Лягушачий король
Часть 39 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Зачем Ева пробиралась в дом погибшей соседки?
Я отыскала дочь в детской: она делала вид, что занимается уроками, и подняла на меня преданный взгляд. Однако я-то знаю, что учительница начнет давать домашние задания не раньше октября.
– Книжку можешь не прятать, – усмехнулась я.
Ева, слегка покраснев, вытащила из-под тетрадей иллюстрированный «Декамерон». Я с трудом удержала серьезное лицо; на несколько секунд причина, которая привела меня сюда, была вытеснена этим неожиданным выбором внеклассного чтения. Удивительно не то, что Ева схватилась за Боккаччо, а тот факт, что он оказался в семейной библиотеке.
– Где ты его взяла?
Ева помялась. Ей не хотелось сдавать источник запретного чтения.
– Во втором ряду на верхней полке, – со вздохом призналась она.
Иллюстрации не содержали в себе ничего неприличного, и я вернула книгу дочери. Она поймет в ней лишь то, что доступно ей в силу возраста; остальное просочится, как вода сквозь решето.
Я положила на стол панду. Мне предстояла задача потруднее, чем цензура ее литературных интересов.
Но не успела я задать ни одного вопроса, как Ева схватила игрушку и звонко чмокнула в макушку.
– Ура! Я и забыла про нее! Ты забрала ее у бабушки, да? Я сама хотела, но забегалась… знаешь, столько дел, столько дел! Ах, нет ни минутки свободной.
В другое время ее уморительная серьезность в подражание взрослым рассмешила бы меня. Но я была слишком изумлена тем, что услышала.
– Ты сказала, забрала у бабушки?
– Ага. Панда жила у нее. У всех есть фигурки, а у бабушки нету… Это ведь неправильно, да?
Она умильно заглядывала мне в глаза, изображая заботливую внучку, но я отмахнулась от ее невинного притворства.
– Когда бабушка взяла ее у тебя?
– Не помню, – зевнула Ева.
Я присела на корточки и взяла ее за плечи.
– Постарайся вспомнить! Это важно для меня.
Она притихла. Я многое позволяю своим детям, но оба знают, когда нужно остановиться.
– Вчера… или позавчера… Нет, подожди! Раньше! В тот день, когда я крутила «колесо» для Антона! Я боялась, что панда вывалится, и отдала ее бабушке. А бабушка сунула в карман своего фартука.
Два дня назад. Это было два дня назад!
Ева взялась показывать младшему брату, как нужно делать гимнастическое «колесо» – переворот через голову с опорой на руки. С таким же успехом круг мог бы обучать квадрат катиться. Однако они провели несколько радостных часов на заднем дворе, то и дело шлепаясь в густую траву и хохоча.
Значит, Ульяна вышла к ним в своем старом домашнем фартуке с кучей карманов. Этот фартук нафарширован предметами. Она частенько таскает с собой и ножницы, и ножи, – не удивительно, что карманы протерлись. Панда была спрятана в одном из них, а затем покинула укрытие, отправившись изучать подкроватный мир в комнате Гали Ежовой.
И это произошло после того, как Ульяна прибиралась в ее доме.
– Спасибо, улиточка, ты мне очень помогла. – Я поднялась и поцеловала дочь в лоб.
– Мам, а что случилось?
Ева внимательно смотрела на меня снизу вверх. Иногда у нее становится пугающе взрослый взгляд, и невозможно понять, о чем думает моя дочь в такие секунды.
Мои родители редко лгали мне, и я стараюсь не обманывать Антона с Евой без необходимости. Но и вешать на них груз наших тягот ни к чему. Я всегда презирала тех взрослых, что используют детей как наперсников. В этих людях нет понимания, но главное – в них нет жалости. А ребенка нужно жалеть не меньше, чем любить. Любовь бывает слепа; жалость всегда зряча. Мы видим своих детей яснее, жалея их.
– Я нашла панду в доме Гали и переживала, что ты забиралась к ней тайком.
