Лиса под прикрытием
Часть 17 из 41 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А что Питра, что Питра-то! – возмутилась толстушка. – Разве я неправа? Потаскухам не место среди нас!
Меня взяла такая злость, хоть вой. Хоть оборачивайся и вцепляйся гадине в горло.
Но нельзя. Нельзя, Мари! Нужно действовать по-человечески. Ударить больно, но аккуратно, не выдавая своей сущности.
Я прищурилась и взглянула на Питру.
Так, тарелка уже пуста, смела все до крохи, а вот в кружке еще плещется взвар. Недолго думая, схватила кружку и вылила ей на голову. Затем со всей силы грохнула посудину об стол.
– Остыла, дорогуша? – поинтересовалась я и, не дав ей ответить, добавила. – В моем родном городе говорили: «В чужом глазу соринку видишь, а в своем бревна не замечаешь». Прежде чем винить кого-то в чем-то, подумай об этом. Если ты готова расплачиваться телом за то чтобы попасть на прием, то я нет. И имей в виду, когда в следующий раз откроешь на меня пасть, я ударю. Больно. Сильно. В конце концов, кэре Мошано нет дела, украшает ли лицо одной из ее мастериц синяк. Главное, чтобы руки работали.
Пока толстуха обтекала и переваривала мой ответ, я бесцеремонно перевесилась через нее и взяла свою порцию. Уж лучше есть на углу стола, чем рядом с этой.
Впрочем, спокойно поесть мне не дали. Питра быстро пришла в себя и пошла в атаку.
– Ты… ты… да как ты смеешь?! – завопила она. – Меня… меня… честную женщину!
– Так уж честную?
– Дрянь!
– А ну, хватит! – один из мужчин со всей дури ударил ладонью по столу. Столовая утварь тихонько шепнула «дзынь». – Раскудахтались, будто куры! Поесть спокойно не дают! Идите лупцуйте друг друга где-нибудь в другом месте!
– Извините, – сказала я. – Не хотела, так получилось.
Толстушка извиняться не спешила, грозно нахмурила тонкие выщипанные брови и набросилась на очередного противника.
– А ты, сморчок! Да что ты понимаешь, философ! Да я тебя, да я…
Мужик, понятное дело, в долгу не остался.
– Нет, ты не курица! Ты свинья…
Дослушивать их перебранку я не стала, быстро-быстро все доела и побежала прочь из кухни.
Позже, уже лежа в кровати, я почувствовала запоздалый стыд. Да уж, повела себя как базарная баба. Начала что-то кому-то доказывать, угрожать. Чую, завтра утром мне будет неловко снова сесть вместе со всеми за стол.
– Ты еще пожалеешь, тварь, – услышала вдруг неприятный шепот. – И скоро…
Питра. Ее кровать располагалась рядом с моей. И эта истеричка не преминула оставить последнее слово за собой.
После инцидента на кухне она вернулась в комнату молчаливая и насупленная. Ни с кем не говорила, не кричала, на меня не смотрела. Быстро улеглась в постель. И вот когда остальные уснули, решила показать свою подлую натуру.
Отвечать я не стала, молча повернулась на другой бок и закрыла глаза.
Завтра будет новый день и, возможно, я снова увижу Самуэля.
Завтрак прошел спокойно. На удивление. Толстушка молча ела, остальные сделали вид, что вчера ничего не произошло. Вот и славно.
Я воспрянула духом и даже мысленно простила Питру. Что с нее взять, истеричка, она и есть истеричка. Не от хорошей жизни в мастерскую Мошано попала. Вслух я, правда, ничего не сказала. Вряд ли мое извинение будет воспринято правильно.
В мастерской все шло своим чередом: мастерицы шили, вязали, вышивали, плели. В общем, с чистой совестью отрабатывали те крохи, которые платил градоначальник. Я тоже спокойно себе вязала, про себя мурлыча мотив песни, что услышала по дороге на работу.
