Леди, которая любила лошадей
Часть 63 из 70 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Наверное.
Если живой.
Задымилась одежда. И волосы тлели… и щит все-таки откликнулся, раскрылся вновь, отрезая их от гудящего пламени, возвращая способность дышать. И верно… Радковские-Кевич – это огонь, а огонь в огне не сгорит… лед – дело другое. Иглы тают, но…
Крови сколько. Не бывает, чтобы в человеке столько крови. Надо… перевязать. И еще заклятье кровеостанавливающее. Ее ведь учили. Давно. Целительская магия – основа основ… так говорил наставник. И Василиса запомнила.
Но только это.
- Погоди, девочка, - на плечи легли мягкие руки. – Дай, Костенька поработает…
Константин Львович больше не выглядел старым. Собственная его сила переливалась, искрилась, и сам-то он казался не наполненным – переполненным ею.
- А он… сможет?
- Сможет, - дрогнувшим голосом пообещала Алтана Александровна. – Если кто и сможет, то он…
- А…
- Целитель Его императорского Величества… бывший, правда, уж давно от дел отошел, только учит. Ну или когда случай особо сложный, тоже берется.
Сложный.
И… и невозможно, чтобы человек выжил, попав под удар ледяной волны.
Боевое заклятье.
Боевое…
И… нельзя о таком думать.
- Туго идет, - Константин Львович мотнул головой и, оглядевшись, велел. – Друг мой, окажите любезность, поделитесь силой.
- Я… некромант, - предупредил Ладислав.
- Вижу. Потому и прошу.
Константин Львович требовательно протянул руку.
- Это… невозможно.
- Поверьте, дорогой, в мире невозможно лишь отговорить женщину, которая все для себя решила. А магия… магия – это ерунда…
Цепкие пальцы сжали запястье, сдавили, раздвигая свежий шрам, отворяя кровь.
- Две силы и вправду не могут соединиться в мертвой материи, а вот живая… чтоб вы знали, наш организм – удивительнейшее творение, и потому…
Василиса закрыла глаза.
Все будет хорошо…
…все… будет.
Хорошо.
Огонь сползал… и появились какие-то люди. Много людей, кто-то попытался тронуть Василису, но она просто скинула чужую руку с плеча. И Алтана Александровна что-то заговорила, то ли оправдываясь, то ли объясняя. Глупости какие. Разве нужно оправдываться за то, что Василиса просто хочет быть рядом.
А она хочет.
Здесь.
И еще потом… и до конца жизни… и когда за руку взяли уже ее, Василиса не стала сопротивляться.
- Прости, девонька, но его на все не хватит, а ты у нас тоже… в некотором роде с той стороны, - сказал Константин Львович, и Василиса кивнула.
Она согласна.
Сила… сила уходила, по капле, понемногу, сперва та, что еще оставалась на дне родника, что хоть как-то роднила Василису с древним и славным родом, потом и другая.
Эту другую вплетали в нити чужой жизни.
Пускай…
- …ей дурно, разве вы не видите? – сухой Марьин голос похож на хлыст.
- Всего-навсего кровь из носу…
- И из ушей тоже!
- Это от перенапряжения, поверьте, никто не станет брать больше, чем надо…
Нет, не берут, она, Василиса, сама отдает, как когда-то отдавала та девушка, которой случилось оказаться весной на берегу проклятого озера.
- …будь ты проклята!
- Да уведите вы эту истеричку, - Марья злится. – И вторую не забудьте… только осторожно. Вещерский, если ты…
Ее беспокойство плотное и тяжелое.
Надо дышать.
Надо успокоиться. Или нет? Василиса спокойна. И цела. А что сила уходит, так ничего страшного. Она ведь и без силы жила.
- …я тебя не прощу.
Грозится.
И гроза эта проносится над Василисой, а на плечах ее невыносимой тяжестью лежат ладони. Василиса запрокидывает голову и взглядом тонет в глазах женщины, имени которой найдется место средь имен других.
- Терпи, девочка, - говорит она.
И пальцы Василисы стискивают кость.
Последнюю.
- Умница…
Мертвое, живое… ветер в ивах… там, в степи, не знают, что такое ивы. И никогда-то руки те не касались гибких желтых ветвей. Никогда не гладили узкие листья, одновременно и жесткие по краю, и гладкие, словно кожаные.
…мертвое…
И живое.
Это одно. Единое. И Ладислав закусывает губу, но не убирает руку с плеча Константина Львовича. Лицо некроманта бело, а губы выделяются на нем лиловым пятном. Будто черники объелся.
Надо будет пирога с черникою испечь, чтобы тесто песочное, тонкое, разламывалось с хрустом, а крем внутри заварной. С лимоном?
Пожалуй, что да.
Для аромату.
Косточка тает. И сила ее наполняет Василису, уходя дальше. Тоже придумали, бомбы делать… она не для того жила, чтобы из костей и бомбы.
Черника ягода особая, она не столь сладка, как малина или клубника, и земляничного душистого аромату не имеет. И косточки внутри многим не по вкусу. Но Василиса чернику любит.
Да, решено, потом, когда все закончится, она испечет пирог.
С черникой.
С черной-черной, как глаза женщины, которая потеряла свое имя. Странно, однако, что во всей цепочке потерялось именно оно, самое первое, самое важное…
Женщина качает головой.
