Лягушачий король
Часть 77 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Звучит так, будто у тебя аденоиды.
За окном стояла сырая и теплая сентябрьская ночь. Кроссовки Илюшина промокли насквозь. Они с Бабкиным извалялись в грязи, пока скручивали в узел лже-Богуна.
«Не удивительно, что лицо Коли Олейникова на фотографиях показалось мне знакомым. Но узнать в нем фигуранта, которым занимался Сережа, я не сумел».
– Надеюсь, Харламовы не подумали, что ты надушился для меня. – Бабкин завел «БМВ».
– Поверь, в ближайшее время им будет не до нас.
Они медленно проехали поселок и выбрались на шоссе.
На обратном пути Илюшин задремал. Давно не выдавалось таких длинных дней… Как будто они задержали Егора не утром, а две недели назад.
День длиной в две недели.
– Ты выяснил, почему он подписался Варфоломеевым?
От вопроса Бабкина Макар проснулся.
– Что? А, да, узнал. Вернее, просто сверил даты. Олейников – раб цифр. В честь апостола Варфоломея двадцать пятого августа совершается богослужение. Это день рождения его матери.
Сергей принюхался. Похоже, теперь этим дютоном пропахла и его куртка…
Илюшин сразу сказал: у них есть только одна возможность вывести Егора на признание – заставить его утратить самообладание. Поэтому Макар пришел в кафе, облившись с ног до головы духами Лианы Олейниковой: единственными, которыми она пользовалась всю жизнь.
И это сработало. О, еще как сработало!
Бабкин, не полагаясь на свои силы, настоял на том, чтобы заменить официантку. Илюшина и Олейникова обслуживала девушка, которой не составило бы труда при необходимости обезоружить Егора, приди он с ножом.
«От этого психа можно было ожидать чего угодно», – с мрачным удовлетворением подумал Сергей.
Но они получили, что хотели. Когда Егора уводили, он рыдал и повторял имя матери.
– Макар, а Макар, – позвал Бабкин. Днем они почти не успели поговорить, и теперь у него роились вопросы. – Я не понял, почему Олейников постоянно требовал кофе? Нервничал?
– Надеялся перебить запах духов, – ответил Илюшин, не открывая глаз. – Я-то предполагал, что он попросит у официантки горсть кофейных зерен. В парфюмерных магазинах их дают нюхать покупателям: считается, что кофе нейтрализует ароматы. Пару раз мне казалось, что он окунет нос в напиток. Кстати, пришлось пить холодный чай – я опасался, что он выплеснет мне в лицо содержимое моей же чашки.
– Да, его аж трясло. Я ждал, когда у него дым повалит из ушей.
– Это все духи.
– У меня после общения с тобой бывает такое и без всяких духов!
Они въехали в ночную Москву. Фонари, вывески, реклама, фары встречных машин… Сергей затормозил на светофоре.
– Ладно, теперь к серьезным вопросам! – Он наблюдал, как Илюшин сонно крутит головой, пытаясь понять, где они находятся. – Как ты мог не заметить слежку Олейникова?
Макар пробормотал, что надо было ему держать язык за зубами. После того, как режиссера скрутили в кафе, Илюшин проговорился, что это уже второе покушение на его жизнь.
– Ты все время забываешь, что Егор – актер. И хороший! Видел бы ты, как ловко и естественно он начал сбивать меня с толку, когда я пришел к нему с расспросами. Сначала отвлек упоминанием драгоценностей старой гримерши, которых на самом деле никогда не существовало. Причем проделал это очень тонко, одним лишь намеком! Затем выставил в качестве мишени Ивана Ельчукова – и тоже с аккуратностью ювелира!
– Какое отношение это все имеет к тому, что ты прошляпил слежку?
– Олейников – хитрец и гений мимикрии! Его даже следователь на камере не опознал, когда он вдалеке прошествовал в женской шубе. Вот, кстати, о чем я жалею: мне нужно было прислушаться к Колесникову…
– Вы же не встречались, – удивился Сергей.