Тут дверь, соединяющая мастерскую и зал, открылась. На пороге появилась кэра Мошано. То, что она была зла, я поняла моментально, от Тельмы буквально разило яростью. Невольно я сморщила нос, как от неприятного запаха.
– И не криви лицо, Ревиль, итак, страшная, как грех! – рявкнула она. – Живо ко мне!
От возмущения у меня выпало из рук вязание. На миг захотелось метнуть спицу прямо в это породистое лицо, но я мотнула головой, отгоняя это желание.
– Живо!
Тельма резко развернулась на каблуках и удалилась в свой кабинет. Был и такой в салоне. Там она встречала особо богатых и нужных клиентов, поила их чаем, вела беседы, в общем, всячески располагала к себе и покупкам в ее салоне. Там же чихвостили особо провинившихся. Туда же направилась и я.
Мастерицы проводили меня одновременно настороженными и сочувствующими взглядами. Все, кроме Питры, конечно. Ее взгляд пылал злорадством. Я сделала вид, что ничего не вижу. Аккуратно разложила вязание на столе, чтобы не убежала ни одна петля, и поплелась к Тельме.
– Кэра Мошано… – Для верности я постучала. – Звали?
– Да входи уже! Развела тут церемонии!
Вошла, прикрыла за собой дверь. Кэра восседала за столом, от нетерпения постукивая ноготками по столешнице. Там же, на столе лежали в куче вещи, связанные мной.
– Ты, Ревиль, опозорила меня, – начала она без предисловья. – Опозорила перед всем городом!
– Я?
– Твоя работа? – вопросом на вопрос ответила она, с брезгливостью двумя пальцами вынимая из кучи приснопамятные экспериментальные носки.
– Моя. В чем дело? Они выглядят именно так, как вы хотели? Если клиенты обнаружили брак, я обязательно все исправлю.
– Не заговаривай мне зубы, Ревиль! – прикрикнула кэра. – Я тебе что велела?!
Я задумчиво глянула на нее. Как такого страха перед ней не было, покричит, да перестанет. Ни ей, ни градоначальнику нет смысла отправлять меня в тюрьму. Ни меня. Ни других мастериц. Невыгодно. Ведь взамен либо нужно нанимать обычных за нормальные деньги, либо искать тех, кто нарушил закон. А это дело муторное, так просто и не найдешь. Нарушительниц-то много, а вот владеющих мастерством – единицы.
Страха не было, но обеспокоенность была, ведь лишить меня крошечной зарплаты за нарушение кэра могла. А терять монеты совсем не хотелось. Я все-таки рассчитывала когда-нибудь выбраться отсюда.
– Что молчишь, будто воды в рот набрала! Отвечай, что я тебе велела?!
– Вы велели, чтобы связанные мной вещи были красивы.
– И не только! Я предупреждала тебя, Ревиль, твои изделия должны иметь тот же эффект, что и прежде.
– Но…
– Никаких, но! Это пустышка, Ревиль. Самые обычные носки, не более того!
– Но…
– Твои изделия продавались не как обычные, а лечебные. И сейчас клиенты массово возвращают их. Ты опозорила меня, Ревиль!
Тельма отбросила носки, всхлипнула и прижала ладони к лицу. Некоторое время просидела так, а потом резко убрала руки и выпрямилась.
– Значит, так, Ревиль, я даю тебе последний шанс все исправить. Если к концу недели ты не придумаешь, как все вернуть, я сделаю так, чтобы ты пожалела о том, что родилась. Поняла?
– Да, кэра, – кивнула я холодея.
Как я могу дать изделиям нужный ей эффект, если не в состоянии обернуться без свидетелей.
– И да, не забудь, через четыре дня прием, – сладким голосом добавила она. – А теперь ступай, тебе нужно работать.
Я ушла, с трудом подавив желание с силой захлопнуть дверь. Конец недели и прием, конец недели и я обязана что-нибудь придумать.
Сплошное веселье.
