Любимые
Часть 19 из 64 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сарказмом Танасис хотел разжечь конфликт, но вмешалась кирия Коралис, выступая арбитром в споре:
– Есть вещи и важнее, чем наказание своих же сограждан. Может, следует простить их.
Панос и Темис переглянулись.
– Главное – собрать нашу страну воедино, – сказала кирия Коралис.
– Йайа права, – проговорил Танасис. – Прислушайтесь к ней. Нужно восстановить страну.
Конечно, она была права. Немцы разрушили тысячи деревень, лишили крова и имущества десятки тысяч людей, уничтожили урожай, разорили церкви. Несчетное число погибло от голода и жестокостей, которые порой греки совершали со своими же согражданами.
В те дни мало кто мог смотреть на опустошенную землю, не испытывая хармолипи: мрачный вид руин затмевал радость от освобождения. Но в сердцах некоторых разгорались другие чувства, например жажда мести.
Панос помнил лица предателей, истязавших его в тюрьме Хайдари. Это тоже были греки. Прощать он не умел.
Глава 10
– Какие же они слабые… – пробормотал Танасис, на следующей неделе читая вечером газету.
– Кто? – спросила кирия Коралис.
– Правительство. Если они не справятся с партизанами, быть беде.
– Ты ждешь, что коммунистическое Сопротивление просто сложит оружие? – воскликнул Панос. – С чего бы? Без всяких гарантий?
– Гарантий чего?
– Своей роли, Танасис! Роли в новом правительстве. Без ЭЛАС над Акрополем до сих пор развевался бы флаг нацистов.
– Нет никаких доказательств, – возразил Танасис. – Немцы ушли не из-за коммунистов. Ты несешь вздор.
– Танасис, они помогли подорвать боевой дух немцев. Ты это тоже прекрасно знаешь.
Старший брат не стал возражать, но твердо стоял на своем:
– Что бы ты ни говорил, все равно не пойму, почему армия не применит силу для разоружения.
– Думаю, они знают, что делают, – настойчиво сказала кирия Коралис. – Мы должны сохранять бодрость. Теперь мы хотя бы можем прокормиться…
– Больше, чем раньше, – сказала Темис, обнимая бабушку. – Йайа, а ты умеешь из ничего приготовить вкуснятину.
Темис с аппетитом поедала бабушкину фирменную гемисту[22]. Кирия Коралис умела превратить самые простые продукты, вроде риса и помидоров, в пищу богов.
В отличие от братьев и сестры, прибавивших в весе вскоре после ухода немцев, Маргарита худела и слабела. Опала пышная грудь, пояс подчеркивал болезненно тонкую талию. Когда в город вернулась радость, Маргарита лишилась своей. Ее магазин одежды и тот закрылся после того, как немцы покинули страну. Покупателей почти не осталось.
Кирия Коралис считала, что только она понимает истинную причину глубокой печали Маргариты. На самом деле Темис и Панос тоже знали, в чем дело, однако сочувствия не проявляли.
Не желая слушать мнение старшего брата о роли ЭЛАС, Темис вывела Паноса посидеть на балконе в лучах уходящего солнца.
– Постарайся не обращать на него внимания, – попросила Темис. – Танасис пытается задеть тебя. Но ты как никто другой знаешь правду.
– Но все же и так ясно, – в отчаянии сказал Панос. – Танасис не видит правды. Из ссылки вернулся премьер-министр со своим кабинетом, отряды правительственной армии уже на подходе, и еще прибыли тысячи британских полков!
– Панос, не переживай так.
– Но, Темис, ты же знаешь, в чем дело. Нас хотят сломить! Лишить всяческих сил. И это после всего, что мы сделали для борьбы с немцами…
Темис прекрасно понимала ситуацию. Она положила руки на дрожащие плечи брата и попросила его успокоиться:
– Сейчас мы ничего не можем сделать.
Взошла луна, и на глазах брата засверкали слезы. Темис протянула ему платок.
