Ледяной поцелуй страха

Значит, сейчас ему тридцать четыре — тридцать пять, подсчитала быстро Полина и бросила на мужчину украдкой оценивающий взгляд. Она, если честно, думала, что Андрею больше лет: выглядел он старше своего возраста из-за глубоких продольных морщин на лбу и посеребренных висков. Седина не бросалась в глаза, маскировалась светло-русым цветом волос. Но усталость во взгляде, смешанную с грустью, скрыть не удавалось. Полина подумала, что это взгляд человека, взвалившего на плечи тяжелую ношу. Или пережившего нечто, что стерло из его взгляда радость и беззаботность. Даже когда он улыбался, в улыбке угадывалась горечь.

— Идем дальше? — спросил Андрей, не заметив ее короткого взгляда. Полина кивнула и направилась за ним.

Поиски не дали ничего: они обошли два этажа, зашли во все кабинеты, но здание оказалось абсолютно пустым. Обстановка здесь была такая, словно персонал просто оставил свои рабочие места на время выходных, но в понедельник опять приступит к работе. На одних столах даже лежали раскрытые тетради, похожие на гроссбухи. Полина пролистала одну из них, с расчетами, и закрыла. Андрей тем временем внимательно осматривал шкаф с книгами.

— Нашел что интересное?

— Это как посмотреть, — уклончиво ответил мужчина. — Сами по себе книги скучны и разнообразием не блещут, все с коммунистическим уклоном. Но забавно то, что в наше время кто-то продолжает собирать и хранить книги на эту тематику.

— Похоже, тут работают поклонники советской эпохи, — сказала Полина, кивая на портрет вождя на стене. Она припомнила, что в другом кабинете видела миниатюрный бронзовый бюст Ленина, стоявший на столе.

— Хоть кино снимай тут про советскую жизнь: все декорации готовы. Ну что, похоже, нас тут не ждут. Надо пройтись по поселку.

Полина кивнула и поставила на место книгу, которую достала из шкафа. На выходе из здания она заметила:

— Андрей, а ты обратил внимание, что ни на одном из столов мы не видели даже самого старого компьютера? Все записи велись, похоже, в тетрадях.

Он кивнул и после некоторой паузы добавил:

— Надо было нам взять один из тех гроссбухов, чтобы детально изучить. Может, записи смогли бы пролить свет на то, что происходит? Чувствую себя ступившим на палубу «Марии Селесты».

— Корабль, с которого пропал весь экипаж? Жители поселка, похоже, не пропали, раз нам готовят и убирают номера. Да и оформили нас в гостиницу две женщины.

— Одна из них была очень неразговорчивой, — вспомнил Андрей. — А может, и вовсе немая. И еще она мне тогда показалась какой-то изможденной.

— Больна или просто устала. В ночную смену работать не так просто. Зато другая… — начала Полина и осеклась. От пришедшей в голову догадки она даже остановилась.

— Андрей! Ночь! Мы сюда пришли ночью! Может, в этом и кроется загадка? И дорогу возможно отыскать лишь ночью?

Мужчина развернулся к девушке и посмотрел на нее с такой радостью, будто Полина сделала открытие, способное перевернуть мир.

— А ведь и точно!

— Это всего лишь предположение, Андрей, — смутилась она. — Если не сможем выйти отсюда днем, предпримем еще одну попытку ночью.

Они свернули за здание администрации и направились к первому жилому дому — трехэтажному, одноподъездному, сложенному из серого кирпича.

— Добротное здание, — оценил Андрей постройку. — Такие, из кирпича, простоят долго, в отличие от панельных.

Полина, задрав голову, тоже рассматривала здание, но обращала внимание на другие детали.

— Не знаю, Андрей, жилой ли это дом. Посмотрите, на балконах нигде не развешано белье.

— Это еще не показатель, Полина. Вон на том балконе, смотрите, стоит велосипед. И на окнах висят занавески.

Девушка решительно дернула на себя выкрашенную в красный цвет с кое-где облупившейся краской дверь и вошла внутрь. В подъезде было относительно чисто и как-то… стерильно. Откуда возникло это ощущение «стерильности», она поняла уже позже, когда они после бесплодных звонков во все квартиры первого этажа, стали подниматься на второй: в подъезде ничем не пахло. Здесь не витали ни застоявшиеся запахи приготовляемой изо дня в день еды, ни табака, ни кошачьей мочи, ни, наоборот, моющих средств, с помощью которых вымыли лестницу. Полина поделилась своим наблюдением с Андреем. Мужчина кивнул, словно принимая ее замечание и складывая его в копилку к остальным, и позвонил в дверь.

