Любава

— Ага! — кивнула девочка и уставилась на часы на своей руке, шевеля губами. — Через два часа, можно? Сейчас половина двенадцатого, я вернусь в половину второго, можно?

— Можешь погулять до половины третьего. Мы будем у Илии, прибежишь туда, хорошо? — подтягивая ей хвостики, проговорила Протасова. — Только что?

— Если что-то пойдет не так, кнопка sos на часах, сажусь и жду, пока ты придешь, — протараторила девочка. — Фонарик вот, зажигалка есть, — сунув руки в карманы джинс и быстро вынув их оттуда, продемонстрировала на каждой ладошке по зажигалке Любава.

— Умница, — улыбнулась Протасова. — Беги.

Любава, коротко обняв Анну и получив от той поцелуй, умчалась в сторону строящегося храма.

— Не боитесь отпускать ее одну вот так? — с тревогой глядя вслед убежавшей девочке, спросил Илия.

— Илия, я вас умоляю! Она выживала здесь совершенно одна в гораздо худших условиях! — спокойно проговорила Анна. — Сейчас она обвешана маячками, есть тревожная кнопка на часах, синхронизированных намертво с моим телефоном. Я найду ее в течении пяти секунд.

— Здесь не работает интернет, — напомнил ей Илия.

— Тревожной кнопке интернет не нужен. Она завязана на мой телефон, и передатчик работает на расстояние до десяти километров без всякого интернета, GPS и тому подобных прибабахов. С интернетом и другими примочками — по всей планете. Не думаю, что Любава сможет уйти так далеко, тем более что часы начинают подавать тревожный сигнал уже на расстоянии пяти километров, — улыбнулась Анна.

Илия кивнул.

— Пойдем пить чай? Иван Петрович как раз медком свежим угостил, вчера откачивать пробовал. Мед с первоцветов, разнотравье, потрясающе вкусный! — мужчина предложил ей руку, чтобы она могла опереться.

— Ммм… Потрясающе! Пожалуй, сегодня я еще и до пасеки с Любавой прогуляюсь, — хитро улыбнулась Протасова.

— Зоську без проблем лишили родительских прав? Кстати, что с ней? — спросил Илия.

— Сидит. И сидеть ей долго придется, — Анна безразлично пожала плечами. — Суда еще не было, но это простая формальность. А лишать ее родительских прав на Любаву не было необходимости. Зоська ей никто по крови, — безмятежно добавила Протасова, и, взглянув на замершего совершенно ошарашенного Илию, загадочно улыбнулась. — Ладно, не буду вас мучить. История на самом деле абсолютно обычная…



***

Была в одном из городов нашей необъятной родины одна девушка, Виктория. Еще в школе у нее обнаружился недюжинный голос. С ранних лет Вике пророчили певческую карьеру. Родители неимоверно гордились талантом дочери, и продвигали ее, как только могли. Девочка выступала на всех городских концертах, на площадках. Она настолько свыклась с мыслью, что станет популярной, что к шестнадцати годам справиться с девчонкой уже не было никакой возможности. А надо заметить, что и красотой Викторию Бог также наделил весьма щедро.

Чудеса случаются, и однажды девчонку заметил отдыхавший в том городе фотограф. Сделал несколько снимков, и понял, что девочка — клад. Камера ее любила. Нет, камера ее обожала! Боготворила! Не долго думая, он предложил ей карьеру модели, и, несмотря на возражения родителей, увез Вику в Москву.

Продвигалась девочка по карьерной лестнице быстро. Действительно талантливая и очень красивая, имевшая огромные амбиции и совершенно не имевшая страха, чрезмерно уверенная в себе девчонка шагала по головам. Сообразив, что пробиться среди певцов, уже тогда давно поделивших сцену и активно кусавших талантливых, но неоперившихся юнцов, ей точно не светит, она выбрала для себя модельное направление, и не прогадала. Конечно, труд был адским, но усилия того стоили. Спустя несколько лет ее начали вывозить за границу с показами коллекций.

Разумеется, в шестидесятые года выезд за границу был обставлен так, что девушки, собственно, ничего, кроме подиума и гостиничного номера на четверых, не видели. Купить что-либо было невозможно — в валюте выдавали сущие копейки, а уж выйти погулять — вообще что-то из области фантастики.

Случился и выезд в ФРГ. И на том выезде один из германских фотографов уговорил руководителя группы выделить ему для съемок пару девушек. Одной из них оказалась Виктория.

