Лев пробуждается

Камбаскеннетский мост, Стерлинг

Девятое воскресенье по Пятидесятнице, Дне Святой Троицы, 11 августа 1297 года

Здесь лучнику было не место, и Аддаф, получая толчки и тычки локтей со всех сторон, был не единственным, кто так думал. Прижимая к груди колчан, чтобы уберечь оперение и древки от давки, будто младенца, он слышал другие голоса, ругающиеся по-валлийски.

— Дайте нам место! — с побагровевшим лицом ревел Хейден Капитан. — Дайте место!

Места не было; конница переправилась, а за ней пехота, но линия врага была лишь далекой щеточкой наконечников пик — раз в десять дальше нашей убойной дальности, прикинул Аддаф, измеряя расстояние, зажмурив один глаз и продолжая топтаться неверными шажочками в давке.

Конница была уже ближе, нетерпеливо дожидаясь, когда сутолока пехоты отсортируется от массы железных шлемов и шишаков, копий, круглых щитов, баклеров — ни один из них, отметил Аддаф про себя, не вооружен так же, как сосед. Только валлийцы, поправил он себя, когда мимо с пыхтением пробралась группка в стеганых куртках, держа копья и щиты наготове, с красно-зелеными плетеными лентами вокруг круглых шлемов с широкими полями, отмечающими, кто они.

Он увидел, как последние из них сходят с моста, косолапо, как медведи на задних лапах.

Вдали взревел рог.





* * *


Мализ скакал по гати из Камбаскеннета быстрым аллюром, страшась, что лотианцы таятся за каждой кочкой, хоть и рискнул бросить этот жребий, поставив на то, что все они не захотят упустить схватку.

Для него оказалось полнейшим шоком, когда выяснилось, что аббатство окружено затаившимися людьми; при мысли, что он проезжал на волосок от подобных Лисовину Уотти, его дыру так пучило, что он поневоле ерзал в седле.

Прибыв, Мализ оказался ничуть не ближе к савояру, о котором ему поведал Биссет, но камнерез запаниковал от такой близости врага и улизнул. Как он скрылся, осталось для Мализа загадкой, но, свирепо думал он, теперь я вынужден искать убежища.

Справа от него высился Абби Крейг, будто плечо горбуна. Бросив взгляд налево, он увидел развевающиеся вымпелы и хоругви. Широкие белые полотнища с красными крестами хлопали на ветру, а флаги с крестом Святого Андрея упорно лопотали в ответ. Ни следа охотников…

Пусть себе дерутся, глумился про себя Мализ. Коли дела пойдут, как он замыслил, получится обойти бунтарей Уоллеса слева и въехать в лагерь. Там он сыщет графиню — наконец-то — и заберет ее. Там он может сыскать и савояра — или хотя бы подсказку на предмет, с какой стати за тем охотился лотианский государь Хэл и, что важнее, для кого; тут замешан Брюс, не сомневался Мализ, но хотел добиться полной уверенности в том для своего владыки графа Бьюкенского.

Оскользнувшись на слякотной дороге, лошадь едва не сбросила его, и Мализ, изрыгнув проклятье, выровнялся в седле и малость попридержал животное — паниковать сейчас нет смысла. Осторожно и непоколебимо…

Вдали взревел рог.





* * *


Казалось, рог взревел у него прямо над ухом. Поехали, спаси нас Бог. Хэл услышал, как кто-то прокричал эти слова, а потом вся линия пикейных баталий ринулась вперед, будто камни, рушащиеся с замковой стены. Хэл ощутил, что тоже пришел в движение, будто коза на привязи, спотыкаясь по кочковатой, болотистой земле, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом от циклопического звериного рычания, сперва негромкого, но вздымающегося все грознее.





* * *


— Идут! — крикнул голос, высокий и тонкий от изумления, и Твенг обернулся туда, куда указывал кричащий. «Боже милостивый, упаси нас, — с упавшим сердцем подумал он, — Мори таки одурачил нас».

— Где это слыхано, чтобы пехота атаковала конницу? — вопросил чей-то голос, и, обернувшись, Твенг наткнулся на ошеломленный взгляд Мудрого Ангела, жаждавшего быть обок него. Ну, хотя бы мелкотравчатые чернявые валлийские бесы, хотел было сказать он, и уж англичанам ли, участвовавшим в этих войнах, этого не знать, но их тут было раз, два и обчелся.

Он промолчал, потому что это не составит никакой разницы: если скотты продолжат продвижение, то накатят, поймав передовую дружину в ловушку в излучине реки. Вода с трех сторон, места для внятного построения попросту нет, и невозможно безопасно переправиться обратно через мост по двое за раз. Единственный выход — вперед, прямо на воронье гнездо наконечников пик.