Тщетно. Сколько они ни звонили, сколько ни стучали, им никто не открыл. Ничего не оставалось, как покинуть дом и отправиться исследовать поселок дальше.

Когда они вышли из подъезда, Андрей оглянулся и дернул Полину за руку:

— Смотрите!

Она оглянулась и не сразу поняла, что имел в виду ее спутник. И только когда тот указал на окно на втором этаже, поняла: бледно-желтая занавеска на нем слегка колыхалась, будто некто отодвинул ее и затем поспешно задернул.

— Вы успели кого-то заметить?!

— Нет, — бросил Андрей, уже вбегая обратно в подъезд. — Какая это может быть квартира?

Он, прыгая через ступени, взбежал на второй этаж и принялся настойчиво названивать во все двери.

— Эй! Откройте! Мы видели, что кто-то есть!

— Пожалуйста, откройте! — присоединилась к мужчине Полина. — Мы не сделаем ничего плохого! Мы только хотим узнать обратную дорогу отсюда!

— Бесполезно, Полина. Не выламывать же дверь… — сдался мужчина после долгих бесполезных попыток. — Занавеску могло тронуть сквозняком.

— А я почти уверена в том, что в квартире кто-то есть. И что за нами наблюдали, — проворчала девушка, спускаясь по лестнице. — Только вот уже не знаю, хочется ли мне с этим «кем-то» встречаться. Мы не знаем, кто там притаился — враг или друг.

— Друг бы открыл дверь… Враг… Не знаю. Думаю, что если кто-то и есть, то… нейтральный. Не враг и не друг. Но тот, кто по каким-то причинам не желает выходить с нами на контакт. Ладно, Полина, попытаем счастья в другом месте.

Чем они дальше удалялись от центральной площади, тем сильнее менялся внешний вид поселка. Если в его центре еще более-менее создавалось впечатление обжитости, то чем ближе они подходили к окраине, тем больше встречались с запустением и разрушением, повергавшими их в уныние. Тротуары, если они где и были, зияли дырами и широкими трещинами, сквозь которые пробивалась трава. Во дворе следующего жилого дома, копии того, в котором они уже побывали, стояла сломанная скамейка, от которой остались лишь бетонные опоры да пара прогнивших, лишенных краски досок. А в самом доме на окнах не только не висели занавески, но и кое-где оказались выбитыми стекла.


— Думаю, даже бесполезно сюда заходить в поисках жильцов, — сказал Андрей. Но все же они обзвонили все квартиры, и опять безрезультатно.

— Прямо Чернобыль какой-то, — тихо вымолвила Полина, глядя на пришедшую в упадок детскую площадку с ржавыми качелями, покосившимся «зонтиком» в песочнице, крыша которого местами была изъедена ржавчиной до дыр. Андрей поднял забытую кем-то пластмассовую куклу с выбитым одним глазом и полуприкрытым другим, со свалявшимися в паклю грязными волосами и абсолютно голую.

— У меня в детстве когда-то была такая, — сказала Полина. — Помню даже, называлась эта кукла «пупс Даша». Современные девочки, думаю, с такими уже не играют.

Андрей положил куклу на одну из вкопанных ребром в землю автомобильных шин, и Полина вспомнила, что в детстве с подругами любили перепрыгивать с одной шины на другую.

— Может, мы и правда оказались в прошлом? В этом, как его, тысяча девятьсот восемьдесят третьем? — спросил Андрей, покидая площадку.

— Если бы мы оказались в прошлом, все не было бы в таком запустении. Может, как в Чернобыле, что-то случилось, что заставило его жителей оставить поселок в краткие сроки.

— Давайте быстро осмотрим оставшуюся часть поселка и вернемся в гостиницу. Все же мне неспокойно как-то. Оставили одних Настю и Никиту.

— Да, вы правы.

Дальнейший осмотр места лишь убедил их в том, что здесь царит запустение. Они смело заглянули в бараки в самой дальней части поселка. Рискуя провалиться в дыры прогнившего пола, осмотрели все комнаты — и правда, создавалось впечатление, что хозяева покинули поселок стремительно. За бараками Полина обнаружила наполовину вросший колесами в землю трактор советских времен. А на обратном им встретилась пара брошенных автомобилей: «Жигули» и «Запорожец» старых моделей.