Фотограф вывез девушек в парк, и там фотографировал. Совершенно отличные условия труда, забота о моделях, хорошая косметика и обходительный красавец-фотограф вскружили Виктории голову. Вика пропала. Вика влюбилась. Безответно и безоглядно.

Надо отметить, что и Виктория понравилась фотографу. Неизвестно, насколько понравилась как женщина, но как модель… Снимки с этой русской были потрясающими! И он, тряся фотографиями перед руководителем группы, снова и снова выпрашивал ее для съемок.

Язык жестов, взглядов и телодвижений универсален, и в переводчике не нуждается. Вика почувствовала взаимность. Сколько уж в той взаимности было ее фантазий — Бог весть, но о встрече они каким-то образом договорились.

Две недели длился большой показ и съемки, и почти две недели Виктория одними ей ведомыми путями выбиралась вечерами из гостиницы на встречу с Вильямом. Может, роман и обошелся бы без глобальных последствий, будь девчонка поумнее и не столь амбициозна.

У Вики очень быстро возникло желание остаться в Германии и продолжить карьеру модели там. Слишком условия работы были шоколадными по сравнению с советским союзом. И Вильям рядом. Который обязательно на ней женится. С тем она и пришла к руководителю группы, прямо и смело заявив ему, что остается в Германии.

Тот схватился за голову, и до выяснения обстоятельств запер дурочку в номере. Выяснив, откуда растут ноги, и что за заявлением Вики ничего, кроме ее фантазий и бешеной влюблённости не стоит, девчонку едва ли не связанной вернули на родину.

Скандал был грандиознейший. Плюс ко всему еще и выяснилось, что Виктория беременна. И от кого? От немца! Может, ей бы еще и простили француза, или итальянца… Но немца?!! Вскоре после Великой отечественной? Ее даже судили.

Говорят, дуракам везет. Виктории опять повезло: она не попала в лагеря, ее не расстреляли, не посадили в тюрьму. А могли, еще как могли. И во время процесса и суда до девчонки, наконец, дошло, что она сотворила. И то ли слезы раскаивающейся девушки, то ли ее клятвы и заверения, что ничего подобного она не хотела, и ее лишь неправильно поняли — но что-то сработало. Викторию навечно исключили из партии и с большим позором отправили в ссылку на Север, в Учертанароганск, без права выезда оттуда.

Глава 21.2

Там Виктория родила девочку, и с малых лет просто убивала в девчонке любой талант, стремясь сделать из нее самую обычную среднестатистическую бабу. Немало способствовал этому и вид самой Виктории: пытаясь поднять дочь, она работала на тяжелейших работах, крайне малооплачиваемых — клеймо немецкой проститутки так просто было не смыть, а необразованность и беспартийность просто вбивали огромные гвозди в крышку гроба, из которого было не выбраться. Когда дочь выросла, Виктория горячо поддержала стремление Маши уехать из Учертанароганска в более пригодное для проживания место. Девушка вышла замуж и обосновалась с мужем в Алуханском районе.

Замуж Мария вышла довольно удачно: муж ее оказался крепким семьянином, хорошим хозяином и трудягой. Вот только напрочь застуженные придатки дали о себе знать — к тридцати годам женщине поставили диагноз «бесплодие». Погоревали они с мужем, но недолго — в больницу, где она работала санитаркой, с острым приступом аппендицита попала восьмилетняя девочка-сирота из детского дома.

Ухаживая за прооперированной девочкой, Маша поняла, что не хочет расставаться с Зоей. Поговорив с мужем, они заявили в соответствующие органы, что хотят удочерить девочку. Учитывая Машин диагноз, препятствовать им не стали, и Зоя стала их официальной дочерью.

И Маша, и ее муж полюбили девочку, словно родную. И Зоя, памятуя о детском доме, старалась изо всех силенок стать им хорошей дочерью. Она старательно училась, с твердой двоечницы за два года став практически отличницей, помогала Маше по дому, заботилась, как могла, об отце. Самым большим ее страхом было возвращение в детский дом. Дабы избежать оного, девчонка была готова на все.

Как довольно часто бывает, словно в награду за пригретую детскую жизнь, Маша совершенно неожиданно забеременела. Не веря своему счастью и боясь даже мечтать о собственном ребенке, она полностью ушла в свою беременность. Василий, уже и не чаявший, что когда-нибудь станет отцом, носил жену на руках, не позволяя ей сделать лишний шаг и поднять что-либо тяжелее ложки. Про Зою, которой на тот момент уже исполнилось тринадцать лет, казалось, забыли. Теперь средоточием внимания в семье стала Маша и ее ожидаемый ребенок.