Это часть правды, и ее вполне достаточно.
– Я бы не стала, – подумав, сказала Ева, и прежде чем я успела восхититься ее деликатностью, добавила: – Там нет ничего интересного!
До разговора со свекровью мне нужно было кое-что проверить. Забравшись на табуретку, я вытащила с верхней полки книжного шкафа несколько томов из серии «Библиотека мировой литературы». Девственно свежий, будто вчера из типографии, Рабле, которого никто не читал; Ларошфуко с неразрезанными страницами. Эти книги давно не нужно добывать или обменивать, но они по старой памяти являются предметом гордости владельцев.
За первым рядом солидных писателей чернела дыра, как от вырванного зуба, – отсюда вынули Боккаччо. Справа от дыры я увидела толстый сборник под заманчивым названием «Шедевры эротической литературы», слева – задрипанную книжонку «Неприкрытый Пушкин». Не без труда вытянув «Шедевры», я открыла их. У первых десяти страниц были загнуты уголки. Потом Виктор Петрович, очевидно, утомился.
На этой полке нашлось семь книг схожей тематики, в том числе «Камасутра». Между обложкой и титульным листом были вложены чеки. Не знаю, что заставило меня их просмотреть. Вся эта околоэротическая литература была приобретена в августе.
Мне бы задуматься! Но в тот момент я еще не понимала, что это означает. На краю сознания шевелилась какая-то мысль, словно забытая овечка в высокой траве, но остальное стадо бодро скакало туда, где возвышалась над скалами великанская фигура Ульяны, и овечка осталась без внимания.
… Мне всегда сложно было хитрить. Изобретательность – не мой конек. Другой человек на моем месте пошел бы на уловку, чтобы выудить у свекрови ответ, но я, поразмыслив, решила, что этот путь не для меня.
Свекровь вязала перед телевизором в гостиной.
Вяжет она, как и готовит, с большой любовью и фантазией. Но если кушанья ее вредны и обильны жиром, то вещи, выходящие из ее рук, отличаются вкусом. Юбочки и платья для Евы, свитера для Антона сидят на них идеально. У нее от природы прекрасное чувство цвета. Иногда я жалею, что она не рисует, хотя бы для собственного удовольствия. Увы, с точки зрения свекров любое занятие, результат которого не имеет практического применения, есть не что иное как глупая трата времени.
Я села в кресло и некоторое время следила за перипетиями расследования пастора Брауна.
– Ульяна Степановна, вы заходили позавчера к Ежовой?
Она дернулась и ткнула спицей в подушечку указательного пальца с такой силой, что на коже выступила капелька крови. Ульяна прижала ее к губам.
– Зачем это мне к ней заходить?
– Ну, мало ли… Вы прибирались в ее доме, например. Чем не повод!
– Ты на что намекаешь?
– Я не намекаю, Ульяна Степановна, просто спрашиваю.
Я старалась говорить как можно доброжелательнее, чтобы не дать ей повода удариться в обиду и сбежать. Но свекровь не обижалась, она пыталась скрыть испуг. Со своим прямым вопросом я сразу подошла близко к цели, не дав ей времени собраться с мыслями.
Она вспомнила об испытанном оружии – нападении.
– А что это ты меня допрашиваешь? Пришла и налетела со своими вопросами, будто я воровка! Я воровка, по-твоему, да? Так ты о матери своего мужа думаешь? И на улице, поди, трезвонишь чуть свет: люди добрые! Я на сыне воровки женилась!
Вот-вот заблажит. Как начинает подпускать Ульяна интонации голосящей по покойнику плакальщицы, жди спектакля.
Но я ведь тоже не первый год играю в эту игру. Сейчас главное – не начать заверять, будто я вовсе не считаю ее воровкой.
Я уклонилась от брошенного в меня копья и раскрутила пращу с камнем.
– Так вы были у Ежовой на днях?