— Чем больше тут хожу, тем больше ощущаю себя туристом в Чернобыле. Не хватает только экскурсии на ядерный реактор, — грустно пошутил Андрей.

— Когда я работала над одной книгой и мне понадобились описания заброшенных зданий, я использовала чернобыльские фотографии, — ответила Полина. — И впечатлений только от их просмотра мне уже оказалось достаточно. Мне бы не хотелось совершить подобную экскурсию. Но скажите, Андрей, как странно представлен этот поселок! Здесь — многолетнее запустение. А «фасад» принаряжен и ухожен. Даже флаг на здании администрации развевается отнюдь не советских времен, а современный. Зачем? Чтобы сбить с толку заблудившихся путников? Не дать им заподозрить в первые моменты неладное?

— Неладное мы заподозрили еще в дороге, когда на пути не встретили никого, — хмуро напомнил Андрей. — И вы правы, как раз здание администрации нас и успокоило своим цивилизованным видом. Уж не используют ли его как приманку?

— Утешает то, что пока с нами ничего плохого не сделали, наоборот, кормят.

— Не на убой ли откармливают? — усмехнулся мужчина. И, перехватив настороженный взгляд девушки, невесело рассмеялся: — Замолкаю. Похоже, своим пессимизмом я лишь расшатываю вашу веру в то, что мы выберемся из этой передряги. Полина, а ведь и правда, какой сюжет для вашего романа! Прав был Геннадий.

— Мне нравится сочинять истории, примерять их на себя, но только в воображении, — вздохнула она. — Кстати, может, Геннадий уже и выбрался, как знать. Вдруг это я заигралась в расследование и сбила всех с пути, а Геннадий уже на самом деле на полпути к станции.

— Может, и так, — кивнул Андрей. — Но если выбрался он, значит, выберемся и мы.

Увлеченная разговором, Полина не заметила выемку в асфальте и, ступив в нее, упала бы, если бы Андрей вовремя не подхватил ее под локоть.

— Осторожно! — испуганно воскликнул мужчина. И почему-то задержал руку на ее локте. А Полине это почему-то понравилось, так что когда Андрей отпустил ее, девушка почувствовала некое огорчение.

Судя по времени на часах Андрея, вся их прогулка заняла полтора часа, но возвращались они в гостиницу с чувством, что прошло очень много времени. Полина прямо кожей чувствовала исходящее от мужчины беспокойство и невольно заражалась им: а вдруг они придут в гостиницу и не обнаружат там Насти с Никитой? Нельзя им расставаться надолго. Похоже, Андрей подумал о том же, потому что вслух произнес:

— Не будем больше разлучаться. Что бы ни происходило.

лава VII

Гостиница встретила их привычной тишиной. Полина открыла дверь своего номера и с облегчением перевела дух, увидев, что Настя сидит у окна и смотрит на улицу, а на ее кровати спит безмятежным сном Никитка.

При шуме Настя вздрогнула и повернулась к ним. И Полина, прежде чем на лице подруги показалась беспечная улыбка, успела заметить, что Настя чем-то сильно расстроена. За годы их дружбы она научилась читать настроения подруги лишь по незаметному изгибу ее рта или мимолетному движению бровей. Но спрашивать о том, что случилось, при Андрее не стала.

— Как вы? — спросила шепотом Настя, поднимаясь им навстречу с улыбкой. — Мы, как видите, в порядке. Никита играл, потом я рассказала ему сказку, и он уснул. Наверное, такая плохая из меня рассказчица.

Ее тихий смех мог бы обмануть кого угодно, но не Полину, услышавшую в нем еле сдерживаемые слезы.

— Или, наоборот, слишком хорошо рассказывали, так, что Никита увлекся и уснул, — улыбнулся Андрей. — Он, кстати говоря, редко спит днем. Видимо, сильно утомился.

— Оставите его доспать?

— Нет, отнесу к нам в номер. Никита, если засыпает днем, спит так крепко, что не добудишься.

С этими словами мужчина осторожно подхватил сына на руки. Полина отправилась с ними помочь им открыть дверь и не заметила грустного взгляда, который бросила ей вслед Настя. И не знала, что в этот момент подруга чувствовала себя такой потерянной, как в те дни, когда ребенком впервые покинула родной дом и приехала в чужую страну.