– Из материалов дела следовало, что он уверен в вине Егора. У него не было фактов, но было чутье. И оно подсказывало, что Олейников причастен к гибели Ельчуковой. Не зря Колесников кружил вокруг него акулой! А я легкомысленно сбросил старикана со счетов, решив, что он просто нашел подходящую жертву. Так о чем мы?..
– О том, что тебе чуть не размозжили башку в мешке для сменки.
– Егор следил за мной целый день, меняя образы. Дождался, пока я встречусь с Иваном, и решил убить двух зайцев одним выстрелом: избавиться от меня и навести подозрения на Ивана. Поразительно везучий и дерзкий человек!
– А что ты ему втирал насчет камер в интернет-кафе?
– Блефовал, – легкомысленно отмахнулся Илюшин. – Выводил его из себя, прицельно бил по слабым точкам. Раз он пытался вломиться в квартиру Юренцова, значит, боялся того, что хранилось у писателя в компьютере.
Они заехали во двор.
– Тебе не кажется странным, что в одном семействе выросли серийный убийца и такая дрянь, как Богун? – Сергей осторожно объехал припаркованные машины.
– Мальчишку воспитывали полубезумная мать и брат, который не чаял от него отделаться. Я бы удивился, если бы он вырос нормальным. Меня не оставляет другая мысль…
Он замолчал.
– Начал, так продолжай, – проворчал Сергей.
– У этой истории две стороны. На одной из них – чистое безумие, торжество сумасшествия. Люди-куклы, которые притворяются матерью, запах духов, от которого относительно устойчивый мир расползается, как намокшая газета… Все это порождения глубоко больного ума. А с другой стороны – абсолютно нормальные обыватели, которые незаметно превратились в монстров. И поверь, эти монстры не лучше Олейникова. Старуха, убившая подругу, не моргнув глазом, ее сынок, едва не задушивший мать двоих детей, и все лишь для того, чтобы обеспечить себе тихое безбедное будущее… Мещанский рационализм плодит зло не хуже чистого генетического безумия. Еще вопрос, какой из них страшнее.
– Ну, знаешь!
– Таких, как Олейников, – один на сто тысяч. А Люси и Григории живут и ходят среди нас, невидимые. Дружат с соседями и пользуются славой добрых малых.
У подъезда обнимались парень с девушкой. Из плеера, закрепленного у парня на поясе, тихо пела Билли Айлиш.
Мир был нормален.
– А ничего духи-то, – сказал на прощание Бабкин. – Тебе идут!
Илюшин только фыркнул в ответ.
Сергей дождался, когда в окнах на двадцать пятом этаже загорится свет, и поехал домой.
По дороге он негромко напевал. В конце концов, им есть чем гордиться! Он-то просто добросовестно сделал свою работу, а вот Илюшин, чертов гений, вытащил на свет такую человеческую пакость!..
И никаких игр с серийными убийцами один на один! Грамотно спланированная операция, увенчавшаяся заслуженным успехом.
Бабкин заехал в круглосуточный магазин и купил жене букет. Хотел выбрать розы, но в последний момент остановился на чудесных цветах, напоминавших маки, но глубокого синего оттенка.
– Анемоны, – сказала девушка, упаковывая их. – Зелени добавить?
Добавили зелени, и букет стал выглядеть так, словно Бабкин лично нарвал его в каком-нибудь Приэльбрусье.
– Я вчера тебе принес, – напевал он, поднимаясь в лифте, – не букет из алых роз…
Маша открыла дверь, и ему сразу бросилась в глаза некоторая странность в ее лице. Он не мог понять, что оно выражает.
– Что-то случилось? – быстро спросил он. – Что-то с Костей?
– С Костей все в порядке. – Она не улыбнулась ему, и это тоже было неправильно. – А почему цветы?..
Сергей уставился на жену. Цветы он приносил часто и без всякого повода. Вопрос был странный.
Расследование, гордость за них с Макаром, вечернее задержание упыря, который едва не убил Татьяну, – еще минута, и все было бы кончено, – все это вылетело у него из головы. Он обнял жену за плечи и вывел на свет.
– Ты меня беспокоишь. У тебя все в порядке?
Маша помолчала.