– Не была! – отрезала она – слишком поспешно, слишком агрессивно. – Что мне у нее делать? Нет, ты мне скажи! Что делать-то? Ты вот умная, объясни мне, малограмотной! У тебя образование приличное, а у меня, стыдно сказать, техникум! Значит, кто кому отвечать на вопросы должен?
– А зачем вы к ней приходили, Ульяна Степановна? – с сочувственным любопытством спросила я.
На моей стороне выдержка. И красная панда. Я забрала ее из комнаты Евы, и сейчас она прячется под моими ладонями, сложенными на коленях.
Свекровь замолчала. Я ничего не могла прочесть в ее прищуренных глазах. Возможно, она просчитывала варианты.
– С чего ты взяла вообще, что я там была? – совсем другим тоном спросила она. Деловитым, недовольным. Тоном «где-я-прокололась».
Я подняла ладонь, открывая панду.
– Нашла ее вчера во время уборки под кроватью Галины. – Голос мой был спокоен, взгляд невинен. – Сначала решила, что ее выронила Ева, но Ева говорит, она отдала ее вам.
– Врет! – тотчас вскрикнула Ульяна.
Я едва удержалась от смеха. В некоторых отношениях моя свекровь совершенный ребенок. Первая ее реакция детская, непроизвольная: обвинить во лжи всех вокруг, авось поверят, и она останется в роли оболганной бедняжки.
Ева, конечно, выдумщица и врушка. Но если бы панду и впрямь выронила она, ей бы и в голову не пришло солгать, что она отдала ее бабушке. Нет, Ева сочинила бы в меру безумную историю о том, как ночью к ним через окно забрался неизвестный человек, утащил мешочек с фигурками, а потом пробрался к Ежовой и разбросал там чужие игрушки, чтобы вызвать дух маленькой девочки Гали, который рассказал бы ему тайну своего рождения… И так далее, и тому подобное, громоздя на каждом шагу еще более невероятные объяснения и в конце концов загнав себя в такие дебри, из которых не выберешься. Примечательно, что всю эту ахинею Ева может гнать с искренним видом. И, конечно, глубоко обижаться на недоверие.
Я видела, что, завравшись, детка моя чувствует себя паршиво.
Со временем мы придумали, как вытаскивать ее из того глубокого колодца лжи, в который она сама спускалась по веревке все ниже и ниже. Мы с Ильей подхватывали ее историю, словно она рассказывала ее не взаправду, а делилась замыслом приключенческого фильма. Каждый из нас по очереди предлагал продолжение. «Призрак явился, но был очень рассержен и отобрал у вора игрушку, а затем отнес маленьким привидениям, которые живут в трубе, потому что им очень скучно играть одним только дымом». Так мы уходили все дальше и дальше в область сказки, пока не приводили ее к хорошему финалу. К этому моменту Ева уже хихикала. Вскоре можно было опять задать ей вопрос, с которого все начиналось, – и на этот раз получить честный ответ. Мы не вытягивали ее из колодца за волосы, а спускались к ней и помогали выбраться, передавая друг другу с рук на руки.
Этот выход придумала не я, а мой муж. Выросший мальчик, который в детстве получал оплеухи за любое, даже самое невинное вранье.
Ульяна вскинула голову и сообщила:
– Я заходила проверить газ!
О, это пришло ей в голову только что. Губы сжаты, подбородок выпячен: попробуй, Татьяна, опровергни!
Опровергнуть несложно. Достаточно спросить, с каких пор газовый баллон стоит в спальне. Ведь именно там я нашла панду.
Но мне не нужно разоблачать Ульяну. Я убедилась в главном: она лжет о причинах, которые привели ее в опустевший дом. В ее взгляде за вызовом – накося-выкуси! – читается страх.
– Так и подумала. – Я поднялась. – Меня беспокоило, не врет ли Ева насчет этой фигурки. Вы же ее знаете, с нее сталось бы тайком прибегать в соседский дом и устраивать там свои игры. Хорошо, что все разъяснилось!
