Лягушачий король

– Что за выкрутас?

– Сейчас до этого дойду. Дальше – область моих фантазий. Но фактами подтверждается, так что расхождение с реальностью если и есть, то небольшое. Гриша Богун, честный парень, радуется перспективе провести выходные с хорошими людьми. Он вообще был не слишком-то разборчив, судя по всему. Встреченной на работе девушке сообщает, что отправляется отдыхать на реку, париться в баньке и жарить шашлыки. На дворе, напомню, август. Богун на автобусе едет в Усть-Чекан, выходит на остановке и идет через кукурузное поле к деревне.

– Это домыслы или факты? – спросил Макар, удивленный обилием подробностей.

– Как ни странно, факты. По дороге через поле Григорий встретил девчонку, которая его хорошо запомнила. Я с ней беседовал.

– Впечатляет, – оценил Макар, и Бабкин расцвел в довольной ухмылке. Да, черт возьми, это было круто: в последний момент каким-то чудом разговориться с единственным свидетелем.

– Богун пришел к братьям Щукиным вечером. Никто его не видел или не обратил внимания. У него, в общем, внешность-то такая, неприметная… Братья растопили баню, они все выпили и втроем пошли париться, а Николай почему-то остался в доме. Через час, не меньше, Голованов решил присоединиться к приятелям и нашел в бане три трупа.

– Ого! – сказал Илюшин. – Угорели?

– Точно. Ну, наш Коленька за восемь лет многому научился. Поэтому драпать не стал, а выкинул вот какой финт: поджег баню изнутри и взял документы Богуна, оставив свой паспорт в избе. И сбежал. Ну не красавчик ли, а?

– Подожди, – остановил его Макар. – Почему ты считаешь, что их смерть – не его рук дело?

– Я экспертизу видел, – сказал Бабкин. – Причина – отравление угарным газом. Насчет поджога – исключительно мои догадки. Баня и сама могла сгореть запросто. Но в две таких беды подряд мне не верится. А вот в то, что Голованов воспользовался ситуацией – вполне! Ему, считай, судьба подкинула сказочный подарок. С Богуном он общался прежде и был в курсе, что биография у парня чиста, как тетрадь первоклассника. Не удивлюсь, если они где-то вместе работали. Так глубоко я не копал. Короче: он слинял с чужими документами. Обгоревшие тела исследовали, криминала не нашли и закрыли дело. О том, что в доме Щукиных пили на самом деле не трое, а четверо собутыльников, не знала ни одна живая душа. В понедельник Николай с телефона Богуна отправил смс его начальнику, чтобы не искали на работе. Должно быть, Богун упомянул, как зовут шефа, или тот был занесен в список контактов… В общем, эсэмэска дошла до адресата. В «Радиусе» уверились, что хороший парень Гриша бросил их как последний поганец. А на кладбище похоронили Богуна под именем Николая Голованова. Никаких вопросов у следствия не возникло. Пили трое? Обгоревших тел тоже три? И три паспорта? Ну, все очевидно.

– А ты-то как его отыскал? – спросил Илюшин.

– Ха-ха! Фотография в уголовном деле! В нем фигурирует вполне живая личность. Не так давно учил ребенка плохому и пытался набить морду будущему родственнику. В общем, бодренько себя вел для покойника. Натурализовался он сто процентов через бывших подельников. Ему не потребовалось делать документы заново, лишь поменять в базе фото настоящего Богуна на свое.

– …вопрос, где бывший зек взял такие деньги, – задумчиво сказал Макар.

– Ну, где-то взял! Может, скидку получил за то, что не сдал своих восемь лет назад… И стал стопроцентный Богун. Но одно дело – документы, это популярная тема. Заказывают сразу комплектом: права, паспорт и загран. А вот с отпечатками Голованов ничего не мог поделать. Из базы их не сотрешь. Свои тоже не исправишь. Он придумал просто не оставлять их нигде по возможности.

– Так себе способ.

– А какие у него были варианты? Я слыхал про операции по удалению отпечатков, но они стоят астрономических денег и никто не дает стопроцентной гарантии, что папиллярные линии не появятся вновь. Слишком мелкая сошка Голованов для таких размахов. Он, конечно, редкая дрянь. Восемь человек запереть в душегубке, не выпускать, не проверять, как они…

Бабкин зло прищелкнул языком и замолчал.