Маргарита и Марина отправились посмотреть, как по улицам города маршируют правительственные бригады и тысячи крепких солдат.
– Какие же красавцы, – прошептала девушка бабушке, вернувшись домой. – Хоть кто-то защитит нас от коммунистов.
– Агапе му, не говори так. Нас не тронут.
– Не будь так уверена, йайа. Ты не слышала, что они убили всех, кто их не поддержал? Коммунисты – жестокие люди. Хуже немцев.
– Маргарита, лучше помалкивай. Не дай бог тебя услышат Панос или Темис.
– Йайа, но это правда. Хорошо, что в Афинах столько солдат.
Панос почти все время сидел дома. Выходил он лишь за ежедневной газетой, которой доверял – «Ризоспастис»[23]. Он читал ее целиком, а после оставлял на кухне, чтобы раззадорить брата. Возвращаясь домой, Танасис демонстративно выбрасывал ее в мусорную корзину.
– Ты весь день только и делаешь, что читаешь да забиваешь голову глупостями. Думаешь, что такой умный, а на самом деле ничего не знаешь, – с порицанием сказал Танасис. – Тебе нужно иногда выходить из дома.
Паносу самому не терпелось прогуляться, и к концу октября, когда дни стали короче, он немного окреп и временами спускался на площадь. Юноша с подозрением разглядывал людей. Прошли месяцы, но он не знал, кто друг, а кто враг. По одной форме этого не выяснишь.
Бесплатную столовую закрыли, и Темис в свободное время гуляла вместе с Паносом. Как-то утром оба резко остановились неподалеку от центра. Свернув за угол, они увидели группу солдат. Это были не греки.
– Британцы, – выдохнул Панос.
Он сразу узнал их по форме цвета хаки.
– Об их прибытии все судачили, – сказала Темис.
Мимо проехала колонна грузовиков, набитых солдатами в одинаковой форме.
– Тринадцать, – насчитал Панос. – По пятьдесят человек в каждом.
– Шестьсот пятьдесят, – ответила Темис.
– Отлично, сестренка, – поддразнил ее Панос.
– И полагаю, это еще не все. Ходят слухи, что Черчилль посылает сюда тысячи.
Они двинулись дальше и вскоре поравнялись с солдатами на тротуаре.
Один поднял голову и улыбнулся Темис. Ее брат моментально напрягся.
– Не найдется зажигалки? – спросил мужчина по-английски.
Панос не понимал слов, но по жесту стало все ясно. Он достал из кармана свою любимую зажигалку, и вся компания по очереди прикурила. Самый старший на вид мужчина вытащил пачку сигарет американской марки и предложил одну Паносу, который с вежливой улыбкой принял ее.
Он сделал первую затяжку. Еще никогда Панос не курил такого ароматного табака.
– Efcharistó, – сказал он. – Спасибо.
– Эф… харри… сто, – произнес кто-то из солдат свое первое греческое слово. – Эф… харри… сто! Эф-харри-сто!
Панос взял сестру за руку и повел прочь от смеющихся мужчин. Домой возвращались окольным путем, чтобы вновь не встретить солдат.
– Они выглядели дружелюбными, – сказала Темис.
– Не обманывай себя, – ответил Панос. – Они здесь потому, что Черчилль ненавидит коммунистов. За этим британцы и приехали. Помочь правительству избавиться от нас.
– Откуда ты знаешь?
– Это же очевидно. Черчилль терпеть не может фашистов, но, говорят, коммунистов он ненавидит еще сильнее.
С приходом военных жизнь в городе не наладилась, но Темис стала замечать на витринах магазинов объявления с приглашением на работу. Иногда она останавливалась и читала их.
Однажды, гуляя с Паносом, Темис заинтересовалась объявлением на витрине аптеки в центре города. Она прекрасно знала математику и точные науки, и на владельца, кириоса Димитриадиса, произвело впечатление ее усердие. В первую неделю ноября Темис приступила к работе.
