Лишняя. С изъяном
Часть 17 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Ты что же, деточка, мне раньше не сказала?.. Это же я чуть своими руками тебя под грузчиков не положила! — запричитала законопослушная верноподданная. Я горько усмехнулась.
— А скорее продали бы тому, кто побольше заплатит, ведь так?
Мадам перестала ломать комедию и посерьезнела.
— Об этом никто не должен знать. Особенно из тех, кто выше меня, не к ночи будь помянуты, — сплюнула Лалика три раза через плечо.
Все-таки душевная она женщина. Я чуть не прослезилась. Как свой доход бережёт! Понимает, что если меня приберут к рукам, сама она дальше развиваться такими же темпами не сможет.
Отныне режим работы борделя разительно поменялся. Плата взималась за ночь. Без вариантов. Клиент при желании мог уйти хоть через десять минут, но выложить десять шиллингов был обязан. Обычай давать на чай понравившейся девочке прочно вошёл в обиход — аристократам было приятно почувствовать себя добрыми и щедрыми дядями. Так что бабочкам зачастую перепадало по целому шиллингу сверх тарифа, хотя чаще лорды обходились медью.
Представления мы устраивали три раза в неделю. Понедельник, среда, пятница. По выходным у аристократии балы и приемы — им не до борделя, по вторникам идёт еженедельное заседание палаты лордов.
А четверг я сделала свободным чисто из вредности.
В остальные дни можно было просто прийти и провести у нас время с пользой. Но, опять же, один клиент — одна ночь. Я ввела работу по сменам, так что у девочек получалось три-четыре мужчины в неделю.
По сравнению с ударным трудом месячной давности — небо и земля.
В выходные дни мы занимались самообучением. За преподавателями далеко ходить не пришлось: Райли оказалась неплохо подкована в истории, а Маржолейн разбиралась в географии и гораздо лучше меня говорила аж на пяти языках. Так что учились мы все, я тоже с большим удовольствием сидела на занятиях — языки учить всегда полезно, а история уж точно не повредит. Я в свою очередь преподавала математику. В объеме начальных классов — даже прибавить-поделить могли далеко не все девочки. Арифметику полюбили единицы. После того, как я вдолбила в них умножение и деление, продолжать остались только пять человек. То ли преподаватель из меня не очень, то ли нет у них способностей. Но главное, хотя бы базу они освоили.
Бабочки стали лучше спать и куда лучше выглядеть. Я регулярно проводила медосмотры, подправила двоим начавшую шалить щитовидку, у четверых нашла нехорошие заболевания. Сняла их с расписания, пока не пролечатся. Легкие были ровным слоем забиты чёрной сажей у всех. Всем работавшим у нас по вечерам я заваривала в огромном чане настойку для ингаляции. Каждый брал себе по чашке, накрывались полотенцем и дышали полезными испарениями. Вылечить-то я могу, но оно же опять осядет. Лучше как-то прочищать периодически, чтобы и не скапливалось.
Всем борделем теперь пили укрепляющие отвары для профилактики простуд и прочих иммунозавязанных болячек.
Я еще хотела выдавать специфические отвары, для профилактики детей, но оказалось, в этом нет необходимости. Дети в борделе получались крайне редко, можно сказать, никогда. Здесь, в этом мире, вообще было не очень с рождаемостью. По пять детей бывало в семье, но редко. Организм как-то настраивался на партнера, как пояснила мне Лалика, и первые несколько лет брака обычно проходило без потомства. Вообще, от неё я узнала куда больше о местном женском быте и привычках, чем за все время пребывания здесь. Даже Брай старалась в такие темы не вдаваться. Ну, оно и понятно: я же была по легенде нежной пансионской фиалкой — вопросы предохранения со мной обсуждать как-то странно было бы.
По ночам я не только запирала дверь, но и придвигала к ней тяжеленную тумбочку. Не раз ко мне чуть не вламывались подвыпившие посетители, перепутавшие номер комнаты. Впрочем, альтернативного жилья мне никто не предлагал.
Мои пять процентов потихоньку копились. По обоюдному согласию всё растущий мешочек с наличностью лежал у Лалики в сейфе. Счёт в банке я пока что открывать не хотела. На чьё имя? Точно не на своё настоящее. Притворяться Хилли и дальше? Как, если меня ищут в связи с убийством «принцессы»?
Так что пусть пока лежат, каши не просят. Довериться мне больше все равно было некому, а хранить такие деньжищи в собственной комнате — неоправданный риск.