– Я встречалась сегодня с Гудасовым, – сказала она. – Ты, наверное, не помнишь…
– Андрей Ильдарович, твой физрук в школе, которого вышибли из-за анонимного письма, а потом обвинили тебя в его авторстве, – спокойно сказал Сергей[3].
Жена так и стояла, сжимая в руках синие, будто светящиеся цветы, и на их фоне ее лицо казалось прозрачным. Она кивнула.
– Да, только встреча была не с ним, а с его старшим сыном. Он такой взрослый! Гудасов с семьей после того ужасного случая переехал в Севастополь. Там опять начал тренировать детей, его секция разрослась до спортивного клуба, ты представляешь? – Она наконец улыбнулась. – Он меня, оказывается, отлично помнит! Его сын передал мне… – Маша метнулась в кухню, не выпуская из рук букета, и вернулась с бутылкой вина.
– Подожди, так это же хорошо? – осторожно начал Сергей. – Судя по твоим рассказам, он был отличный мужик…
– Да, это замечательно!
– А что тогда?..
Маша перестала улыбаться и осторожно поставила вино на стол.
– После этой встречи я зашла к врачу. Гинеколог подтвердил, что я беременна. Теперь я не понимаю, можно мне пить вино или нет.
Сергей зачем-то взглянул на бутылку, затем снова на жену.
– Ты беременна, – утвердительно сказал он.
Маша кивнула.
Он благожелательно смотрел на нее, не понимая, о чем она волнуется. Да, женщины бывают беременны. Дальше этого утверждения мысль его почему-то не шла. На какое-то время весь его мир стал состоять из одного-единственного постулата: существуют обычные женщины и женщины беременные, и его жена по каким-то причинам (здесь мысль Сергея теряла четкость) переместилась во вторую категорию. Из этого ничего не следовало. Он смутно чувствовал, что должно бы, но не мог развить эту идею…
– Беременна, – повторил он.
Что-то было не так с этой его туповатой благожелательностью, в которой он застыл, точно мушка в янтаре. Сергей и сам это понимал. Маша что-то говорила, он смотрел с улыбкой на ее шевелящиеся губы, испуганно сведенные брови; до него даже доносились отдельные слова, но смысла он не мог уловить.
За окном стояла сырая и теплая сентябрьская ночь. Кроссовки Илюшина промокли насквозь. Они с Бабкиным извалялись в грязи, пока скручивали в узел лже-Богуна.
«Не удивительно, что лицо Коли Олейникова на фотографиях показалось мне знакомым. Но узнать в нем фигуранта, которым занимался Сережа, я не сумел».
– Надеюсь, Харламовы не подумали, что ты надушился для меня. – Бабкин завел «БМВ».
– Поверь, в ближайшее время им будет не до нас.
Они медленно проехали поселок и выбрались на шоссе.
На обратном пути Илюшин задремал. Давно не выдавалось таких длинных дней… Как будто они задержали Егора не утром, а две недели назад.
День длиной в две недели.
– Ты выяснил, почему он подписался Варфоломеевым?
От вопроса Бабкина Макар проснулся.
– Что? А, да, узнал. Вернее, просто сверил даты. Олейников – раб цифр. В честь апостола Варфоломея двадцать пятого августа совершается богослужение. Это день рождения его матери.
Сергей принюхался. Похоже, теперь этим дютоном пропахла и его куртка…
Илюшин сразу сказал: у них есть только одна возможность вывести Егора на признание – заставить его утратить самообладание. Поэтому Макар пришел в кафе, облившись с ног до головы духами Лианы Олейниковой: единственными, которыми она пользовалась всю жизнь.
И это сработало. О, еще как сработало!
Бабкин, не полагаясь на свои силы, настоял на том, чтобы заменить официантку. Илюшина и Олейникова обслуживала девушка, которой не составило бы труда при необходимости обезоружить Егора, приди он с ножом.
«От этого психа можно было ожидать чего угодно», – с мрачным удовлетворением подумал Сергей.
Но они получили, что хотели. Когда Егора уводили, он рыдал и повторял имя матери.
– Макар, а Макар, – позвал Бабкин. Днем они почти не успели поговорить, и теперь у него роились вопросы. – Я не понял, почему Олейников постоянно требовал кофе? Нервничал?