В мастерской женщины усиленно делали вид, что им неинтересно. Вот ни капельки, нисколечко. Они усердно трудились и не поднимали глаз от работы. Тогда почему я, то и дело, ощущала на себе озабоченные взгляды? Вопрос.
Ну да ладно, захотят спросить, спросят. Мне же нужно придумать, как обмануть кэру Мошано.
Пока суд да дело, наступил вечер, конец рабочего дня. Мастерицы закончили начатое, я тоже положила готовое изделие в специальную корзину. Потянулась, размяла затекшую шею и спину. Как обхитрить Тельму я так и не придумала. Впрочем, время до начала следующей недели у меня еще есть.
Вздохнув, посмотрела по сторонам. Практически все уже ушли, только Питра еще копалась у себя на столе. Вот это я задумалась!
Оставаться наедине с толстушкой мне категорически не хотелось, и не зря. Стоило подойти к двери, как Питра схватила меня за рукав платья.
– А, ну, стой!
– С чего вдруг? Рабочее время закончилось, – я дернулась, чтобы вырвать рукав, но не тут-то было, Питра держала крепко.
– Значит, так, Мааари, – она противно на растяжку произнесла мое имя. – Завтра с самого утра идешь к Тельме и умоляешь ее вместо себя взять на прием меня. Поняла?
– А не соблаговолите ли вы, кэра Питра, сходить к градоначальнику и попросить его об этом? Вам лучше известно, как правильно это делать.
– Поговори мне еще, тварь! – взвизгнула толстуха. – Пришибу!
– Попробуй, – прорычала я, ощущая непреодолимое желание сделать ей больно. Очень больно.
Наверное, она увидела что-то такое в моих глазах, потому что отпустила рукав, но напоследок прокаркала:
– Я должна попасть на прием. Иначе тебе будет плохо, Мари.
Я не ответила, поспешила уйти. Вышла в зал как раз в тот момент, когда одна из продавщиц, Мальва, разговаривала с Самуэлем. Он что-то спрашивал, она отвечала и мотала головой. Я даже услышала свое имя.
Меня взяла такая злость, хоть вой. Хоть оборачивайся и вцепляйся гадине в горло.
Но нельзя. Нельзя, Мари! Нужно действовать по-человечески. Ударить больно, но аккуратно, не выдавая своей сущности.
Я прищурилась и взглянула на Питру.
Так, тарелка уже пуста, смела все до крохи, а вот в кружке еще плещется взвар. Недолго думая, схватила кружку и вылила ей на голову. Затем со всей силы грохнула посудину об стол.
– Остыла, дорогуша? – поинтересовалась я и, не дав ей ответить, добавила. – В моем родном городе говорили: «В чужом глазу соринку видишь, а в своем бревна не замечаешь». Прежде чем винить кого-то в чем-то, подумай об этом. Если ты готова расплачиваться телом за то чтобы попасть на прием, то я нет. И имей в виду, когда в следующий раз откроешь на меня пасть, я ударю. Больно. Сильно. В конце концов, кэре Мошано нет дела, украшает ли лицо одной из ее мастериц синяк. Главное, чтобы руки работали.
Пока толстуха обтекала и переваривала мой ответ, я бесцеремонно перевесилась через нее и взяла свою порцию. Уж лучше есть на углу стола, чем рядом с этой.
Впрочем, спокойно поесть мне не дали. Питра быстро пришла в себя и пошла в атаку.
– Ты… ты… да как ты смеешь?! – завопила она. – Меня… меня… честную женщину!
– Так уж честную?
– Дрянь!
– А ну, хватит! – один из мужчин со всей дури ударил ладонью по столу. Столовая утварь тихонько шепнула «дзынь». – Раскудахтались, будто куры! Поесть спокойно не дают! Идите лупцуйте друг друга где-нибудь в другом месте!
– Извините, – сказала я. – Не хотела, так получилось.
Толстушка извиняться не спешила, грозно нахмурила тонкие выщипанные брови и набросилась на очередного противника.