Когда выдавались свободные дни, я изучала стенограммы выступлений. Джейн по-прежнему сидела в комнатке за стеной и строчила три раза в неделю. Пока что ничего интересного для меня там не было. Лалика, скорее всего, нашла бы за что зацепиться и потянуть деньги с клиента, но я категорически запретила. Излишнее внимание мы и так привлекли, если сейчас еще заняться шантажом — весь мой план полетит коту под хвост.
Самые интересные сведения я все же выписывала. На русском. Завела специальную тетрадочку. Вдруг пригодятся?
В конце года меня ждал очередной культурный шок.
Подошла пора принятия нового товара.
Оказывается, на проституцию существовал настоящий контракт. Вроде того, что заключила я, только в нем было куда меньше пунктов. В то время, как мой предусматривал практически все нюансы и возможности, включая болезни, отпуск и стихийные бедствия, местная юриспруденция только зарождалась и подобными деталями не заморачивалась.
Чаще всего договор с борделем заключали на пять лет.
Редко кто, к сожалению, после пяти лет уходил. Кто зарабатывал хорошо — втягивались, не желая горбатиться на фабрике там, где можно несколько раз в день раздвинуть ноги. Кто плохо зарабатывал — не могли расплатиться с долгами, из-за которых чаще всего и попадали в такой переплёт, и застревали надолго. Семья чаще всего отказывалась от бедняжек, так что и возвращаться-то им было особо некуда.
Две девочки вскоре собирались нас покинуть — к счастью, в хорошем смысле: они расплатились с долгами и планировали уехать из столицы куда подальше. Одна оплачивала свой долг — занимала на лечение матери. Другую продал собственный отец, чтобы не разориться. Когда встал вопрос — гончарная лавка или дочь, он выбрал первое. Дочерей у него еще три, а бизнес — один.
Самое жуткое, что Надин его не винила в пяти годах фактически сексуального рабства. Она с фатализмом приняла выбор отца и повторяла, что лучше уж она, чем сестры, — она выносливая, а девочки еще маленькие, загнулись бы. То есть продать дочь — это нормально, главное, выбрать ту, что покрепче.
У меня от таких рассуждений становились дыбом волосы, но для местных это была норма, так что и я молчала в тряпочку. Представление о жизни нужно менять постепенно и исподволь, такие вещи словами объяснить нельзя. Именно поэтому мне хотелось научить девочек в первую очередь думать и иметь собственное мнение. Оттуда полшага до независимости и самоуважения.
За товаром мы поехали вдвоём с Лаликой. Она настояла.
— Ты моя правая рука, значит, должна помогать во всем. Не только на сцене задницей трясти. Смотри, будешь упрямиться, еще и доходную книгу заставлю заполнять, — пригрозила она. Я поежилась. В заполнении доходной книги не было ничего сверхъестественно сложного. Кто хоть раз вёл даже собственную бухгалтерию, справился бы на ура. Другой вопрос, что мне было тяжело психологически. Все эти цифры — униженные женщины, покорно раздвигающие ноги перед тем, кто платит. Пока я организовывала представления и репетировала с ними новые движения, создавалось впечатление, что мы просто на курсах шейпинга для домохозяек или что-то вроде.
А когда наступала ночь, я возвращалась на бренную землю, где мои ученицы — всего лишь презренные торговки собственным телом.
И весело или легко мне не было.
У борделя имелся собственные транспорт: новомодное авто с открытым верхом — знак статуса и роскоши — стояло в гараже, бывшем сарае, где раньше держали лошадей. Перегородки, разделявшие помещение, убрали, и точно посередине пустого пространства поблескивал хромированным боком монстр местной автопромышленности. Верха не было вообще — только ветровое стекло впереди защищало водителя от летящей в лицо пыли. Но авто, как и поезд, пока еще не развивали такой скорости, чтобы понадобилась крыша, боковые стёкла и уж тем более ремни безопасности.
Ехали мы чуть быстрее пешеходов. Не все улицы были предназначены для широких боков нашей безлошадной повозки, как здесь называли авто простые люди, поэтому по городу пришлось попетлять. Заодно я хоть посмотрела на него с безопасного расстояния и при свете дня. Солнце еще не зашло, — встали мы по бордельным меркам несусветно рано — но весь мир жил по нормальному расписанию, и нам иногда приходилось под него подстраиваться.