Беременность протекала тяжело, и Маша практически не выходила из больницы, старательно выполняя все рекомендации врачей, лишь бы сохранить долгожданное дитя. Домашние заботы почти полностью легли на плечи Зои.

Чем больше проходило времени, и чем спокойнее становилась Маша, наконец уверовав, что с ребенком все будет в порядке, тем угрюмее делалась Зоя. Девчонка, страшно боявшаяся возвращения в детский дом, вбила себе в голову, что с рождением собственного ребенка родители вернут ее туда, откуда взяли. И она начала чудить. Зоя перестала ходить в школу, связалась с плохой компанией, не появлялась дома сутками.

Василий, ранее часто баловавший приемную дочь, теперь едва ли не сутками пропадал на работе, разрываясь между желанием заработать как можно больше — на лечение жены требовались немалые средства — и больницей, стараясь, чтобы Маша была спокойна и счастлива, невольно еще больше укрепляя Зою в ее подозрениях. И только однажды, вернувшись из больницы и застав перед дверью дожидавшуюся его учительницу, он узнал, что Зоя уже три месяца не посещает школу.


В тот вечер он так и не дождался приемную дочь. Рано утром Василий топтался возле окошка дежурного в отделении милиции, взволнованно описывая приметы пропавшей девочки.

Нашли Зою быстро. Сдав хамившего мрачного подростка с рук на руки отцу, тому прочитали лекцию о воспитании детей, а Зою поставили на учет в отделе по несовершеннолетним как трудного подростка. Дома Василий долго пытался достучаться до девочки, объясняя той, что матери в ее положении совершенно нельзя волноваться, что жизнь ребенка под угрозой, и что сейчас самое важное — это сохранить долгожданное дитя. Упрямый подросток ничего не желал понимать, все больше и больше убеждаясь в том, что теперь родителям нужен только тот еще нерождённый младенец. Из всей беседы с отцом вынеся только одну мысль, что если Маша будет нервничать и беспокоиться, то она потеряет ребенка, Зоя принялась действовать.

Для начала в ход пошел алкоголь. Напившаяся в хлам Зоя появилась в больнице, едва не доведя Машу до истерики. Врачи, вмешавшись в их бурную ссору, силой выволокли подростка из палаты, и, вызвав милицию, сдали бушевавшую девчонку им. Василий, выдернутый с работы, забрав из отделения еще не протрезвевшую дочь, впервые серьезно наказал ее, заперев в комнате.

Просидев взаперти два дня, Зоя, притворившись, что она все осознала, пообещала отцу взяться за ум и вернуться в школу. Утром Василий лично отвел ее до школы, и умчался на работу. Вернувшись вечером домой, он обнаружил квартиру практически пустой. Дверь была открыта, а из квартиры вынесено все, что можно было вынести. Зои дома не было. Вызвав милицию, мужчина тяжело сполз по стене, держась за сердце. Приехавший отряд вызвал скорую помощь. Мужчина с сердечным приступом оказался в больнице.

О случившемся Маша узнала спустя три дня, когда всерьез забила тревогу: муж, прежде носившийся к ней как минимум два раза в день, третий день ни разу не появился и домашний телефон упрямо хранил молчание. И лишь позвонив мужу на работу, она узнала, что Василий находится в больнице. Взволнованная Маша, игнорируя появившиеся тянущие боли внизу живота, кинулась разыскивать супруга и дочь, оставшуюся без присмотра. Найдя мужа в реанимации и узнав о причине случившегося приступа, Маша, обхватив руками простреливший невыносимой болью живот, опустилась на пол.

Родившуюся раньше срока девочку удалось спасти. Василий также медленно, но поправлялся. Маша с ребенком вернулась в разоренную квартиру. Узнав, что Зоя находится в милиции, она с ребенком на руках бросилась туда. Вскоре выяснилось, что в краже виновата Зоя и только Зоя. Она лично привела в квартиру каких-то мужиков, предварительно забрав родительские накопления, и позволила им вынести из квартиры что хотят, сама же и открыв им дверь.

Маша, рыдая, забрала заявление о краже, написав расписку, что вызов был ошибочным, и никаких претензий она не имеет. После этого ей выдали Зою, посоветовав всерьез озаботиться воспитанием трудного подростка. До подсудного возраста Зое оставалось два месяца.

