Лето потерянных писем

– Там вроде как написано то же самое, что в твоем письме. Блестящие умы и все такое. И прости за мои слова, что я предпочту быть несчастной, чем быть с тобой.

На его лице медленно расползалась улыбка.

– Да, ты вела себя очень холодно.

– Прости. – Я хотела броситься ему в объятия, обнять так крепко, чтобы между нашими телами не осталось ни одного свободного сантиметра, но даже сейчас мне было немного любопытно. В письме он говорил… но мне нужно услышать эти слова лично. Нужно услышать их дважды или трижды.

– Я не хочу быть несчастной. Я… я и была несчастной.

Правда?

Я глухо прошептала:

– Конечно.

– Серьезно?

– Чему ты так удивляешься?

– Я был не уверен! Ты мастер убегать. И говорила так рассудительно.

– Я не была рассудительной! Я пыталась себя защитить. Сложно открываться людям. Тем самым ты даешь им власть причинить тебе боль.

– Верно. – Ной сглотнул и шагнул вперед. – Я хочу открыться тебе, Эбигейл Шенберг. Я люблю тебя.

Я охнула. Ной был таким уязвимым – стоял тут, сняв свою броню, беспомощно обнажив душу. Ной Барбанел был гордым, решительным и до неприличия оберегающим. Он не любил проявлять слабость – и все равно это сделал. Он решил приехать за мной и сказать, что мы заслуживаем счастья. Он решил бороться за наши отношения. Выбрал нас.

Я тоже выбираю нас.

Я выбираю отношения с Ноем Барбанелом, в которого влюблена, который делает меня счастливой. Я выбираю удовольствие, бабочек и ослепительную радость. И я могу испытать все эти чудесные эмоции. Я могу спрыгнуть с утеса с безудержным азартом. Я хочу Ноя Барбанела. Хочу нас, и он тоже хочет.

– Я тоже люблю тебя, Ной Барбанел.

Он резко поднял голову и посмотрел на меня круглыми глазами.

– Ты не обязана это говорить.

– Знаю. Но это правда. Я люблю тебя, – сказала я, и на моем лице появилась такая же широкая улыбка, что и у него. – И ты тоже подталкиваешь меня к тому, чтобы стать лучше. И я стану. Я не сбегу. А если сбегу, обязательно вернусь. Думаю, я всегда буду желать вернуться к тебе.

Его улыбка стала еще радостнее, и он поднялся ко мне на веранду, встав близко-близко. Ной приобнял меня за талию.

– Что теперь?

– Теперь… теперь ты в моем доме.

– Точно. Можешь прогнать меня, если захочешь. Но сегодня пятница. И мне не нужно в Кембридж все выходные.

– Нет? – Я посмотрела на него.

Ной опустил голову.

– Нет.

А потом мы целовались с такой легкостью, словно были рождены для этого. В животе у меня стало жарко, и я привстала на цыпочки, чтобы еще сильнее прижаться к Ною.

Когда мы отодвинулись друг от друга, чтобы перевести дух, я поняла, что мы так и стоим на пороге у всех на виду.

– Хочешь зайти?

– Конечно. Еще кто-нибудь дома?

– Моя мама.

– Я познакомлюсь с ней?

– Если тебе повезет. – Я пропустила его в дом, и он с любопытством огляделся. Потом повела в гостиную, где лежало переливающееся ожерелье.

– Кажется, будто я всех обманула, – призналась я. – Хотела отдать ожерелье, а получила его назад.

– Ты можешь отдать его музею. Или снова продать.

– Могу. – Я улыбнулась Ною. – Но, думаю, оставлю его.

Уголки его губ приподнялись в легкой улыбке.


– Думаешь?

– Оно дорого как память. Для нашей семьи.

– Может, для твоей мамы.

– Именно. Вообще-то… секундочку.

– Что?

– Постой тут. – Я быстро его поцеловала, положила ладони ему на грудь и внимательно заглянула в глаза. До сегодняшнего дня я ни разу не признавалась парню в любви, и это оказалось приятным опытом. Правда. – Я люблю тебя, – снова уверенно заявила я.

Ной опять меня поцеловал – теперь так медленно и долго, что я чуть не забыла о своих намерениях. Наконец отпустив меня, он сказал:

– Я тоже тебя люблю.

– Хорошо, – улыбнувшись, сказала я. Взяв коробку с ожерельем, я резко ее закрыла, послала Ною воздушный поцелуй и полетела в мамин кабинет. Свободной рукой я обхватила дверную раму.

– Привет.

Она посмотрела на меня.

– Привет, милая. Что такое?

– Принесла тебе подарок.

– Но у меня сегодня даже не день рождения. – Мама насторожилась, что вполне понятно. Дарила ли я ей подарки вот так спонтанно? Наверное, нет. Может, стоит начать. И все же сегодняшний подарок не считается.

С радостной улыбкой я протянула ей коробку.

– Открой.

Все-таки с опаской она приподняла крышку. И на мгновение озадаченно уставилась на содержимое, а потом снова посмотрела на меня.

– Откуда?..

– От Ноя.

– Ной… – Ее осенило, но мама выглядела так, будто ее сейчас стошнит. – Он купил его? Ожерелье продано за шестизначную сумму.

– Сейчас вообще не думай о деньгах, – быстро сказала я. – Ожерелье здесь. Оно наше. Оно твое, от бабушки.

– И все равно я думаю о деньгах.

– Его мама сказала расценивать это как не облагаемое налогом благотворительное пожертвование.

Мама фыркнула.

– Ну, тогда ладно.

– А еще они супербогатые, и для них это не проблема.

– Не знаю, хуже мне от этого или лучше.

– Ной действительно будто пожертвовал деньги на помощь беженцам, а между делом получил ожерелье…

Мама подняла руку.

– Ладно, ладно, не нужно меня убеждать. – Она попыталась вернуть его мне.

Я шагнула назад.

– Нет, ожерелье тебе.

– О, милая, нет. Я уверена, что Ной купил его для тебя.

– Я хочу, чтобы оно хранилось у тебя. – Сейчас эмоции были сильнее логики. – Оно должно быть твоим.

– Я вообще не ношу ювелирные украшения…

– Оно от бабушки, – сказала я. – Она бы отдала его тебе. Она бы хотела, чтобы ожерелье осталось у тебя.

Мама часто заморгала, а потом кивнула.