Левый берег натурально был городом контрастов. Старые здания монументальной постройки, красивые и надежные, соседствовали с тонкостенным новоделом, который способен разве что голову прикрыть от дождя, да и то ненадежно. Похоже, до какого-то момента власти благоустраивали оба берега одинаково, а потом что-то случилось — и люди на левой стороне реки оказались предоставлены сами себе. Из чего могли и как могли, так и строили. Никакого плана левобережье не придерживалось. Ровный широкий проспект мог вдруг перегородиться нагромождением домиков и продолжиться только через два квартала, а потом разделиться на две-три улицы и снова сойтись.
Дорога тонула в густом смоге. Дальше десяти-пятнадцати метров предметы теряли четкость, скрываясь в маслянистом тумане. Дрянь оседала копотью на лице и наверняка откладывалась в легких. Нас с Лаликой немного защищали густые вуали — основной шлак оседал на них. Тут-то я поняла смысл этого модного приспособления, помимо соблюдения дамой инкогнито!
Наконец мы добрались до цели путешествия. Одно из самых старых зданий располагалось на морском побережье, за чертой города. Несмотря на возраст, оно вовсе не было изысканным произведением искусства с колоннами и балюстрадами, как дома на берегу реки. Скорее изначально предназначалось под склад или фабрику, а потом его почему-то решили забросить. Не особо примечательное внешне, изнутри оно тоже не блистало роскошью. Голые стены, высокие потолки с балками и многочисленные окна, пропускавшие рассеянный солнечный свет. Хоть сюда не достигал вездесущий смог. Наверное, море как-то его нейтрализовывало. Я вдохнула полной грудью солоноватый воздух. Уже месяца два на побережье, а моря даже ни разу не видела толком, только издалека, с крыши. Хотя, купаться все равно холодно, да и не до того мне сейчас. Может, потом когда-нибудь, в другой — нормальной — жизни…
В косых солнечных лучах, освещавших бывший склад, танцевали пылинки.
Больше сотни женщин выстроились в длинный ряд, ожидая оценки мадам. Кто-то смотрел настороженно, кто-то безразлично. Самые опытные — с надеждой. В нашем борделе самые человеческие условия работы для этой сферы. Даже до моего появления он считался лучшим на левом берегу.
Я оглядывала из-за спины Лалики потенциальных проституток и, стискивая кулаки так, что ногти впивались в ладони, сдерживала себя из последних сил. Хотелось орать и побить кого-нибудь. Желательно того, кто устроил всю эту идиотскую систему потребления человека как вещи.
В основном, как всегда, женщины.
Сто две претендентки. Из них мы должны были выбрать пять. Это наш, так сказать, лимит, который установил на каждый бордель Левый Барон.
Понятное дело, у подпольного бизнеса не могло не быть главаря. Он сам лично не присутствовал — не будет же он каждую продажу лично отслеживать? У него для того подручные есть: например гордый собой и пузом мужчина с окладистой бородой, украшенной двумя косичками по бокам. Внушительная трудовая мозоль была подпоясана широким вышитым поясом, дорогой контрабандного бархата сюртук — нараспашку. Вряд ли бы он застегнулся при всем желании.
— Привет, Мерти, — расплылась в показной улыбке мадам при виде бородача. — Есть сегодня кто удачный?
Огромное пустое помещение гулко отражало эхом цоканье каблуков мадам Лалики. Женщины и девушки вытягивались в струнку, стараясь показать себя в наилучшем виде. Оставаться самой последней не хотел, понятное дело, никто. По виду кандидатки подобрались разномастные. От простых деревенских девах с косичками, собственноручно вышитом крестиком платье и платке на голове до явной породистой аристократии. Я уже ничему не удивлялась. Книжечка по праву подготовила меня к подобному зрелищу.
Подписывать документы здесь имели право только мужчины. Женщины — только в самом крайнем случае, когда ну ни одного родственника или опекуна мужского пола не было в наличии. И то, подпись хотя бы мужчины-свидетеля сделки требовалась обязательно.
На правом берегу магией владели далеко не все. Меня в пансион сослали в основном из-за того, что я болела и тем позорила семью. Была бы здорова — жила и дальше во дворце и удачно, с пользой, вышла замуж.
Мне еще спасибо тому тромбу сказать надо.
Хотя… тогда Хилли бы со мной не познакомилась и осталась бы жива.
Женщины магией владели редко. Ценность их была в родовитости и плодовитости, именно в таком порядке. Так что если вдруг девушка оказывалась бесполезна, — отца разжаловали, например, или несчастный случай какой — ее вполне могли вот так продать в бордель, несмотря на всю родовитость.
