Лик полуночи

– Иду, – ответила она, распахнув дверь с улыбкой на лице.

Но он в ответ не улыбнулся.

– Мне надо показать тебе кое-что, – сказал он, едва переводя дыхание.

Он так тяжело дышал, будто бежал.

Сердце у Мелани упало, и внутри все застыло.

– Что случилось?

Он качнул головой и взглядом указал в сторону ее матери. Дон-Лин притворилась, что вернулась к чтению.

– Мама…

– Иди, иди, – ответила женщина, слегка махнув рукой.

Себастьян сразу, без предисловий, повел ее в свою комнату.

Как только она перешагнула порог, она увидела ее. На безупречно застеленной кровати сидело чудище, вырезанное из псевдо-бересты, перекошенный рот, отверстия для глаз закрыты серебряной решеткой.

Она видела эту маску в магазине. Блэкхаус.

– Что ты сделал? – сердито спросила она. Две маски уже испортили им жизнь, угрожая разорвать на части – покончить с ними. Зачем же Себастьян рисковал тем, что у них было сейчас, ради еще одного магического предмета?

– Поэтому и сработала сигнализация?

Он быстро закрыл дверь, прижавшись к ней спиной, будто этим жестом он мог припереть к стенке и сам мир, и последствия всего произошедшего.

– Возможно. Не знаю. Прости. Когда я ее увидел… меня как будто кто-то подтолкнул под руку…

Казалось, он пытается упорядочить свои мысли, найти подходящие оправдания.

– Нам нельзя было там ничего брать. Все должно было закончиться …

– Ничего еще не закончилось, – быстро ответил он. – Ты сама теперь находишься под чарами магии. На тебе стоит метка магии. То, что ты говорила сегодня утром о магии, о том, как овладеть ею, я… мне показалось, что я должен что-то сделать. И когда я увидел эту маску…

– Как? Как она может мне помочь?

– Блэкхаус был известен своей замечательной памятью. В пятьдесят он помнил, что ел на завтрак третьего числа того месяца, когда ему исполнилось четыре года. Все, что с ним когда-либо происходило, сохранялось в его голове. Он не забывал ничего. И в этой маске хранится его способность все запоминать.

Она старалась держать себя в руках. Не злиться. Очень старалась ровно дышать через нос. Не сжимать руки в кулаки.

– Не понимаю, – наконец выдавила она.

– У меня есть такие воспоминания, о которых я всегда думаю. Мне кажется, я не уверен, что все помню правильно.

– Ты что-то забыл?

– Нет, не забыл, но мне кажется, что это… неправда. Я давно пришел к выводу, что я их придумал. Я подумал, что вспомнить их невозможно, и придумал. Но потом…

Он опустил голову на грудь. Было видно, что это признание – каким бы оно ни было – смущает его.

– Когда… когда я…

Слова падали с его губ как камни – жесткие по смыслу, тяжелые. Плечи опустились, голос сбился, и он не хотел смотреть ей в глаза.

– Когда я был мальчишкой… Я помню, Мелани, что я умел творить магию.

Сердце у нее опять сильно застучало. Она глубоко вдохнула. Выдохнула. Успокоила сердце. Проглотила отрицание.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что помнишь, как творил магию? – осторожно спросила она. – Ты использовал магические предметы? Создавал их или… что?

– Нет, ты не понимаешь. Чародеи – они как фармацевты, целители – все делают по рецептам. Они знают, как сочетаются магические материалы. Они создают магические предметы, но сами творить магию не умеют. Магия – это не то, что можно сотворить. Но мне кажется, что я… я творил… умел.

Вновь обретенные расслабление и безопасность, связанные с гостиницей и спальней Себастьяна, полностью улетучились. Мелани почувствовала, как на нее снова наваливаются холод и отстраненность.

– То, что ты говоришь… не имеет никакого смысла.

– Я знаю. Знаю. Вот поэтому я… Это не может быть настоящими воспоминаниями. Долгое время я думал, что это мое воображение. Что я их придумал. Может, и придумал, не знаю. Поэтому я и украл маску. Чтобы воспользоваться способностями Блэкхауса. Чтобы вспомнить наверняка. Это был порыв, ужасный, непростительный. И, конечно, теперь, когда у меня есть эта маска, я даже не уверен, что смогу заставить себя надеть ее. Однажды я взял ее в аренду – ты видела. Но я убедил себя, что веду себя глупо, и решил не надевать. Потом, после… Когда я испробовал на себе маску отца, я совсем испугался…

Себастьян нуждался в утешении. Это было очевидно. Его трясло, глаза горели. Он сначала решился увлечь их обоих еще глубже, а теперь сомневался, что оно того стоило. Все это, вкупе с болью прошлого – этими воспоминаниями, которые могли оказаться выдуманными, отцом, который был ужасен, и битвой с его эхом – сломало что-то внутри него.


Но она не двинулась с места – стояла словно вросшая между ним и кроватью.

Она не могла подойти к нему, пока не поймет, почему метка – ее метка – подтолкнула его к такому поступку.

– По…после того, как Белладино… когда ты… Раньше это казалось невозможным… Сейчас я не могу творить магию, так почему же я считаю, что умел раньше? Почему так происходит… Я имею в виду…

– Себастьян, – произнесла она коротко, но без злости. – Сосредоточься. Что ты пытаешься сказать мне?