— Крессингем! — рявкнул Мармадьюк, и жирный казначей, узрев это, разевал и захлопывал рот, словно не издавая ни звука: рев, крик и ветер глушили и уносили слова прочь.

— …атакуем их, мой государь! В атаку!

Твенг увидел, как казначей воздел меч и рыцари авангарда зашевелились, будто свора, учуявшая запах. Меч опустился, и конница неспешно тронулась, набирая ход с каждым шагом.

Иного способа выиграть время для пехоты, особенно лучников, попросту нет, понял Твенг. Все они валлийцы; ирония ситуации не ускользнула от его внимания, и он на миг озадачился вопросом, будут ли Аддаф и ему подобные сражаться.

Надев громаду шлема и поправив щит, он двинулся следом за Крессингемом, услышав песнопение, внезапно взмывшее высоко и твердо. Сладостные голоса юных Ангелов, еще не заглушенные сталью их больших шлемов.

Глупые люди, погрязшие во зле, внимайте.

Всемогущий проливает в ваши сердца всю Свою мощь радостной веры,

Да не низвергнет вас змей обратно к прежней погибели.


Наш лучший истинный Искупитель вернет вас в Свое царствие,

И Его мудрые ангелы сразятся под знаком Креста…





Они пели. Хэл смутно расслышал это, стремительно шагая мимо лучников, пускавших стрелы по высокой дуге, хаотично падавшие на массу людей, стиснутых сверкающими змеиными извивами реки. Люди из Селкерка поспешно выхватывали оставшиеся впереди снаряды, потому что тоже расслышали пение, увидели движение конницы в их сторону и хотели убраться от нее прочь, обратно в безопасность позади неуклонного рокота камнепада пикейных баталий.

Медленный, перекатывающийся рев этих баталий заглушил ангельские голоса. Он нарастал, набирая гневный накал, вспухая страхом и яростью, почти в ногу с надвигающейся конницей, теперь перешедшей на хлесткую рысь, пока не изрыгнулся чудовищным, раздирающим горло воплем, когда пикинеры остановились неровным рядом, упирая пики в землю.

Передние ряды опустили грудь на левое колено, поддерживая пику и отставив правую ногу назад. Стоявшие позади подняли свои длинные пики над головами, вдавили пяту пики переднего в мягкую землю, топнув по ней левой стопой и навалившись всем весом, чтобы удержать ее на месте. А стоящие у них за спинами просунули длинные древки между головами, кладя их на плечи передних, когда вес стал неподъемным, и уперли их пяты в собственные плечи, замотанные плащами для защиты от ожидаемых ударов.

Тяжело дыша, потея, как быки, ревя, как слюнявые звери, они застыли в собственном смраде и страхе, близкие, как возлюбленные, ожидая, когда на них накатится рушащаяся волна пришпоренных лошадей.

Время текло, тягучее и золотистое, как мед. Укрывшись позади пикейной баталии отца, Хэл видел коней — сплошь в доспехах, фыркающих бестий с безумными глазами, колышущиеся копья, подскакивающие щиты — белые лебеди, алые вепри, клетчатые, бордюрчатые. Дыхание вползало в его ноздри и вырывалось из них, ладони зудели, в паху тугим, твердым комом засела тяжесть; ему хотелось убежать, помочиться, закричать. Казалось, это невозможно выдержать…

Они ударили с оглушительным треском разлетающейся щепы, как рушащиеся деревья, и время снова с воем рвануло вперед. Кони визжали, бились и вздымались на дыбы, скрежеща желтыми зубами, выгибая шеи туда-сюда. Люди орали и кололи, валились в гвоздящую, разбрызгивающую грязь круговерть копыт и металла, перемалывавшую и квасившую их.

Хэл услышал какие-то бессмысленные крики, обнаружил, что это его собственный голос, и пришел в движение, продираясь в вихревое коловращение с ощетинившимся комом пик в центре, высматривая упавших и беспамятных. Барахтаясь, натужно толкаясь из-под мертвой тяжести своего коня, закованного в толстые кожаные доспехи со стеганой подкладкой, унизанные бронзовыми кольцами, выполз человек в кольчуге и сюркоте из такой же кожи и бронзы, украшенных геральдическим синим львом на желтом поле. Увидев Хэла, он с трудом, покачиваясь, встал на ноги, подняв руки в знак капитуляции.

В турнирных схватках рыцари не гибнут. Проиграв, рыцарь лишается коня, становящегося трофеем победителя. Даже в сражениях гибнет только скверно вооруженное отребье. Реальность полоснула рыцаря ударом меча Хэла, выпуская тонкое руно шерстяной подкладки набедренника и кровь из бедра под ним. Он еще успел ощутить боль и ошеломление, а потом острие меча Хэла, ставшее таким громадным, что заслонило собой весь свет, вошло в прорезь шлема, исхитив его жизнь.