«…из которых трое несовершеннолетних…»

В уголовном деле перечислялись имена и даты рождения всех жертв, но он не стал читать. Три года ребенку или десять лет – какая разница! Все они погибли вместе с родителями из-за чужой алчности и глупости. Голованов их, должно быть, и за людей-то не считал. После случившегося, удирая обратно в Россию, проклинал нелегалов на все лады: испортили ему такой хороший план!

Бабкин достаточно насмотрелся на эту сволочь за два воскресенья, чтобы уверенно сказать: именно так Голованов и думал.

Жадный скот.

Несомненно, до сих пор убежден, что пострадал ни за что. Начни его сейчас выводить на чистую воду, будет бить себя в грудь и кричать, что всего лишь хотел помочь людям. Но судьба!.. Стечение обстоятельств!.. Проклятые таможенники!.. Все было против него, бедного сироты.

– Надо бы выяснить, что у нас с семьей Голованова, – вслух подумал он. – Сирота не он, а Богун. А у этого козла и мама с папой наверняка где-то есть.

– Может, от них и деньги? – предположил Макар. Бабкин чувствовал по паузам, что тот напряженно что-то обдумывает. – Серега, тебе не кажется странным, что такой ухарь вцепился в старшую дочку Харламовых?

– Кажется, – сказал Бабкин, обогнав «девятку» с желтым восклицательным знаком на заднем стекле. Успел бросить короткий взгляд на водителя: мужичок лет сорока, сжавший руль, как спасательный круг. Глаза выпучены, рот приоткрыт.

Что, если Варвара – спасательный круг?

– Может, зря мы ищем, на чем основан его расчет? А на самом деле все просто: встретил парень красну девицу. Полюбил, решил жениться и не возвращаться к прежним делам… – Илюшин в своих рассуждениях продвигался тем же путем, что и Бабкин.

Сергей почесал переносицу.

– Я, знаешь, не психолог, чтобы разбираться в тонких движениях души этого козла. Полюбил, не полюбил… Если судить по прошлому воскресенью, он едва терпит свою невесту.

– Один день еще ни о чем не говорит.

– Согласен. Ладно, надо уж докрутить до конца, раз я в это ввязался. Вернусь в Казань, сдам машину – и первым рейсом вылетаю в Москву. Хочу порыться в биографии Голованова. Ты как на это смотришь? Или нужно все бросать и заниматься твоим делом?

– Бросать не нужно, – сказал Макар. – Хотя мне вскоре понадобится твоя помощь. А биографию Голованова мы будем восстанавливать с тобой вместе.

– Это почему? – удивленно спросил Сергей.

И когда Макар ответил, почему, едва не съехал с трассы.





Глава 16


Песни ангелов Московской области




Илюшин снова оказался неподалеку от театра Олейникова. Кафе было переполнено. Юноши и девушки, яркие, как рыбки гуппи, сновали за стеклом.

Он присел на парапет, высматривая среди них Егора.

Листья срывались с высокого желтого клена. Илюшин следил за их прерывистым полетом, напоминавшим пеший спуск по невидимым ступенькам: раз, два, три. Листья шли вниз один за другим, и на тротуаре складывалась из них дорожка, по которой можно было взойти на золотую вершину клена, если прищурить глаза.

Этим он и развлекался: щурился, складывая лестницу из кленовых листьев.

Его похлопали по плечу.

– Привет! – Егор держал два бумажных стаканчика с кофе. – Взял тебе. Раз уж ты меня достаешь по полной программе, пей эту дрянь вместе со мной.

– Спасибо!

Олейников присел рядом.

– У меня пятиминутный перерыв. Ни минутой больше, предупреждаю честно.

Макар отпил кофе и спросил:

– Почему ты не рассказал нормально про Ивана Ельчукова?

Егор помолчал.

– Надеялся, что это нелепое происшествие давно похоронено, – буркнул он наконец. – Зачем ты его выкопал, можешь мне объяснить? Какое отношение оно имеет к гибели Нины Тихоновны? Если ты подозреваешь Ивана, так у него было алиби.

«Алиби и хорошо поставленный удар правой».

– Почему не рассказал? – повторил Макар.