– Надеялся перебить запах духов, – ответил Илюшин, не открывая глаз. – Я-то предполагал, что он попросит у официантки горсть кофейных зерен. В парфюмерных магазинах их дают нюхать покупателям: считается, что кофе нейтрализует ароматы. Пару раз мне казалось, что он окунет нос в напиток. Кстати, пришлось пить холодный чай – я опасался, что он выплеснет мне в лицо содержимое моей же чашки.
– Да, его аж трясло. Я ждал, когда у него дым повалит из ушей.
– Это все духи.
– У меня после общения с тобой бывает такое и без всяких духов!
Они въехали в ночную Москву. Фонари, вывески, реклама, фары встречных машин… Сергей затормозил на светофоре.
– Ладно, теперь к серьезным вопросам! – Он наблюдал, как Илюшин сонно крутит головой, пытаясь понять, где они находятся. – Как ты мог не заметить слежку Олейникова?
Макар пробормотал, что надо было ему держать язык за зубами. После того, как режиссера скрутили в кафе, Илюшин проговорился, что это уже второе покушение на его жизнь.
– Ты все время забываешь, что Егор – актер. И хороший! Видел бы ты, как ловко и естественно он начал сбивать меня с толку, когда я пришел к нему с расспросами. Сначала отвлек упоминанием драгоценностей старой гримерши, которых на самом деле никогда не существовало. Причем проделал это очень тонко, одним лишь намеком! Затем выставил в качестве мишени Ивана Ельчукова – и тоже с аккуратностью ювелира!
– Какое отношение это все имеет к тому, что ты прошляпил слежку?
– Олейников – хитрец и гений мимикрии! Его даже следователь на камере не опознал, когда он вдалеке прошествовал в женской шубе. Вот, кстати, о чем я жалею: мне нужно было прислушаться к Колесникову…
– Вы же не встречались, – удивился Сергей.
– Из материалов дела следовало, что он уверен в вине Егора. У него не было фактов, но было чутье. И оно подсказывало, что Олейников причастен к гибели Ельчуковой. Не зря Колесников кружил вокруг него акулой! А я легкомысленно сбросил старикана со счетов, решив, что он просто нашел подходящую жертву. Так о чем мы?..
– О том, что тебе чуть не размозжили башку в мешке для сменки.
– Егор следил за мной целый день, меняя образы. Дождался, пока я встречусь с Иваном, и решил убить двух зайцев одним выстрелом: избавиться от меня и навести подозрения на Ивана. Поразительно везучий и дерзкий человек!
– А что ты ему втирал насчет камер в интернет-кафе?
– Блефовал, – легкомысленно отмахнулся Илюшин. – Выводил его из себя, прицельно бил по слабым точкам. Раз он пытался вломиться в квартиру Юренцова, значит, боялся того, что хранилось у писателя в компьютере.
Они заехали во двор.
– Тебе не кажется странным, что в одном семействе выросли серийный убийца и такая дрянь, как Богун? – Сергей осторожно объехал припаркованные машины.
– Мальчишку воспитывали полубезумная мать и брат, который не чаял от него отделаться. Я бы удивился, если бы он вырос нормальным. Меня не оставляет другая мысль…
Он замолчал.
– Начал, так продолжай, – проворчал Сергей.
– У этой истории две стороны. На одной из них – чистое безумие, торжество сумасшествия. Люди-куклы, которые притворяются матерью, запах духов, от которого относительно устойчивый мир расползается, как намокшая газета… Все это порождения глубоко больного ума. А с другой стороны – абсолютно нормальные обыватели, которые незаметно превратились в монстров. И поверь, эти монстры не лучше Олейникова. Старуха, убившая подругу, не моргнув глазом, ее сынок, едва не задушивший мать двоих детей, и все лишь для того, чтобы обеспечить себе тихое безбедное будущее… Мещанский рационализм плодит зло не хуже чистого генетического безумия. Еще вопрос, какой из них страшнее.
– Ну, знаешь!
– Таких, как Олейников, – один на сто тысяч. А Люси и Григории живут и ходят среди нас, невидимые. Дружат с соседями и пользуются славой добрых малых.