Лалика шла вдоль ряда уже второй раз, что-то прикидывая для себя. Иногда подходила ближе к понравившейся девушке, что-то спрашивала, заглядывала в зубы — буквально, как породистому коню. Иногда кивала охраннику, и счастливицу отводили в сторону. Их потом доставят в бордель на повозке, как мадам мне объяснила. Ну не сажать же их с нами в машину. Мне оставалось только согласиться, что таки да, не сажать. Тем более, пассажирских мест там только три. И два уже нами заняты.
Я мрачно следовала за ней тенью, пытаясь отключить эмоции и не вовремя разыгравшийся героизм. Даже если я усыплю всех охранников и надзирателей, куда эти сто с лишним женщин пойдут? У них семьи, какие-никакие, хоть их и продали в рабство на пять лет, возвращаться большинству есть куда. Если прогневать Левого Барона — возвращаться будет не к кому.
Мельком бросив взгляд на очередную кандидатку, с которой в это время разговаривала Лалика, я вздрогнула. Лучше бы я и дальше смотрела в пол.
Сердце болезненно кольнуло. Девочка чем-то неуловимо походила на Хилли. Худенькая, с длинной пепельной косой, она смотрела на мадам испуганно и затравленно, почти не моргая. Натуральный кролик перед удавом.
— Ты откуда? Родители живы? — непроизвольно вырвалось у меня. Лалика приподняла бровь, но не стала меня затыкать. Сама же хотела, чтобы я поучаствовала. Вот, участвую.
— Отвечай! — ткнул ее в спину один из охранников, когда пауза затянулась. Бедняжка в шоке, и зачем я только к ней внимание привлекла?!
— Я Тайрис Даффи, с правого берега, улица Рикхейм, двадцать три. Маменька с папенькой умерли в прошлом месяце, а дядя разозлился, что у папы мало денег было, а у меня магии нет совсем, и сюда меня отправил, — пролепетало дитя. Я перевела взгляд на Мерти, он кивнул.
— Договор подписан новым маркизом Даффи, — подтвердил помощник Левого Барона.
По крайней мере, то, что продает девушку родной дядя, — правда. В перипетии семейных отношений при заключении подобных контрактов особо не вдавались. Есть подпись — есть товар. На пять лет она собственность того борделя, что укажет на неё на подобном отборе.
— Мы можем ее тоже взять? — спросила я, отшагнув обратно к Лалике. Та покачала головой.
— Я лимит уже выбрала. Нам пять только положено.
Мадам повела подбородком в сторону, где уже переминались с ноги на ногу пять юных красавиц. Фигуристые, губки бантиком, глазки по пять копеек — все как местному обществу нравится. На их фоне тощенькая блондиночка и впрямь смотрелась как-то не очень прибыльно.
— Так и быть. Еще двух, — буркнул бородатый надсмотрщик, прекрасно слышавший наш разговор. — Барон доволен вашими успехами за последний месяц, так что разрешил расширить состав, если у вас возникнет желание.
Лалика царственно кивнула, и побледневшую пуще прежнего девочку отвели тычками к остальным пяти.
Зря пугается — тем, кто остался, будет еще хуже.
Лалика ткнула пальцем в еще одну красотку с бюстом, и мы покинули бывший склад так же помпезно, как и появились.
Когда мы сели обратно в авто, я повернулась к мадам.
— У меня есть небольшая просьба. По поводу той девочки, последней, что мы только что взяли в штат.
— Поняла уже, что тебе она приглянулась. Сочувствие тебя когда-нибудь погубит, — проворчала мадам. — Чего ты хочешь?
— Давайте мы ее на кухню отправим. Кухарка недавно жаловалась, что картошку чистить некому. Ну и по мелочи — порезать там, подать. Может, помощницей в бар?
— Какая кухня? Какой бар? Она же девственница — редкий товар! Можно неплохо заработать. Скажем, фунт за первую ночь? Да и потом можно ещё недельку изображать невинность, — прикинула выгоду Лалика. Меня передернуло. Внутренне. Внешне я старалась держать лицо.
— Вы же ее видели. Какие клиенты? Она ребёнок еще. К тому же с правого берега. Загнётся под первым же — гляньте, ее ветер носит. Тут кормить надо, а может, и лечить. Пусть пообвыкнется, перестанет бояться. Не кусаются же у нас, в самом деле.
Лалика вздохнула. Она уже начала привыкать к моим странностям. В конце концов, заведение преуспевало благодаря моим нововведениям, хотя кто бы мог подумать, что если работать меньше — будут платить больше.
Мадам согласно кивнула, и я подавила радостный писк.