– А ты, сморчок! Да что ты понимаешь, философ! Да я тебя, да я…
Мужик, понятное дело, в долгу не остался.
– Нет, ты не курица! Ты свинья…
Дослушивать их перебранку я не стала, быстро-быстро все доела и побежала прочь из кухни.
Позже, уже лежа в кровати, я почувствовала запоздалый стыд. Да уж, повела себя как базарная баба. Начала что-то кому-то доказывать, угрожать. Чую, завтра утром мне будет неловко снова сесть вместе со всеми за стол.
– Ты еще пожалеешь, тварь, – услышала вдруг неприятный шепот. – И скоро…
Питра. Ее кровать располагалась рядом с моей. И эта истеричка не преминула оставить последнее слово за собой.
После инцидента на кухне она вернулась в комнату молчаливая и насупленная. Ни с кем не говорила, не кричала, на меня не смотрела. Быстро улеглась в постель. И вот когда остальные уснули, решила показать свою подлую натуру.
Отвечать я не стала, молча повернулась на другой бок и закрыла глаза.
Завтра будет новый день и, возможно, я снова увижу Самуэля.
Завтрак прошел спокойно. На удивление. Толстушка молча ела, остальные сделали вид, что вчера ничего не произошло. Вот и славно.
Я воспрянула духом и даже мысленно простила Питру. Что с нее взять, истеричка, она и есть истеричка. Не от хорошей жизни в мастерскую Мошано попала. Вслух я, правда, ничего не сказала. Вряд ли мое извинение будет воспринято правильно.
В мастерской все шло своим чередом: мастерицы шили, вязали, вышивали, плели. В общем, с чистой совестью отрабатывали те крохи, которые платил градоначальник. Я тоже спокойно себе вязала, про себя мурлыча мотив песни, что услышала по дороге на работу.
Тут дверь, соединяющая мастерскую и зал, открылась. На пороге появилась кэра Мошано. То, что она была зла, я поняла моментально, от Тельмы буквально разило яростью. Невольно я сморщила нос, как от неприятного запаха.
– И не криви лицо, Ревиль, итак, страшная, как грех! – рявкнула она. – Живо ко мне!
От возмущения у меня выпало из рук вязание. На миг захотелось метнуть спицу прямо в это породистое лицо, но я мотнула головой, отгоняя это желание.
– Живо!
Тельма резко развернулась на каблуках и удалилась в свой кабинет. Был и такой в салоне. Там она встречала особо богатых и нужных клиентов, поила их чаем, вела беседы, в общем, всячески располагала к себе и покупкам в ее салоне. Там же чихвостили особо провинившихся. Туда же направилась и я.
Мастерицы проводили меня одновременно настороженными и сочувствующими взглядами. Все, кроме Питры, конечно. Ее взгляд пылал злорадством. Я сделала вид, что ничего не вижу. Аккуратно разложила вязание на столе, чтобы не убежала ни одна петля, и поплелась к Тельме.
– Кэра Мошано… – Для верности я постучала. – Звали?
– Да входи уже! Развела тут церемонии!
Вошла, прикрыла за собой дверь. Кэра восседала за столом, от нетерпения постукивая ноготками по столешнице. Там же, на столе лежали в куче вещи, связанные мной.
– Ты, Ревиль, опозорила меня, – начала она без предисловья. – Опозорила перед всем городом!
– Я?
– Твоя работа? – вопросом на вопрос ответила она, с брезгливостью двумя пальцами вынимая из кучи приснопамятные экспериментальные носки.
– Моя. В чем дело? Они выглядят именно так, как вы хотели? Если клиенты обнаружили брак, я обязательно все исправлю.
– Не заговаривай мне зубы, Ревиль! – прикрикнула кэра. – Я тебе что велела?!