– Раньше я воображал, что могу творить магию, – и он уверенно помахал обеими руками, подчеркивая это утверждение больше для себя, чем для нее. – Когда я говорил тебе, что раньше считал, что людей можно заколдовать. Вот почему. Я надеялся, искал, изучал этот вопрос, чтобы понять, возможно ли такое. И все это время я пытался убедить себя, что сам я ничего такого не умел. Потому что у меня сохранились воспоминания, что я умею колдовать. Не с помощью предметов – как это обычно бывает. А голыми руками. На самом деле, даже не так. – Себастьян потер переносицу. – Я помню, как мне хотелось, чтобы произошло что-нибудь волшебное. И у меня получалось, пусть на короткое время, но я просто сильно хотел, и это происходило. Я помню, как смог повлиять на отца. Когда он был особенно зол, иногда я мог – или думал, что могу – убрать его злость. По этой причине я решил, что я все выдумал. Какой бы ребенок, попав в передрягу, не захотел бы – не заставил бы себя – поверить, что он может обезопасить себя? Но я отчетливо помню, что это срабатывало – совсем ненадолго и уж точно всегда казалось, что совсем ненадолго.

На его лице отразилась старая боль.

– Себастьян, – мягко, с мольбой сказала она.

Она не могла больше стоять на своем. Да и не хотела. Он был так добр и к ней, и к ее маме – она не могла осуждать его за поступок, который он совершил под воздействием момента. Во всяком случае, не теперь, когда внутри него переплелось все – и старая боль, и новые удары судьбы.

Она взяла его руку в свои, но он все еще не смотрел на нее. Тогда она подошла ближе, положила голову ему на плечо, прижалась грудью к его груди, чтобы он почувствовал биение ее сердца.

– Не говори об этом, если тебе…

Он мягко оборвал ее, морщины на его лбу расправились, рот напрягся.

– Нет. Я хочу. И еще кое-что. Думаю, мой отец знал. Я помню, как он говорил мне, чтобы я заставлял людей совершать определенные действия. Он приказывал мне заставить мясника почувствовать себя более щедрым, чтобы он добавил нам четверть рульки. Или отбить у домовладельца желание идти к нам за квартплатой. Он даже… Не думаю, что я это делал, но иногда… особенно после бессонной ночи он просил меня, чтобы я заставил маму простить его.

Себастьян свернулся калачиком, согнул колени, опустился на кровать. Мелани присела рядом, изо всех сил стараясь защитить его от призрака отца. Она обняла его, не задумываясь, вдыхая его запах, ее сомнения и раздражение исчезли. Каждое слово давалось Себастьяну с трудом. Он выглядел выжатым – обессиленным, – таким она его еще не видела. То, что он говорил сейчас, ему, очевидно, давно хотелось произнести вслух.

Но она все еще не могла смириться с тем, что не понимает его.

Как он мог творить магию. Люди не творят магию – просто не умеют.

Она плыла вместе с ним по волнам его воспоминаний.

Прижалась лбом к его виску и глубоко, медленно дышала, создавая мягкую воздушную подушку, которая была только их. Он закрыл глаза и принял утешение, поднял руку и взял ее за запястье, будто возвращая объятие.

– Но, – мягко сказал он, – потом воспоминания прекратились. В какой-то момент, когда я все еще был мальчишкой, я утратил это умение. Может, я просто перестал притворяться, что контролирую свой мир. Просто принял как факт, что моя судьба в руках отца. Что я вырос, – он судорожно вздохнул. – И долгое время я был абсолютно уверен, что придумал все это.

– Потому что человека нельзя зарядить магией, – сказала она.

– Человека нельзя зарядить магией, – едко согласился он. – Но если то, что я вспоминаю – правда, то…

Уловив смысл, Мелани слегка отодвинулась от Себастьяна и посмотрела ему в лицо.

– Тебя просто освободили от чар. Изменили каким-то образом.

– Да. Точно. Вот почему я украл Блэкхауса. Для меня. Для тебя. Для нас.





Глава 24

Крона




Я закопала золотые иглы в глубине пещеры и сказала варгу, что вернусь позже, что принесу ему немного свежей воды и мазь для ран. Я выбралась из пещеры, и мы вместе с тобой пошли к ручью. Ты сказала, что от меня воняет какашкой. А я ответила, что от тебя воняет варгом. Мы обе искупались в ручье и отправились домой. И никто ни на мгновение не заподозрил, что я была на волосок от смерти и вышла победительницей.



Крона приехала в участок, чтобы посмотреть фотографии татуировок умершего и получить новые данные от Дневного дозора, которые ждали ее.

– У первой жертвы, – сообщил Ройу на утренней летучке в четвертый день расследования, – была удалена матка, вскрыта. То же самое сделали и с несчастной Эстер.

Почему убийца делает это? Шарбон убивал людей всех полов, и уж точно никогда не вырезал ничего из тел, он… он использовал все.

– А таблетка? – спросила Крона.

– Трей и Уткин говорят, это успокоительное, – ответил Ройу. – Видимо, чтобы жертвы не кричали или не пытались сбежать.

– От тела просто несло им, – сказал Трей.

– А Стрэндж? – спросила Де-Лия.