– Все разъяснилось, – с облегчением откликнулась Ульяна.
Я отыскала дочь в детской: она делала вид, что занимается уроками, и подняла на меня преданный взгляд. Однако я-то знаю, что учительница начнет давать домашние задания не раньше октября.
– Книжку можешь не прятать, – усмехнулась я.
Ева, слегка покраснев, вытащила из-под тетрадей иллюстрированный «Декамерон». Я с трудом удержала серьезное лицо; на несколько секунд причина, которая привела меня сюда, была вытеснена этим неожиданным выбором внеклассного чтения. Удивительно не то, что Ева схватилась за Боккаччо, а тот факт, что он оказался в семейной библиотеке.
– Где ты его взяла?
Ева помялась. Ей не хотелось сдавать источник запретного чтения.
– Во втором ряду на верхней полке, – со вздохом призналась она.
Иллюстрации не содержали в себе ничего неприличного, и я вернула книгу дочери. Она поймет в ней лишь то, что доступно ей в силу возраста; остальное просочится, как вода сквозь решето.
Я положила на стол панду. Мне предстояла задача потруднее, чем цензура ее литературных интересов.
Но не успела я задать ни одного вопроса, как Ева схватила игрушку и звонко чмокнула в макушку.
– Ура! Я и забыла про нее! Ты забрала ее у бабушки, да? Я сама хотела, но забегалась… знаешь, столько дел, столько дел! Ах, нет ни минутки свободной.
В другое время ее уморительная серьезность в подражание взрослым рассмешила бы меня. Но я была слишком изумлена тем, что услышала.
– Ты сказала, забрала у бабушки?
– Ага. Панда жила у нее. У всех есть фигурки, а у бабушки нету… Это ведь неправильно, да?
Она умильно заглядывала мне в глаза, изображая заботливую внучку, но я отмахнулась от ее невинного притворства.
– Когда бабушка взяла ее у тебя?
– Не помню, – зевнула Ева.
Я присела на корточки и взяла ее за плечи.
– Постарайся вспомнить! Это важно для меня.
Она притихла. Я многое позволяю своим детям, но оба знают, когда нужно остановиться.
– Вчера… или позавчера… Нет, подожди! Раньше! В тот день, когда я крутила «колесо» для Антона! Я боялась, что панда вывалится, и отдала ее бабушке. А бабушка сунула в карман своего фартука.
Два дня назад. Это было два дня назад!
Ева взялась показывать младшему брату, как нужно делать гимнастическое «колесо» – переворот через голову с опорой на руки. С таким же успехом круг мог бы обучать квадрат катиться. Однако они провели несколько радостных часов на заднем дворе, то и дело шлепаясь в густую траву и хохоча.
Значит, Ульяна вышла к ним в своем старом домашнем фартуке с кучей карманов. Этот фартук нафарширован предметами. Она частенько таскает с собой и ножницы, и ножи, – не удивительно, что карманы протерлись. Панда была спрятана в одном из них, а затем покинула укрытие, отправившись изучать подкроватный мир в комнате Гали Ежовой.
И это произошло после того, как Ульяна прибиралась в ее доме.
– Спасибо, улиточка, ты мне очень помогла. – Я поднялась и поцеловала дочь в лоб.
– Мам, а что случилось?
Ева внимательно смотрела на меня снизу вверх. Иногда у нее становится пугающе взрослый взгляд, и невозможно понять, о чем думает моя дочь в такие секунды.
Мои родители редко лгали мне, и я стараюсь не обманывать Антона с Евой без необходимости. Но и вешать на них груз наших тягот ни к чему. Я всегда презирала тех взрослых, что используют детей как наперсников. В этих людях нет понимания, но главное – в них нет жалости. А ребенка нужно жалеть не меньше, чем любить. Любовь бывает слепа; жалость всегда зряча. Мы видим своих детей яснее, жалея их.
– Я нашла панду в доме Гали и переживала, что ты забиралась к ней тайком.
Это часть правды, и ее вполне достаточно.