Переступая каждое утро порог аптеки, Темис попадала в другой мир. Безупречная симметрия стеклянных склянок, выстроенных в ряд, аккуратно составленные коробки, черно-белая плитка на полу приносили ей чувство спокойствия. Аптека отличалась чистотой и тщательностью в обслуживании посетителей.
Помимо всего прочего, Темис протирала стекла больших шкафов, избавляясь от отпечатков, и полировала рамы из темного красного дерева. В ее обязанности входило снимать сверху крупные фарфоровые сосуды и снова наполнять их.
– Эти вазы больше тебя, – улыбался сын фармацевта, который всегда оказывался рядом, стоило Темис забраться по старой деревянной лестнице.
Она тянулась к верхним полкам, а парень придерживал ее за щиколотки, «чтобы она не упала».
Темис оказалась в неловкой ситуации. Мотивы парня стали ясны, когда он поймал ее в темной кладовой и выпустил только после вынужденного поцелуя. Сын фармацевта вызывал у Темис отвращение, и не только из-за потного тела, но и потому, что он применил грубую силу. Парень прекрасно знал, как нужна ей эта работа.
Вскоре в аптеку поступили лекарственные ингредиенты, и Темис научилась составлять средства для лечения распространенных недугов. Еще она поняла, как избавиться от нежелательного внимания Димитриадиса-младшего. Парень оставил неуклюжие попытки соблазнить ее.
В награду за усердие в работе щедрый аптекарь помог ей сделать мазь для шрамов Паноса и микстуру от кашля, которым мучилась бабушка. Каждый вечер Темис с сожалением возвращала белый халат на место и закрывала за собой дверь этого мира науки. В аптеке все стояло на своих местах, а вот дома гармонии не было.
Танасис тоже трудился и подолгу оставался в участке. Он напряженно работал, вся полиция находилась начеку. В конце ноября проводили митинг, на который пришли тысячи людей – отметить годовщину основания коммунистической партии. В тот день Танасис вышел на дежурство. Он стоял и с нескрываемым отвращением слушал их речи. Выступающий утверждал, что следует демобилизовать правительственную армию, раз уж решили расформировать ЭЛАС. Дома Танасис излил свое негодование.
– Есть вещи и важнее, чем наказание своих же сограждан. Может, следует простить их.
Панос и Темис переглянулись.
– Главное – собрать нашу страну воедино, – сказала кирия Коралис.
– Йайа права, – проговорил Танасис. – Прислушайтесь к ней. Нужно восстановить страну.
Конечно, она была права. Немцы разрушили тысячи деревень, лишили крова и имущества десятки тысяч людей, уничтожили урожай, разорили церкви. Несчетное число погибло от голода и жестокостей, которые порой греки совершали со своими же согражданами.
В те дни мало кто мог смотреть на опустошенную землю, не испытывая хармолипи: мрачный вид руин затмевал радость от освобождения. Но в сердцах некоторых разгорались другие чувства, например жажда мести.
Панос помнил лица предателей, истязавших его в тюрьме Хайдари. Это тоже были греки. Прощать он не умел.
Глава 10
– Какие же они слабые… – пробормотал Танасис, на следующей неделе читая вечером газету.
– Кто? – спросила кирия Коралис.
– Правительство. Если они не справятся с партизанами, быть беде.
– Ты ждешь, что коммунистическое Сопротивление просто сложит оружие? – воскликнул Панос. – С чего бы? Без всяких гарантий?
– Гарантий чего?
– Своей роли, Танасис! Роли в новом правительстве. Без ЭЛАС над Акрополем до сих пор развевался бы флаг нацистов.
– Нет никаких доказательств, – возразил Танасис. – Немцы ушли не из-за коммунистов. Ты несешь вздор.
– Танасис, они помогли подорвать боевой дух немцев. Ты это тоже прекрасно знаешь.
Старший брат не стал возражать, но твердо стоял на своем:
– Что бы ты ни говорил, все равно не пойму, почему армия не применит силу для разоружения.