– А что, трудно догадаться? Потому что мое поведение в той ситуации меня не красит. У меня сейчас набрана группа, мальчишки и девчонки возраста тогдашнего Ивана: как раз лет тринадцать-четырнадцать. Я смотрю на них и не могу понять, как можно было быть таким черствым идиотом в девятнадцать лет. Я ведь даже не извинился перед парнем. У меня была возможность – на похоронах. Но, елки-палки! Ну как? Подойти и сказать: «Прости, что я оттянул резинку твоих трусов и испортил тебе первую влюбленность?» Рядом с гробом, в котором лежит Нина Тихоновна? Слишком абсурдная сцена даже для нашего абсурдного мира. За что извиняться? За то, что мальчишка мне не нравился и я позволил себе лишнего?

Он отпил кофе и поморщился.

– Тьфу, ну и гадость! Слушай, серьезно: почему ты копаешься в мелких конфликтах столетней давности?

– Не таких и мелких. Я слышал, Иван пытался повеситься.

– Пытался, да. И вполне всерьез. Даже здесь нет у меня оправдания: типа, демонстративный суицид, все для публики! Ничего подобного.

– Почему ты его не любил?

– Кого? Ивана?

– Ага.

– Вот, знаешь, сам толком не могу объяснить. – Егор проводил взглядом красивую женщину в темном плаще. – В нем было какое-то мрачное упорство, которого сам я был лишен. Вспомни себя в четырнадцать лет. Стал бы ты ухаживать за взрослой девицей, студенткой, да еще и окруженной такими же взрослыми поклонниками? Нет! Ты бы тихо влюбился и страдал в сторонке. Как и я. Как и любой подросток этого возраста. А Иван как будто не понимал негласных ограничений, и это меня отталкивало. В нем было что-то звериное: вот моя самка, и я ее возьму. – Он помолчал. – Мне ведь Элка даже не нравилась. Нравилось, что о нас с ней все говорят и смотрят. А сама по себе – нет. Но я тогда чувствовал себя как вожак стаи, в которую затесался чужой волчонок и пытается подкатывать к моей волчице. В общем, нелепый и тягостный эпизод. Если бы я мог, я бы вырезал его из своей жизни бесследно. Джонни, сделай мне монтаж. Бывает, неприятные переживания заставляют человека взрослеть, дают приращение опыта, меняют его. Но тот случай с резинкой был просто бессмысленной дрянью, такой же, как этот кофе. – Он встал. – Все, извини, мне пора.

– Один вопрос, – остановил его Макар. – Ты не помнишь, какого цвета были туфли у Домбровской?

– Помню, конечно! Ярко-синие.



«Значит, ярко-синие», – говорил себе Макар несколькими часами позже. Или изумрудные – в это верилось больше. Или желтые (маловероятно). Интересно было бы выслушать вариант Ельчукова, но что-то подсказывало, что от Ивана он ничего не дождется.

Иван Денисович Ельчуков. Родился в тысяча девятьсот восемьдесят первом. Родители уехали из России в две тысячи восьмом, с тех пор не возвращались. Жил в Петербурге и Москве, подрабатывал, подворовывал, был судим за нанесение тяжких телесных, снова работал, обвинялся в краже и в изнасиловании. Правда, потерпевшая забрала заявление, а тремя днями позже вышла за Ельчукова замуж. Брак продержался полтора месяца.

«Ну и подруги у тебя, Иван Денисович».

Четырнадцать лет, всего четырнадцать было Ивану в тот год, когда убили Полину Грибалеву. Но Джесси Померой, бостонский изверг, начал мучить детей в одиннадцать, а в четырнадцать был убийцей. Дети убивают чаще, чем кажется. Роберту Томпсону и Джону Венеблсу было десять, когда они расправились с двухлетним малышом.

В илюшинской памяти сохранилось достаточно имен, и это были имена не только преступников, но и жертв. И детей, и взрослых. Их голоса звучали у него в голове: «Смотри, что с нами сделали! Большинство из тех, кто совершил эти зверства, был младше Ивана Ельчукова. Посмотри на нас! Ты внимательно смотришь?»

В день убийства Грибалевой по лестницам бывшего общежития бегал мальчишка-подросток. Уголовное дело не сохранилось даже в архивах, а как оно нужно сейчас, черт возьми! Быть может, кто-то из свидетелей описывал этого бегуна. Быть может, он опознал бы его по фотографии.

Илюшин выстраивал хронологию.

В мае девяносто пятого Олейников жестоко подшутил над Иваном. Вернее, шутка самая обычная, в меру глупая для студента. Всего лишь оттянуть резинку вылезших трусов…