Дома Маша попыталась достучаться до приемной дочери, но та сидела нахохлившись, упрямо надвинув капюшон на голову. Маша в отчаянии закричала ей:

— Зоя, ты понимаешь, что Верочка родилась раньше срока? Она очень слабенькая, ей столько всего нужно! Я так надеялась, что ты будешь моей помощницей!

— Да пусть она сдохнет, твоя Верочка! — зло глядя на Машу, мрачно отозвалась Зоя. — А сама не сдохнет, так я ей помогу! Она мне всю жизнь испортила, тварь! Ненавижу! — и, пройдя мимо ошарашенной Маши, уходя, изо всех сил грохнула дверью.

Глава 21.3

Зоя не вернулась домой ни в тот день, ни на следующий, ни через день… Маша пошла в милицию и подала заявление о пропаже ребенка. Принимавший у нее заявление дежурный, увидев имя и фамилию девочки, с жалостью посмотрел на измученную женщину и хмыкнул, но заявление все же принял. А вечером Маше доставили пьяную и хорошо потрепанную тушку, абсолютно голую ниже пояса. Как сказали милиционеры, они просто забрали ее из очередного притона. Посоветовав Маше отправить девочку в какой-нибудь трудовой исправительный лагерь, они удалились.

Учителя, так и не дождавшись явления Зои в школу, подали запрос в службу опеки. Представители службы, выяснив, что ребенок усыновлен, явились к Маше. Узрев разоренную квартиру с голыми стенами, без следа какой-либо бытовой техники, и больного мужа, с трудом передвигавшегося по квартире, подали заявление в суд на лишение Маши родительских прав.

Как только Маша ни билась за Зою, прав ее все же лишили, отправив Зойку, вытащенную из очередного притона, в детский дом. Впрочем, та оттуда сбежала на следующий же день.

Домой Зоя пришла спустя полгода. Мрачно сообщив Маше, что она беременна, потребовала дать ей денег на аборт. Маша отказалась. Она умоляла Зою оставить дитя, клятвенно обещая ей, что заберет ребенка себе, только пусть та не убивает младенца! Хмыкнув, Зоя развернулась и ушла. В этот раз на четыре года.

За прошедшие года супруги продали квартиру и купили небольшой домик неподалеку от города. Верочка подрастала, постепенно крепла, и радовала своих родителей покладистым характером и невероятной добротой. Вообще девочка получалась чудесной: ласковая, послушная, добрая, тихая и очень усидчивая и старательная.

В один из дней у Маши неожиданно раздался звонок в дверь. Какие-то люди привезли Зойку в абсолютно невменяемом состоянии и, позвонив в дверь, запрыгнули в машину и уехали. Охнув, Маша волоком затащила ее в дом. Проспавшаяся Зойка долго пыталась понять, где она находится, а поняв, выслушала лекцию, кивая головой. Пообещав родителям больше не пить, она завалилась в постель и, сказав, что плохо себя чувствует, отрубилась. Маша и Василий ушли на работу.

Вернулись они к распахнутым дверям своего дома. Ни Зойки, ни денег, ни бытовой техники в доме не было. Василий пришел в бешенство, и, пообещав переломать Зойке ноги, ежели та вновь окажется у них на пороге, поменял все замки и поставил решетки на окна.

Зойка появлялась еще пару раз, но Василий был непреклонен, и та, переночевав у них на пороге, утром, несолоно хлебавши, и, получив тайком сунутый Машей пирог, убиралась восвояси.

Маша, жалея приемную дочь, все-таки уговорила Василия поместить ее в клинику для лечения от алкоголизма. Тот, скрипя зубами, оплатил лечение. После выписки Маша тайком от мужа забрала Зойку из клиники, сняла ей комнатку и устроила на работу в больницу санитаркой.

Горбатого могила исправит. Санитаркой Зоська проработала пару месяцев, и, узнав, где хранятся наркотические препараты, украла их. Пропажа обнаружилась быстро, равно как и виновница. Зоська вынести препараты из больницы не успела. Под давлением неопровержимых доказательств вернула все до последней ампулы. Милицию вызывать не стали, дело замяли, но уволили обеих — и Машу, и Зоську.

После того случая Зоська исчезла. Иногда ее видели среди проституток на вокзалах, но где она обитала, Маша не знала. К ним она больше не приходила, и семья на долгие годы зажила спокойно.