Я задумчиво глянула на нее. Как такого страха перед ней не было, покричит, да перестанет. Ни ей, ни градоначальнику нет смысла отправлять меня в тюрьму. Ни меня. Ни других мастериц. Невыгодно. Ведь взамен либо нужно нанимать обычных за нормальные деньги, либо искать тех, кто нарушил закон. А это дело муторное, так просто и не найдешь. Нарушительниц-то много, а вот владеющих мастерством – единицы.
Страха не было, но обеспокоенность была, ведь лишить меня крошечной зарплаты за нарушение кэра могла. А терять монеты совсем не хотелось. Я все-таки рассчитывала когда-нибудь выбраться отсюда.
– Что молчишь, будто воды в рот набрала! Отвечай, что я тебе велела?!
– Вы велели, чтобы связанные мной вещи были красивы.
– И не только! Я предупреждала тебя, Ревиль, твои изделия должны иметь тот же эффект, что и прежде.
– Но…
– Никаких, но! Это пустышка, Ревиль. Самые обычные носки, не более того!
– Но…
– Твои изделия продавались не как обычные, а лечебные. И сейчас клиенты массово возвращают их. Ты опозорила меня, Ревиль!
Тельма отбросила носки, всхлипнула и прижала ладони к лицу. Некоторое время просидела так, а потом резко убрала руки и выпрямилась.
– Значит, так, Ревиль, я даю тебе последний шанс все исправить. Если к концу недели ты не придумаешь, как все вернуть, я сделаю так, чтобы ты пожалела о том, что родилась. Поняла?
– Да, кэра, – кивнула я холодея.
Как я могу дать изделиям нужный ей эффект, если не в состоянии обернуться без свидетелей.
– И да, не забудь, через четыре дня прием, – сладким голосом добавила она. – А теперь ступай, тебе нужно работать.
Я ушла, с трудом подавив желание с силой захлопнуть дверь. Конец недели и прием, конец недели и я обязана что-нибудь придумать.
Сплошное веселье.
В мастерской женщины усиленно делали вид, что им неинтересно. Вот ни капельки, нисколечко. Они усердно трудились и не поднимали глаз от работы. Тогда почему я, то и дело, ощущала на себе озабоченные взгляды? Вопрос.
Ну да ладно, захотят спросить, спросят. Мне же нужно придумать, как обмануть кэру Мошано.
Пока суд да дело, наступил вечер, конец рабочего дня. Мастерицы закончили начатое, я тоже положила готовое изделие в специальную корзину. Потянулась, размяла затекшую шею и спину. Как обхитрить Тельму я так и не придумала. Впрочем, время до начала следующей недели у меня еще есть.
Вздохнув, посмотрела по сторонам. Практически все уже ушли, только Питра еще копалась у себя на столе. Вот это я задумалась!
Оставаться наедине с толстушкой мне категорически не хотелось, и не зря. Стоило подойти к двери, как Питра схватила меня за рукав платья.
– А, ну, стой!
– С чего вдруг? Рабочее время закончилось, – я дернулась, чтобы вырвать рукав, но не тут-то было, Питра держала крепко.
– Значит, так, Мааари, – она противно на растяжку произнесла мое имя. – Завтра с самого утра идешь к Тельме и умоляешь ее вместо себя взять на прием меня. Поняла?
– А не соблаговолите ли вы, кэра Питра, сходить к градоначальнику и попросить его об этом? Вам лучше известно, как правильно это делать.
– Поговори мне еще, тварь! – взвизгнула толстуха. – Пришибу!
– Попробуй, – прорычала я, ощущая непреодолимое желание сделать ей больно. Очень больно.
Наверное, она увидела что-то такое в моих глазах, потому что отпустила рукав, но напоследок прокаркала:
– Я должна попасть на прием. Иначе тебе будет плохо, Мари.
Я не ответила, поспешила уйти. Вышла в зал как раз в тот момент, когда одна из продавщиц, Мальва, разговаривала с Самуэлем. Он что-то спрашивал, она отвечала и мотала головой. Я даже услышала свое имя.