– Я бы не стала, – подумав, сказала Ева, и прежде чем я успела восхититься ее деликатностью, добавила: – Там нет ничего интересного!
До разговора со свекровью мне нужно было кое-что проверить. Забравшись на табуретку, я вытащила с верхней полки книжного шкафа несколько томов из серии «Библиотека мировой литературы». Девственно свежий, будто вчера из типографии, Рабле, которого никто не читал; Ларошфуко с неразрезанными страницами. Эти книги давно не нужно добывать или обменивать, но они по старой памяти являются предметом гордости владельцев.
За первым рядом солидных писателей чернела дыра, как от вырванного зуба, – отсюда вынули Боккаччо. Справа от дыры я увидела толстый сборник под заманчивым названием «Шедевры эротической литературы», слева – задрипанную книжонку «Неприкрытый Пушкин». Не без труда вытянув «Шедевры», я открыла их. У первых десяти страниц были загнуты уголки. Потом Виктор Петрович, очевидно, утомился.
На этой полке нашлось семь книг схожей тематики, в том числе «Камасутра». Между обложкой и титульным листом были вложены чеки. Не знаю, что заставило меня их просмотреть. Вся эта околоэротическая литература была приобретена в августе.
Мне бы задуматься! Но в тот момент я еще не понимала, что это означает. На краю сознания шевелилась какая-то мысль, словно забытая овечка в высокой траве, но остальное стадо бодро скакало туда, где возвышалась над скалами великанская фигура Ульяны, и овечка осталась без внимания.
… Мне всегда сложно было хитрить. Изобретательность – не мой конек. Другой человек на моем месте пошел бы на уловку, чтобы выудить у свекрови ответ, но я, поразмыслив, решила, что этот путь не для меня.
Свекровь вязала перед телевизором в гостиной.
Вяжет она, как и готовит, с большой любовью и фантазией. Но если кушанья ее вредны и обильны жиром, то вещи, выходящие из ее рук, отличаются вкусом. Юбочки и платья для Евы, свитера для Антона сидят на них идеально. У нее от природы прекрасное чувство цвета. Иногда я жалею, что она не рисует, хотя бы для собственного удовольствия. Увы, с точки зрения свекров любое занятие, результат которого не имеет практического применения, есть не что иное как глупая трата времени.
Я села в кресло и некоторое время следила за перипетиями расследования пастора Брауна.
– Ульяна Степановна, вы заходили позавчера к Ежовой?
Она дернулась и ткнула спицей в подушечку указательного пальца с такой силой, что на коже выступила капелька крови. Ульяна прижала ее к губам.
– Зачем это мне к ней заходить?
– Ну, мало ли… Вы прибирались в ее доме, например. Чем не повод!
– Ты на что намекаешь?
– Я не намекаю, Ульяна Степановна, просто спрашиваю.
Я старалась говорить как можно доброжелательнее, чтобы не дать ей повода удариться в обиду и сбежать. Но свекровь не обижалась, она пыталась скрыть испуг. Со своим прямым вопросом я сразу подошла близко к цели, не дав ей времени собраться с мыслями.
Она вспомнила об испытанном оружии – нападении.
– А что это ты меня допрашиваешь? Пришла и налетела со своими вопросами, будто я воровка! Я воровка, по-твоему, да? Так ты о матери своего мужа думаешь? И на улице, поди, трезвонишь чуть свет: люди добрые! Я на сыне воровки женилась!
Вот-вот заблажит. Как начинает подпускать Ульяна интонации голосящей по покойнику плакальщицы, жди спектакля.
Но я ведь тоже не первый год играю в эту игру. Сейчас главное – не начать заверять, будто я вовсе не считаю ее воровкой.
Я уклонилась от брошенного в меня копья и раскрутила пращу с камнем.
– Так вы были у Ежовой на днях?