У подъезда обнимались парень с девушкой. Из плеера, закрепленного у парня на поясе, тихо пела Билли Айлиш.
Мир был нормален.
– А ничего духи-то, – сказал на прощание Бабкин. – Тебе идут!
Илюшин только фыркнул в ответ.
Сергей дождался, когда в окнах на двадцать пятом этаже загорится свет, и поехал домой.
По дороге он негромко напевал. В конце концов, им есть чем гордиться! Он-то просто добросовестно сделал свою работу, а вот Илюшин, чертов гений, вытащил на свет такую человеческую пакость!..
И никаких игр с серийными убийцами один на один! Грамотно спланированная операция, увенчавшаяся заслуженным успехом.
Бабкин заехал в круглосуточный магазин и купил жене букет. Хотел выбрать розы, но в последний момент остановился на чудесных цветах, напоминавших маки, но глубокого синего оттенка.
– Анемоны, – сказала девушка, упаковывая их. – Зелени добавить?
Добавили зелени, и букет стал выглядеть так, словно Бабкин лично нарвал его в каком-нибудь Приэльбрусье.
– Я вчера тебе принес, – напевал он, поднимаясь в лифте, – не букет из алых роз…
Маша открыла дверь, и ему сразу бросилась в глаза некоторая странность в ее лице. Он не мог понять, что оно выражает.
– Что-то случилось? – быстро спросил он. – Что-то с Костей?
– С Костей все в порядке. – Она не улыбнулась ему, и это тоже было неправильно. – А почему цветы?..
Сергей уставился на жену. Цветы он приносил часто и без всякого повода. Вопрос был странный.
Расследование, гордость за них с Макаром, вечернее задержание упыря, который едва не убил Татьяну, – еще минута, и все было бы кончено, – все это вылетело у него из головы. Он обнял жену за плечи и вывел на свет.
– Ты меня беспокоишь. У тебя все в порядке?
Маша помолчала.
– Я встречалась сегодня с Гудасовым, – сказала она. – Ты, наверное, не помнишь…
– Андрей Ильдарович, твой физрук в школе, которого вышибли из-за анонимного письма, а потом обвинили тебя в его авторстве, – спокойно сказал Сергей[3].
Жена так и стояла, сжимая в руках синие, будто светящиеся цветы, и на их фоне ее лицо казалось прозрачным. Она кивнула.
– Да, только встреча была не с ним, а с его старшим сыном. Он такой взрослый! Гудасов с семьей после того ужасного случая переехал в Севастополь. Там опять начал тренировать детей, его секция разрослась до спортивного клуба, ты представляешь? – Она наконец улыбнулась. – Он меня, оказывается, отлично помнит! Его сын передал мне… – Маша метнулась в кухню, не выпуская из рук букета, и вернулась с бутылкой вина.
– Подожди, так это же хорошо? – осторожно начал Сергей. – Судя по твоим рассказам, он был отличный мужик…
– Да, это замечательно!
– А что тогда?..
Маша перестала улыбаться и осторожно поставила вино на стол.
– После этой встречи я зашла к врачу. Гинеколог подтвердил, что я беременна. Теперь я не понимаю, можно мне пить вино или нет.
Сергей зачем-то взглянул на бутылку, затем снова на жену.
– Ты беременна, – утвердительно сказал он.
Маша кивнула.
Он благожелательно смотрел на нее, не понимая, о чем она волнуется. Да, женщины бывают беременны. Дальше этого утверждения мысль его почему-то не шла. На какое-то время весь его мир стал состоять из одного-единственного постулата: существуют обычные женщины и женщины беременные, и его жена по каким-то причинам (здесь мысль Сергея теряла четкость) переместилась во вторую категорию. Из этого ничего не следовало. Он смутно чувствовал, что должно бы, но не мог развить эту идею…
– Беременна, – повторил он.
Что-то было не так с этой его туповатой благожелательностью, в которой он застыл, точно мушка в янтаре. Сергей и сам это понимал. Маша что-то говорила, он смотрел с улыбкой на ее шевелящиеся губы, испуганно сведенные брови; до него даже доносились отдельные слова, но смысла он не мог уловить.