Вера выросла, поступила в институт, вышла замуж, родила дочь. Когда девочке было три месяца, Вера оставила девочку с матерью, а сама с мужем поехала в областной центр, отвозить в больницу плохо себя чувствовавшего Василия. Не доехав до областного центра, в страшной аварии погибли все трое.

Маша осталась одна с маленькой Ульяшкой на руках. После похорон у женщины начались страшные головные боли. Год она терпела, пила таблетки, занимаясь внучкой. И только устроив ту в детский сад, позволила себе пройти обследование. Результатом обследования стала неоперабельная опухоль мозга. Через год женщина умерла.



Зоська, проходя лечение от алкоголизма в клинике, куда ее сдал Иван Петрович, подружилась с санитаркой. Женщина была болтлива от природы, и в одном из разговоров промелькнула фамилия Жигуновых. Зоська насторожилась. Начав выспрашивать санитарку, она узнала, что Вера и Василий погибли, а Маша находится при смерти. Санитарка, догадавшись, что Зоська не просто так выспрашивает про ее односельчан, напрямую спросила, кем они ей приходятся.

— Маша моя мать. Она отказалась от меня, когда мне было тринадцать, — ответила ей Зоська.

— Да ты что? — всплеснула руками женщина. — Тогда тебе надо будет опеку оформить над девчушкой, да на наследство подать! Дом-то у них хороший больно, и гараж, и баня есть.

— Начерта она мне сдалась? Пускай в детский дом сдают! — окрысилась Зоська. — Я там была, вот пусть и она хлебнет всей пастью! А наследство — это дело… Этим стоит заняться.

— Ох, глупая ты! — прижав ладонь к щеке, покачала головой женщина. — Так-то наследство на двоих поделят, а коль заберешь племяшку, так все тебе достанется! А еще и за опеку деньги немалые плотят. Вот выйдешь ты отсюдова, и куда пойдешь? Унитазы драить за копейки? А так заберешь девчонку, и будешь опекунские получать, да ей еще льготы и пенсия немалая будет за потерю кормильцев! Это и работать не надо!

Зоська подумала, в затылке почесала… И отправилась восстанавливать свои документы. Восстановив, пошла в службу опеки и забрала девчонку.

Вступив через полгода в наследство, она продала родительский дом, купила себе какую-то халупу на краю села, там и жить стала. Недолго. Печку топить она толком не умела, и в результате одной ночью старый деревянный дом вспыхнул свечкой. Зоська едва успела схватить девчонку (понравилось ей деньги получать, а без нее и денег не станет) и выскочить в чем была. Дом сгорел дотла.

Бомжевать сильно беременной и с малым дитем оказалось неудобно — из притонов гнали. Зарабатывать проституцией не получалось из-за большого срока беременности. Да и боялась Зоська — узнают в органах опеки, что она бомжует с девчонкой, ту отберут, и лишится она всех выплат на девочку.

Подумав, Зоська решила вернуться в Ивантеевку. Теперь, получая ежемесячно неплохую сумму денег, да и на счету у нее деньги еще оставались от продажи родительского дома, она собиралась спокойно и безбедно жить вдали от всех проверок — в такую глушь органы опеки проверять девчонку не попрутся, а значит, и не отберут.

Селиться в деревянном доме она побоялась — все-таки жить Зоське хотелось. Вспомнив о блочном несуразном строении, в котором когда-то было лесничество, Зоська в нем и осела.

Вскоре ее поджидал неприятный сюрприз — отправившись в день выплаты за деньгами, она их получить не смогла — документы-то все сгорели. Восстанавливать их она и не пыталась. Почему — она и сама объяснить не может. Просто вернулась в деревню и занялась извечной профессией. Нашлись любители и на беременных. Впрочем, этот недостаток вскоре исчез. Ребенок родился живым, но вскоре после родов умер. Не долго думая, Зоська похоронила его в овраге, неподалеку от своего дома.

Занявшись проституцией, клиентов она частенько тащила к себе, поэтому и видели деревенские жители мужиков, приезжавших к ней на машинах. Вместе с ними и пить снова начала. Пьяная, грязная, как проститутка она уже не котировалась, потому очень быстро скатилась до бомжей. Компании у нее собирались нечасто — больно далеко топать, но мужики приходили регулярно, причем разные. С кем-то одним она не жила. Пропившись несколько дней, они уходили. Кто-то спустя время возвращался, кто-то нет. Так и продолжалось до тех пор, пока в деревне не объявился священник и целых две бригады строителей.