– Не была! – отрезала она – слишком поспешно, слишком агрессивно. – Что мне у нее делать? Нет, ты мне скажи! Что делать-то? Ты вот умная, объясни мне, малограмотной! У тебя образование приличное, а у меня, стыдно сказать, техникум! Значит, кто кому отвечать на вопросы должен?
– А зачем вы к ней приходили, Ульяна Степановна? – с сочувственным любопытством спросила я.
На моей стороне выдержка. И красная панда. Я забрала ее из комнаты Евы, и сейчас она прячется под моими ладонями, сложенными на коленях.
Свекровь замолчала. Я ничего не могла прочесть в ее прищуренных глазах. Возможно, она просчитывала варианты.
– С чего ты взяла вообще, что я там была? – совсем другим тоном спросила она. Деловитым, недовольным. Тоном «где-я-прокололась».
Я подняла ладонь, открывая панду.
– Нашла ее вчера во время уборки под кроватью Галины. – Голос мой был спокоен, взгляд невинен. – Сначала решила, что ее выронила Ева, но Ева говорит, она отдала ее вам.
– Врет! – тотчас вскрикнула Ульяна.
Я едва удержалась от смеха. В некоторых отношениях моя свекровь совершенный ребенок. Первая ее реакция детская, непроизвольная: обвинить во лжи всех вокруг, авось поверят, и она останется в роли оболганной бедняжки.
Ева, конечно, выдумщица и врушка. Но если бы панду и впрямь выронила она, ей бы и в голову не пришло солгать, что она отдала ее бабушке. Нет, Ева сочинила бы в меру безумную историю о том, как ночью к ним через окно забрался неизвестный человек, утащил мешочек с фигурками, а потом пробрался к Ежовой и разбросал там чужие игрушки, чтобы вызвать дух маленькой девочки Гали, который рассказал бы ему тайну своего рождения… И так далее, и тому подобное, громоздя на каждом шагу еще более невероятные объяснения и в конце концов загнав себя в такие дебри, из которых не выберешься. Примечательно, что всю эту ахинею Ева может гнать с искренним видом. И, конечно, глубоко обижаться на недоверие.
Я видела, что, завравшись, детка моя чувствует себя паршиво.
Со временем мы придумали, как вытаскивать ее из того глубокого колодца лжи, в который она сама спускалась по веревке все ниже и ниже. Мы с Ильей подхватывали ее историю, словно она рассказывала ее не взаправду, а делилась замыслом приключенческого фильма. Каждый из нас по очереди предлагал продолжение. «Призрак явился, но был очень рассержен и отобрал у вора игрушку, а затем отнес маленьким привидениям, которые живут в трубе, потому что им очень скучно играть одним только дымом». Так мы уходили все дальше и дальше в область сказки, пока не приводили ее к хорошему финалу. К этому моменту Ева уже хихикала. Вскоре можно было опять задать ей вопрос, с которого все начиналось, – и на этот раз получить честный ответ. Мы не вытягивали ее из колодца за волосы, а спускались к ней и помогали выбраться, передавая друг другу с рук на руки.
Этот выход придумала не я, а мой муж. Выросший мальчик, который в детстве получал оплеухи за любое, даже самое невинное вранье.
Ульяна вскинула голову и сообщила:
– Я заходила проверить газ!
О, это пришло ей в голову только что. Губы сжаты, подбородок выпячен: попробуй, Татьяна, опровергни!
Опровергнуть несложно. Достаточно спросить, с каких пор газовый баллон стоит в спальне. Ведь именно там я нашла панду.
Но мне не нужно разоблачать Ульяну. Я убедилась в главном: она лжет о причинах, которые привели ее в опустевший дом. В ее взгляде за вызовом – накося-выкуси! – читается страх.
– Так и подумала. – Я поднялась. – Меня беспокоило, не врет ли Ева насчет этой фигурки. Вы же ее знаете, с нее сталось бы тайком прибегать в соседский дом и устраивать там свои игры. Хорошо, что все разъяснилось!
– Все разъяснилось, – с облегчением откликнулась Ульяна.