Лондон Насте не понравился сразу. Он показался ей чопорным и неприветливым, как экономки из старых иностранных фильмов. Даже скудная улыбка весеннего солнца, которая мелькнула к полудню и вскоре пропала, не умаляла хмурости города. Настя втягивала голову в высокий воротник куртки-пуховика, прятала ладошки в карманах и все никак не могла согреться, потому что холодно ей было не от климата, а от страха перед неизвестным, перед этим чужим местом, в котором все было неправильно, шиворот-навыворот, начиная с движения машин по другой, не той, как в Москве, стороне и заканчивая местной модой. Такого разнообразия стилей в одежде она еще нигде не видела, но это не вызывало любопытства, наоборот, пугало и настораживало: ну что можно ожидать от тетеньки с фиолетовыми волосами, выбритым виском и толстым, как у бычка, кольцом в носу? Настя на секундочку представила себе, что такая тетенька пришла бы на урок в ее московскую школу, и прыснула в кулачок: тетеньку тут же вызвал бы к себе на ковер директор и заставил снять кольцо и вернуть волосам приличный вид. Эта картина, а также мысли о том, останется ли в носу женщины огромная дырка, если кольцо снять, немного отвлекли. Анастасия замешкалась, и тут же раздался недовольный оклик матери:

— Ну что ты ползешь, как сонная муха?! Никуда не успеем! Не отвлекайся!

Настя встрепенулась, а мама уже цепко схватила ее за руку холодными пальцами и потащила за собой, рассекая толпу, словно ледокол, к огромному зданию — торговому центру.

Они уже находились в Лондоне три дня, и весь этот период растянулся для Насти в бесконечный вязкий сон, туманный, как и сам город. Девочке все казалось, что она вот-вот проснется, и все в ее жизни встанет на прежние места: завтрак на кухне в то время, пока бабушка молится у себя в комнате, плиссированная юбка и колготки в рубчик, знакомая дорога до школы, высокое крыльцо со сбитыми ступенями и двор, по которому она ходит на переменках во время хорошей погоды в обнимку с подружкой Анечкой. Даже задире Вовке она была бы рада. Пусть он вытащит ее из этого бесконечного кошмара своим ликующим окликом: «Рыжа-а-я!» Пусть даже толкнет или больно дернет за косу — пусть! Лишь бы она проснулась.

Но этот сон все не заканчивался и не заканчивался. Настя слонялась, будто лунатик, по огромной неприветливой квартире из комнаты в комнату, без интереса скользила взглядом по различным предметам — от вазочек до абстрактных картин, на которых непонятно было, что изображено, — разводы и кляксы. И молчала. Отвечала лишь односложными фразами в тот момент, когда ее спрашивали.

Отец, как только они приехали, сразу куда-то ушел. Сменил один костюм, с которым не расстался даже ради перелета в самолете, на другой и, сказав, что будет к ужину, уехал. И Настя осталась одна с матерью и молодой чернокожей женщиной Энджи, которой поручили разбирать чемоданы.

А на третий день во время завтрака, состоявшего из сухих хлопьев, залитых молоком (вот бы сюда пышных бабушкиных оладий с пылу-жару с холодной густой сметаной!) мать объявила, что они едут по магазинам.

— Тебя надо прилично одеть!

Настя недоуменно подумала, зачем нужно было везти в Москву все эти многочисленные свертки и коробки с платьями, юбками, блузками, если все это осталось там? Но, видимо, матери важно было не столько обладать, сколько покупать. И вот они уже полдня бродили по бесконечным бутикам. Настю заставляли то раздеваться, то опять одеваться. Ее, будто принцессу, обслуживали в каждом магазине сразу по нескольку продавцов, принося-унося одежду и обувь. Мать расплачивалась и распоряжалась уносить свертки и пакеты вниз. А Насте с каждой покупкой все четче рисовалась картинка: вот они спустятся к машине и увидят, что ее салон забит по самую крышу свертками, пакетами и коробками так, что в них утонул дожидавшийся их водитель. И на следующий день во всех местных газетах появится новость, как они с мамой утопили человека в море покупок. Но глаза мамы разгорались все ярче и ярче, азарт и ненасытность расправляли щупальца и захватывали маму в жадные объятия. И Насте уже фантазировалось, что эти пакеты-коробки заполнили не только машину, но и улицу, а может, и весь Лондон, и наступила глобальная катастрофа.