Никакой пощады. Рана Берика на теле королевства еще не затянулась — и свет, и чернь едины в своей боли, и сегодня шотландцы не примут никакого выкупа. Никто не сказал этого вслух, но каждый шотландец твердо решил это.

Что-то ударило Хэла по затылку в шлеме — удар вскользь, заставивший его пошатнуться, оглушив, как звон колокола. Он развернулся как раз в тот момент, когда всадник извернулся в седле скользящего и поворачивающего боевого коня, пытаясь обратиться лицом вперед и найти более выгодное положение для удара секирой. Одна из пик качнулась в сторону, угодив коню между ног, и тот повалился с тонким злобным ржанием, расшвыривая комья земли бьющими копытами.

Фигура, измазанная грязью и кровью, вырвалась из давки, одной рукой замахиваясь мечом, а другой срывая с себя куполообразный шлем во все лицо, чтобы швырнуть его в Хэла, с ревом устремляясь следом, держа меч обеими руками. Шлем лязгнул о щит Хэла, толкнув его в сторону, и он едва исхитрился неуверенно отразить мечом низкий удар, нацеленный ему по ногам.

А потом у плеча рыцаря вырос Сим, закинувший арбалет за спину. Держа в одной руке длинный узкий дирк, другой он обхватил рыцаря за шею и с грохотом доспехов обрушил навзничь. Узкое лезвие сверкнуло змеиным жалом. Заметив его краем глаза, рыцарь дернулся еще до того, как Сим всадил клинок ему в череп.

Рухнув на землю, рыцарь с секирой забарахтался в грязи, отползая от почти задевающих его наконечников пик ежиной баталии, пока его конь с визгом бился, потом перекатился и подскочил, срывая громадный шлем, как поступали большинство рыцарей в пылу сражения, чтобы дышать и видеть без препон, оставляя для защиты головы и шеи кольчужный чепец и бацинет с открытым лицом.

Он заковылял к Симу, чавкая ногами в металлических кольцах по засасывающей грязи, но тут же получил удар меча Хэла сбоку по бацинету, с колокольным ударом вогнавший металл ему в щеку и опрокинувший его на бок. Он повалился, и кровь хлынула из его глаз алыми слезами.

Хэл и Сим ухватились друг за друга, чтобы устоять на ногах.

— В теле доселе, — проговорил Сим. Лицо его лоснилось от пота и чужой крови.

Покуда живы, подумал Хэл.





* * *


Крессингем натянул поводья перед последним рывком в атаку, но обезумевший боевой конь уже вошел в раж и все равно рвался вперед, понукаемый засевшей глубоко в мозгу выучкой. Вскинувшись на дыбы, он замолотил громадными копытами, подкованными сталью, и толстый казначей, скверный наездник даже в лучшие времена, не удержался в седле и свалился в грязь, брякнувшись так, что перед глазами полыхнули звезды.

Что-то громадное и тяжелое наступило ему на бедро — его собственный конь, — и послышался хруст ломающейся кости. Чудовищный удар саданул его по спине, пока он тужился встать на карачки, ткнув лицом в мягкую землю, и он затрепыхался, как жук на булавке, чувствуя на языке мускусный вкус раздавленного дождевого червя, задыхаясь и ослепнув, потому что грязь забила отверстия для дыхания и смотровую щель.

Лихорадочно завозился с завязками шлема, потерявшись в темной, безвоздушной пещере большого шлема; наконец сорвал его с безумным яростным воплем, всем ртом хватая воздух взахлеб. Помутненным взором увидел приближающегося человека и выставил перед собой уцелевшую руку без оружия, всхлипывая от облегчения и боли. Откупился.

Толстяк Дэйви увидел человека, куда более толстого, чем сам он в эти дни, хнычущего от страха и тянущего руку, умоляя о милосердии. Дэйви даже не догадывался, кто он, зато знал, какой породы.

Никой пощады ни единому человечишке, проворчал он под нос, вгоняя пику глубоко в трех голубей на пухлом брюхе лежащего и наступая босой ногой с ороговевшими, потрескавшимися ногтями на искаженное ужасом лицо в железном обрамлении, чтобы выдернуть оружие.

— Да памятуй Берик, — буркнул он и двинулся дальше.





* * *


Никакой пощады днесь, думал Аддаф, видя, как лошади натыкаются на преграду и валятся как подкошенные. Значит, нам тут не место. Он обернулся к Хейдену Капитану и увидел на его лице угрюмую решимость.

— Прочь, робяты, — услышал он слова Хейдена. — Прочь, коли дорожите своими жизнями.

Аддаф поглядел на лук и наложенную стрелу. Не сделал ни единого выстрела, подумал он с отвращением, оттягивая тетиву до самого уха внезапным молниеносным движением и стремительно выпуская снаряд в воздух, слыша, как она устремляется прочь с визгливым посвистом воздуха в изъяне наконечника.