Радоваться-то особо нечему. Девяносто пять человек пошло дальше, в заведения уровнем ниже, где далеко не так все благостно и весело, как у нас.
— А скорее продали бы тому, кто побольше заплатит, ведь так?
Мадам перестала ломать комедию и посерьезнела.
— Об этом никто не должен знать. Особенно из тех, кто выше меня, не к ночи будь помянуты, — сплюнула Лалика три раза через плечо.
Все-таки душевная она женщина. Я чуть не прослезилась. Как свой доход бережёт! Понимает, что если меня приберут к рукам, сама она дальше развиваться такими же темпами не сможет.
Отныне режим работы борделя разительно поменялся. Плата взималась за ночь. Без вариантов. Клиент при желании мог уйти хоть через десять минут, но выложить десять шиллингов был обязан. Обычай давать на чай понравившейся девочке прочно вошёл в обиход — аристократам было приятно почувствовать себя добрыми и щедрыми дядями. Так что бабочкам зачастую перепадало по целому шиллингу сверх тарифа, хотя чаще лорды обходились медью.
Представления мы устраивали три раза в неделю. Понедельник, среда, пятница. По выходным у аристократии балы и приемы — им не до борделя, по вторникам идёт еженедельное заседание палаты лордов.
А четверг я сделала свободным чисто из вредности.
В остальные дни можно было просто прийти и провести у нас время с пользой. Но, опять же, один клиент — одна ночь. Я ввела работу по сменам, так что у девочек получалось три-четыре мужчины в неделю.
По сравнению с ударным трудом месячной давности — небо и земля.
В выходные дни мы занимались самообучением. За преподавателями далеко ходить не пришлось: Райли оказалась неплохо подкована в истории, а Маржолейн разбиралась в географии и гораздо лучше меня говорила аж на пяти языках. Так что учились мы все, я тоже с большим удовольствием сидела на занятиях — языки учить всегда полезно, а история уж точно не повредит. Я в свою очередь преподавала математику. В объеме начальных классов — даже прибавить-поделить могли далеко не все девочки. Арифметику полюбили единицы. После того, как я вдолбила в них умножение и деление, продолжать остались только пять человек. То ли преподаватель из меня не очень, то ли нет у них способностей. Но главное, хотя бы базу они освоили.
Бабочки стали лучше спать и куда лучше выглядеть. Я регулярно проводила медосмотры, подправила двоим начавшую шалить щитовидку, у четверых нашла нехорошие заболевания. Сняла их с расписания, пока не пролечатся. Легкие были ровным слоем забиты чёрной сажей у всех. Всем работавшим у нас по вечерам я заваривала в огромном чане настойку для ингаляции. Каждый брал себе по чашке, накрывались полотенцем и дышали полезными испарениями. Вылечить-то я могу, но оно же опять осядет. Лучше как-то прочищать периодически, чтобы и не скапливалось.
Всем борделем теперь пили укрепляющие отвары для профилактики простуд и прочих иммунозавязанных болячек.
Я еще хотела выдавать специфические отвары, для профилактики детей, но оказалось, в этом нет необходимости. Дети в борделе получались крайне редко, можно сказать, никогда. Здесь, в этом мире, вообще было не очень с рождаемостью. По пять детей бывало в семье, но редко. Организм как-то настраивался на партнера, как пояснила мне Лалика, и первые несколько лет брака обычно проходило без потомства. Вообще, от неё я узнала куда больше о местном женском быте и привычках, чем за все время пребывания здесь. Даже Брай старалась в такие темы не вдаваться. Ну, оно и понятно: я же была по легенде нежной пансионской фиалкой — вопросы предохранения со мной обсуждать как-то странно было бы.
По ночам я не только запирала дверь, но и придвигала к ней тяжеленную тумбочку. Не раз ко мне чуть не вламывались подвыпившие посетители, перепутавшие номер комнаты. Впрочем, альтернативного жилья мне никто не предлагал.
Мои пять процентов потихоньку копились. По обоюдному согласию всё растущий мешочек с наличностью лежал у Лалики в сейфе. Счёт в банке я пока что открывать не хотела. На чьё имя? Точно не на своё настоящее. Притворяться Хилли и дальше? Как, если меня ищут в связи с убийством «принцессы»?
Так что пусть пока лежат, каши не просят. Довериться мне больше все равно было некому, а хранить такие деньжищи в собственной комнате — неоправданный риск.
