сестры.
Прежде уютная квартира погрузилась в атмосферу вражды и напряженности. Здесь Темис негде было спрятаться. Спасала лишь школа: там Темис чувствовала себя на воле и в безопасности. Кому-то высокие белые стены школьного двора казались тюрьмой, но для Темис они с первого же дня дышали теплом и гостеприимством. С приближением осени Темис радостно ждала нового учебного года.
Школьный класс выглядел аскетично: рядами стояли деревянные парты, жесткие стулья, стены пустовали, за исключением висевшего там распятия и лика Девы Марии. Все внимание сосредотачивалось на учительнице, кирии Антериотис – она находилась на возвышении за кафедрой, а за ее спиной висела доска. Ученики не выбирали себе места. Из-за фамилии Темис сидела между двумя мальчиками, Глентакисом и Ковеосом, которые подшучивали над ней всякий раз, когда учительница отворачивалась. Но как бы они ни старались, им не удавалось отвлечь Темис. Благодаря этим двоим она развивала в себе необычайную сосредоточенность. В первые годы учебы Темис не было равных, кроме, наверное, робкого паренька, который время от времени поднимал руку вперед нее. Однако на любом уроке, на алгебре или грамматике, она редко давала неверный ответ. Темис полностью погрузилась в учебу, не замечая ничего, кроме стука мела о доску.