– Думаю, они знают, что делают, – настойчиво сказала кирия Коралис. – Мы должны сохранять бодрость. Теперь мы хотя бы можем прокормиться…
– Больше, чем раньше, – сказала Темис, обнимая бабушку. – Йайа, а ты умеешь из ничего приготовить вкуснятину.
Темис с аппетитом поедала бабушкину фирменную гемисту[22]. Кирия Коралис умела превратить самые простые продукты, вроде риса и помидоров, в пищу богов.
В отличие от братьев и сестры, прибавивших в весе вскоре после ухода немцев, Маргарита худела и слабела. Опала пышная грудь, пояс подчеркивал болезненно тонкую талию. Когда в город вернулась радость, Маргарита лишилась своей. Ее магазин одежды и тот закрылся после того, как немцы покинули страну. Покупателей почти не осталось.
Кирия Коралис считала, что только она понимает истинную причину глубокой печали Маргариты. На самом деле Темис и Панос тоже знали, в чем дело, однако сочувствия не проявляли.
Не желая слушать мнение старшего брата о роли ЭЛАС, Темис вывела Паноса посидеть на балконе в лучах уходящего солнца.
– Постарайся не обращать на него внимания, – попросила Темис. – Танасис пытается задеть тебя. Но ты как никто другой знаешь правду.
– Но все же и так ясно, – в отчаянии сказал Панос. – Танасис не видит правды. Из ссылки вернулся премьер-министр со своим кабинетом, отряды правительственной армии уже на подходе, и еще прибыли тысячи британских полков!
– Панос, не переживай так.
– Но, Темис, ты же знаешь, в чем дело. Нас хотят сломить! Лишить всяческих сил. И это после всего, что мы сделали для борьбы с немцами…
Темис прекрасно понимала ситуацию. Она положила руки на дрожащие плечи брата и попросила его успокоиться:
– Сейчас мы ничего не можем сделать.
Взошла луна, и на глазах брата засверкали слезы. Темис протянула ему платок.
Маргарита и Марина отправились посмотреть, как по улицам города маршируют правительственные бригады и тысячи крепких солдат.
– Какие же красавцы, – прошептала девушка бабушке, вернувшись домой. – Хоть кто-то защитит нас от коммунистов.
– Агапе му, не говори так. Нас не тронут.
– Не будь так уверена, йайа. Ты не слышала, что они убили всех, кто их не поддержал? Коммунисты – жестокие люди. Хуже немцев.
– Маргарита, лучше помалкивай. Не дай бог тебя услышат Панос или Темис.
– Йайа, но это правда. Хорошо, что в Афинах столько солдат.
Панос почти все время сидел дома. Выходил он лишь за ежедневной газетой, которой доверял – «Ризоспастис»[23]. Он читал ее целиком, а после оставлял на кухне, чтобы раззадорить брата. Возвращаясь домой, Танасис демонстративно выбрасывал ее в мусорную корзину.
– Ты весь день только и делаешь, что читаешь да забиваешь голову глупостями. Думаешь, что такой умный, а на самом деле ничего не знаешь, – с порицанием сказал Танасис. – Тебе нужно иногда выходить из дома.
Паносу самому не терпелось прогуляться, и к концу октября, когда дни стали короче, он немного окреп и временами спускался на площадь. Юноша с подозрением разглядывал людей. Прошли месяцы, но он не знал, кто друг, а кто враг. По одной форме этого не выяснишь.
Бесплатную столовую закрыли, и Темис в свободное время гуляла вместе с Паносом. Как-то утром оба резко остановились неподалеку от центра. Свернув за угол, они увидели группу солдат. Это были не греки.
– Британцы, – выдохнул Панос.
Он сразу узнал их по форме цвета хаки.
– Об их прибытии все судачили, – сказала Темис.
Мимо проехала колонна грузовиков, набитых солдатами в одинаковой форме.
– Тринадцать, – насчитал Панос. – По пятьдесят человек в каждом.
– Шестьсот пятьдесят, – ответила Темис.
– Отлично, сестренка, – поддразнил ее Панос.
– И полагаю, это еще не все. Ходят слухи, что Черчилль посылает сюда тысячи.