Когда выдавались свободные дни, я изучала стенограммы выступлений. Джейн по-прежнему сидела в комнатке за стеной и строчила три раза в неделю. Пока что ничего интересного для меня там не было. Лалика, скорее всего, нашла бы за что зацепиться и потянуть деньги с клиента, но я категорически запретила. Излишнее внимание мы и так привлекли, если сейчас еще заняться шантажом — весь мой план полетит коту под хвост.
Самые интересные сведения я все же выписывала. На русском. Завела специальную тетрадочку. Вдруг пригодятся?
В конце года меня ждал очередной культурный шок.
Подошла пора принятия нового товара.
Оказывается, на проституцию существовал настоящий контракт. Вроде того, что заключила я, только в нем было куда меньше пунктов. В то время, как мой предусматривал практически все нюансы и возможности, включая болезни, отпуск и стихийные бедствия, местная юриспруденция только зарождалась и подобными деталями не заморачивалась.
Чаще всего договор с борделем заключали на пять лет.
Редко кто, к сожалению, после пяти лет уходил. Кто зарабатывал хорошо — втягивались, не желая горбатиться на фабрике там, где можно несколько раз в день раздвинуть ноги. Кто плохо зарабатывал — не могли расплатиться с долгами, из-за которых чаще всего и попадали в такой переплёт, и застревали надолго. Семья чаще всего отказывалась от бедняжек, так что и возвращаться-то им было особо некуда.
Две девочки вскоре собирались нас покинуть — к счастью, в хорошем смысле: они расплатились с долгами и планировали уехать из столицы куда подальше. Одна оплачивала свой долг — занимала на лечение матери. Другую продал собственный отец, чтобы не разориться. Когда встал вопрос — гончарная лавка или дочь, он выбрал первое. Дочерей у него еще три, а бизнес — один.
Самое жуткое, что Надин его не винила в пяти годах фактически сексуального рабства. Она с фатализмом приняла выбор отца и повторяла, что лучше уж она, чем сестры, — она выносливая, а девочки еще маленькие, загнулись бы. То есть продать дочь — это нормально, главное, выбрать ту, что покрепче.
У меня от таких рассуждений становились дыбом волосы, но для местных это была норма, так что и я молчала в тряпочку. Представление о жизни нужно менять постепенно и исподволь, такие вещи словами объяснить нельзя. Именно поэтому мне хотелось научить девочек в первую очередь думать и иметь собственное мнение. Оттуда полшага до независимости и самоуважения.
За товаром мы поехали вдвоём с Лаликой. Она настояла.
— Ты моя правая рука, значит, должна помогать во всем. Не только на сцене задницей трясти. Смотри, будешь упрямиться, еще и доходную книгу заставлю заполнять, — пригрозила она. Я поежилась. В заполнении доходной книги не было ничего сверхъестественно сложного. Кто хоть раз вёл даже собственную бухгалтерию, справился бы на ура. Другой вопрос, что мне было тяжело психологически. Все эти цифры — униженные женщины, покорно раздвигающие ноги перед тем, кто платит. Пока я организовывала представления и репетировала с ними новые движения, создавалось впечатление, что мы просто на курсах шейпинга для домохозяек или что-то вроде.
А когда наступала ночь, я возвращалась на бренную землю, где мои ученицы — всего лишь презренные торговки собственным телом.
И весело или легко мне не было.
У борделя имелся собственные транспорт: новомодное авто с открытым верхом — знак статуса и роскоши — стояло в гараже, бывшем сарае, где раньше держали лошадей. Перегородки, разделявшие помещение, убрали, и точно посередине пустого пространства поблескивал хромированным боком монстр местной автопромышленности. Верха не было вообще — только ветровое стекло впереди защищало водителя от летящей в лицо пыли. Но авто, как и поезд, пока еще не развивали такой скорости, чтобы понадобилась крыша, боковые стёкла и уж тем более ремни безопасности.
Ехали мы чуть быстрее пешеходов. Не все улицы были предназначены для широких боков нашей безлошадной повозки, как здесь называли авто простые люди, поэтому по городу пришлось попетлять. Заодно я хоть посмотрела на него с безопасного расстояния и при свете дня. Солнце еще не зашло, — встали мы по бордельным меркам несусветно рано — но весь мир жил по нормальному расписанию, и нам иногда приходилось под него подстраиваться.
Левый берег натурально был городом контрастов. Старые здания монументальной постройки, красивые и надежные, соседствовали с тонкостенным новоделом, который способен разве что голову прикрыть от дождя, да и то ненадежно. Похоже, до какого-то момента власти благоустраивали оба берега одинаково, а потом что-то случилось — и люди на левой стороне реки оказались предоставлены сами себе. Из чего могли и как могли, так и строили. Никакого плана левобережье не придерживалось. Ровный широкий проспект мог вдруг перегородиться нагромождением домиков и продолжиться только через два квартала, а потом разделиться на две-три улицы и снова сойтись.
Дорога тонула в густом смоге. Дальше десяти-пятнадцати метров предметы теряли четкость, скрываясь в маслянистом тумане. Дрянь оседала копотью на лице и наверняка откладывалась в легких. Нас с Лаликой немного защищали густые вуали — основной шлак оседал на них. Тут-то я поняла смысл этого модного приспособления, помимо соблюдения дамой инкогнито!
Наконец мы добрались до цели путешествия. Одно из самых старых зданий располагалось на морском побережье, за чертой города. Несмотря на возраст, оно вовсе не было изысканным произведением искусства с колоннами и балюстрадами, как дома на берегу реки. Скорее изначально предназначалось под склад или фабрику, а потом его почему-то решили забросить. Не особо примечательное внешне, изнутри оно тоже не блистало роскошью. Голые стены, высокие потолки с балками и многочисленные окна, пропускавшие рассеянный солнечный свет. Хоть сюда не достигал вездесущий смог. Наверное, море как-то его нейтрализовывало. Я вдохнула полной грудью солоноватый воздух. Уже месяца два на побережье, а моря даже ни разу не видела толком, только издалека, с крыши. Хотя, купаться все равно холодно, да и не до того мне сейчас. Может, потом когда-нибудь, в другой — нормальной — жизни…
В косых солнечных лучах, освещавших бывший склад, танцевали пылинки.
Больше сотни женщин выстроились в длинный ряд, ожидая оценки мадам. Кто-то смотрел настороженно, кто-то безразлично. Самые опытные — с надеждой. В нашем борделе самые человеческие условия работы для этой сферы. Даже до моего появления он считался лучшим на левом берегу.
Я оглядывала из-за спины Лалики потенциальных проституток и, стискивая кулаки так, что ногти впивались в ладони, сдерживала себя из последних сил. Хотелось орать и побить кого-нибудь. Желательно того, кто устроил всю эту идиотскую систему потребления человека как вещи.
В основном, как всегда, женщины.
Сто две претендентки. Из них мы должны были выбрать пять. Это наш, так сказать, лимит, который установил на каждый бордель Левый Барон.
Понятное дело, у подпольного бизнеса не могло не быть главаря. Он сам лично не присутствовал — не будет же он каждую продажу лично отслеживать? У него для того подручные есть: например гордый собой и пузом мужчина с окладистой бородой, украшенной двумя косичками по бокам. Внушительная трудовая мозоль была подпоясана широким вышитым поясом, дорогой контрабандного бархата сюртук — нараспашку. Вряд ли бы он застегнулся при всем желании.
— Привет, Мерти, — расплылась в показной улыбке мадам при виде бородача. — Есть сегодня кто удачный?
Огромное пустое помещение гулко отражало эхом цоканье каблуков мадам Лалики. Женщины и девушки вытягивались в струнку, стараясь показать себя в наилучшем виде. Оставаться самой последней не хотел, понятное дело, никто. По виду кандидатки подобрались разномастные. От простых деревенских девах с косичками, собственноручно вышитом крестиком платье и платке на голове до явной породистой аристократии. Я уже ничему не удивлялась. Книжечка по праву подготовила меня к подобному зрелищу.
Подписывать документы здесь имели право только мужчины. Женщины — только в самом крайнем случае, когда ну ни одного родственника или опекуна мужского пола не было в наличии. И то, подпись хотя бы мужчины-свидетеля сделки требовалась обязательно.
На правом берегу магией владели далеко не все. Меня в пансион сослали в основном из-за того, что я болела и тем позорила семью. Была бы здорова — жила и дальше во дворце и удачно, с пользой, вышла замуж.
Мне еще спасибо тому тромбу сказать надо.
Хотя… тогда Хилли бы со мной не познакомилась и осталась бы жива.
Женщины магией владели редко. Ценность их была в родовитости и плодовитости, именно в таком порядке. Так что если вдруг девушка оказывалась бесполезна, — отца разжаловали, например, или несчастный случай какой — ее вполне могли вот так продать в бордель, несмотря на всю родовитость.