Они двинулись дальше и вскоре поравнялись с солдатами на тротуаре.
Один поднял голову и улыбнулся Темис. Ее брат моментально напрягся.
– Не найдется зажигалки? – спросил мужчина по-английски.
Панос не понимал слов, но по жесту стало все ясно. Он достал из кармана свою любимую зажигалку, и вся компания по очереди прикурила. Самый старший на вид мужчина вытащил пачку сигарет американской марки и предложил одну Паносу, который с вежливой улыбкой принял ее.
Он сделал первую затяжку. Еще никогда Панос не курил такого ароматного табака.
– Efcharistó, – сказал он. – Спасибо.
– Эф… харри… сто, – произнес кто-то из солдат свое первое греческое слово. – Эф… харри… сто! Эф-харри-сто!
Панос взял сестру за руку и повел прочь от смеющихся мужчин. Домой возвращались окольным путем, чтобы вновь не встретить солдат.
– Они выглядели дружелюбными, – сказала Темис.
– Не обманывай себя, – ответил Панос. – Они здесь потому, что Черчилль ненавидит коммунистов. За этим британцы и приехали. Помочь правительству избавиться от нас.
– Откуда ты знаешь?
– Это же очевидно. Черчилль терпеть не может фашистов, но, говорят, коммунистов он ненавидит еще сильнее.
С приходом военных жизнь в городе не наладилась, но Темис стала замечать на витринах магазинов объявления с приглашением на работу. Иногда она останавливалась и читала их.
Однажды, гуляя с Паносом, Темис заинтересовалась объявлением на витрине аптеки в центре города. Она прекрасно знала математику и точные науки, и на владельца, кириоса Димитриадиса, произвело впечатление ее усердие. В первую неделю ноября Темис приступила к работе.
Переступая каждое утро порог аптеки, Темис попадала в другой мир. Безупречная симметрия стеклянных склянок, выстроенных в ряд, аккуратно составленные коробки, черно-белая плитка на полу приносили ей чувство спокойствия. Аптека отличалась чистотой и тщательностью в обслуживании посетителей.
Помимо всего прочего, Темис протирала стекла больших шкафов, избавляясь от отпечатков, и полировала рамы из темного красного дерева. В ее обязанности входило снимать сверху крупные фарфоровые сосуды и снова наполнять их.
– Эти вазы больше тебя, – улыбался сын фармацевта, который всегда оказывался рядом, стоило Темис забраться по старой деревянной лестнице.
Она тянулась к верхним полкам, а парень придерживал ее за щиколотки, «чтобы она не упала».
Темис оказалась в неловкой ситуации. Мотивы парня стали ясны, когда он поймал ее в темной кладовой и выпустил только после вынужденного поцелуя. Сын фармацевта вызывал у Темис отвращение, и не только из-за потного тела, но и потому, что он применил грубую силу. Парень прекрасно знал, как нужна ей эта работа.
Вскоре в аптеку поступили лекарственные ингредиенты, и Темис научилась составлять средства для лечения распространенных недугов. Еще она поняла, как избавиться от нежелательного внимания Димитриадиса-младшего. Парень оставил неуклюжие попытки соблазнить ее.
В награду за усердие в работе щедрый аптекарь помог ей сделать мазь для шрамов Паноса и микстуру от кашля, которым мучилась бабушка. Каждый вечер Темис с сожалением возвращала белый халат на место и закрывала за собой дверь этого мира науки. В аптеке все стояло на своих местах, а вот дома гармонии не было.
Танасис тоже трудился и подолгу оставался в участке. Он напряженно работал, вся полиция находилась начеку. В конце ноября проводили митинг, на который пришли тысячи людей – отметить годовщину основания коммунистической партии. В тот день Танасис вышел на дежурство. Он стоял и с нескрываемым отвращением слушал их речи. Выступающий утверждал, что следует демобилизовать правительственную армию, раз уж решили расформировать ЭЛАС. Дома Танасис излил свое негодование.