Лалика шла вдоль ряда уже второй раз, что-то прикидывая для себя. Иногда подходила ближе к понравившейся девушке, что-то спрашивала, заглядывала в зубы — буквально, как породистому коню. Иногда кивала охраннику, и счастливицу отводили в сторону. Их потом доставят в бордель на повозке, как мадам мне объяснила. Ну не сажать же их с нами в машину. Мне оставалось только согласиться, что таки да, не сажать. Тем более, пассажирских мест там только три. И два уже нами заняты.
Я мрачно следовала за ней тенью, пытаясь отключить эмоции и не вовремя разыгравшийся героизм. Даже если я усыплю всех охранников и надзирателей, куда эти сто с лишним женщин пойдут? У них семьи, какие-никакие, хоть их и продали в рабство на пять лет, возвращаться большинству есть куда. Если прогневать Левого Барона — возвращаться будет не к кому.
Мельком бросив взгляд на очередную кандидатку, с которой в это время разговаривала Лалика, я вздрогнула. Лучше бы я и дальше смотрела в пол.
Сердце болезненно кольнуло. Девочка чем-то неуловимо походила на Хилли. Худенькая, с длинной пепельной косой, она смотрела на мадам испуганно и затравленно, почти не моргая. Натуральный кролик перед удавом.
— Ты откуда? Родители живы? — непроизвольно вырвалось у меня. Лалика приподняла бровь, но не стала меня затыкать. Сама же хотела, чтобы я поучаствовала. Вот, участвую.
— Отвечай! — ткнул ее в спину один из охранников, когда пауза затянулась. Бедняжка в шоке, и зачем я только к ней внимание привлекла?!
— Я Тайрис Даффи, с правого берега, улица Рикхейм, двадцать три. Маменька с папенькой умерли в прошлом месяце, а дядя разозлился, что у папы мало денег было, а у меня магии нет совсем, и сюда меня отправил, — пролепетало дитя. Я перевела взгляд на Мерти, он кивнул.
— Договор подписан новым маркизом Даффи, — подтвердил помощник Левого Барона.
По крайней мере, то, что продает девушку родной дядя, — правда. В перипетии семейных отношений при заключении подобных контрактов особо не вдавались. Есть подпись — есть товар. На пять лет она собственность того борделя, что укажет на неё на подобном отборе.
— Мы можем ее тоже взять? — спросила я, отшагнув обратно к Лалике. Та покачала головой.
— Я лимит уже выбрала. Нам пять только положено.
Мадам повела подбородком в сторону, где уже переминались с ноги на ногу пять юных красавиц. Фигуристые, губки бантиком, глазки по пять копеек — все как местному обществу нравится. На их фоне тощенькая блондиночка и впрямь смотрелась как-то не очень прибыльно.
— Так и быть. Еще двух, — буркнул бородатый надсмотрщик, прекрасно слышавший наш разговор. — Барон доволен вашими успехами за последний месяц, так что разрешил расширить состав, если у вас возникнет желание.
Лалика царственно кивнула, и побледневшую пуще прежнего девочку отвели тычками к остальным пяти.
Зря пугается — тем, кто остался, будет еще хуже.
Лалика ткнула пальцем в еще одну красотку с бюстом, и мы покинули бывший склад так же помпезно, как и появились.
Когда мы сели обратно в авто, я повернулась к мадам.
— У меня есть небольшая просьба. По поводу той девочки, последней, что мы только что взяли в штат.
— Поняла уже, что тебе она приглянулась. Сочувствие тебя когда-нибудь погубит, — проворчала мадам. — Чего ты хочешь?
— Давайте мы ее на кухню отправим. Кухарка недавно жаловалась, что картошку чистить некому. Ну и по мелочи — порезать там, подать. Может, помощницей в бар?
— Какая кухня? Какой бар? Она же девственница — редкий товар! Можно неплохо заработать. Скажем, фунт за первую ночь? Да и потом можно ещё недельку изображать невинность, — прикинула выгоду Лалика. Меня передернуло. Внутренне. Внешне я старалась держать лицо.
— Вы же ее видели. Какие клиенты? Она ребёнок еще. К тому же с правого берега. Загнётся под первым же — гляньте, ее ветер носит. Тут кормить надо, а может, и лечить. Пусть пообвыкнется, перестанет бояться. Не кусаются же у нас, в самом деле.
Лалика вздохнула. Она уже начала привыкать к моим странностям. В конце концов, заведение преуспевало благодаря моим нововведениям, хотя кто бы мог подумать, что если работать меньше — будут платить больше.
Мадам согласно кивнула, и я подавила радостный писк.
Радоваться-то особо нечему. Девяносто пять человек пошло дальше, в заведения уровнем ниже, где далеко не так все благостно и весело, как у нас.