И прикладывает к губам палец. Молчи… и вовсе оно не потеряно. Просто… просто порой хочется уйти и так, чтобы никто-то, даже тот, кто привязан сердцем, не сумел вернуть.
И Василиса кивает в ответ.
Она понимает.
И только губы беззвучно шепчут:
- Спасибо.
Умирать не больно.
Больно выживать.
Если живой.
Задымилась одежда. И волосы тлели… и щит все-таки откликнулся, раскрылся вновь, отрезая их от гудящего пламени, возвращая способность дышать. И верно… Радковские-Кевич – это огонь, а огонь в огне не сгорит… лед – дело другое. Иглы тают, но…
Крови сколько. Не бывает, чтобы в человеке столько крови. Надо… перевязать. И еще заклятье кровеостанавливающее. Ее ведь учили. Давно. Целительская магия – основа основ… так говорил наставник. И Василиса запомнила.
Но только это.
- Погоди, девочка, - на плечи легли мягкие руки. – Дай, Костенька поработает…
Константин Львович больше не выглядел старым. Собственная его сила переливалась, искрилась, и сам-то он казался не наполненным – переполненным ею.
- А он… сможет?
- Сможет, - дрогнувшим голосом пообещала Алтана Александровна. – Если кто и сможет, то он…
- А…
- Целитель Его императорского Величества… бывший, правда, уж давно от дел отошел, только учит. Ну или когда случай особо сложный, тоже берется.
Сложный.
И… и невозможно, чтобы человек выжил, попав под удар ледяной волны.
Боевое заклятье.
Боевое…
И… нельзя о таком думать.
- Туго идет, - Константин Львович мотнул головой и, оглядевшись, велел. – Друг мой, окажите любезность, поделитесь силой.
- Я… некромант, - предупредил Ладислав.
- Вижу. Потому и прошу.
Константин Львович требовательно протянул руку.
- Это… невозможно.
- Поверьте, дорогой, в мире невозможно лишь отговорить женщину, которая все для себя решила. А магия… магия – это ерунда…
Цепкие пальцы сжали запястье, сдавили, раздвигая свежий шрам, отворяя кровь.
- Две силы и вправду не могут соединиться в мертвой материи, а вот живая… чтоб вы знали, наш организм – удивительнейшее творение, и потому…
Василиса закрыла глаза.
Все будет хорошо…
…все… будет.
Хорошо.
Огонь сползал… и появились какие-то люди. Много людей, кто-то попытался тронуть Василису, но она просто скинула чужую руку с плеча. И Алтана Александровна что-то заговорила, то ли оправдываясь, то ли объясняя. Глупости какие. Разве нужно оправдываться за то, что Василиса просто хочет быть рядом.
А она хочет.
Здесь.
И еще потом… и до конца жизни… и когда за руку взяли уже ее, Василиса не стала сопротивляться.
- Прости, девонька, но его на все не хватит, а ты у нас тоже… в некотором роде с той стороны, - сказал Константин Львович, и Василиса кивнула.
Она согласна.
Сила… сила уходила, по капле, понемногу, сперва та, что еще оставалась на дне родника, что хоть как-то роднила Василису с древним и славным родом, потом и другая.
Эту другую вплетали в нити чужой жизни.
Пускай…
- …ей дурно, разве вы не видите? – сухой Марьин голос похож на хлыст.
- Всего-навсего кровь из носу…
- И из ушей тоже!
- Это от перенапряжения, поверьте, никто не станет брать больше, чем надо…
Нет, не берут, она, Василиса, сама отдает, как когда-то отдавала та девушка, которой случилось оказаться весной на берегу проклятого озера.
- …будь ты проклята!
- Да уведите вы эту истеричку, - Марья злится. – И вторую не забудьте… только осторожно. Вещерский, если ты…
Ее беспокойство плотное и тяжелое.
Надо дышать.
Надо успокоиться. Или нет? Василиса спокойна. И цела. А что сила уходит, так ничего страшного. Она ведь и без силы жила.
- …я тебя не прощу.
Грозится.
И гроза эта проносится над Василисой, а на плечах ее невыносимой тяжестью лежат ладони. Василиса запрокидывает голову и взглядом тонет в глазах женщины, имени которой найдется место средь имен других.
- Терпи, девочка, - говорит она.
И пальцы Василисы стискивают кость.
Последнюю.
- Умница…
Мертвое, живое… ветер в ивах… там, в степи, не знают, что такое ивы. И никогда-то руки те не касались гибких желтых ветвей. Никогда не гладили узкие листья, одновременно и жесткие по краю, и гладкие, словно кожаные.
…мертвое…
И живое.
Это одно. Единое. И Ладислав закусывает губу, но не убирает руку с плеча Константина Львовича. Лицо некроманта бело, а губы выделяются на нем лиловым пятном. Будто черники объелся.
Надо будет пирога с черникою испечь, чтобы тесто песочное, тонкое, разламывалось с хрустом, а крем внутри заварной. С лимоном?
Пожалуй, что да.
Для аромату.
Косточка тает. И сила ее наполняет Василису, уходя дальше. Тоже придумали, бомбы делать… она не для того жила, чтобы из костей и бомбы.
Черника ягода особая, она не столь сладка, как малина или клубника, и земляничного душистого аромату не имеет. И косточки внутри многим не по вкусу. Но Василиса чернику любит.
Да, решено, потом, когда все закончится, она испечет пирог.
С черникой.
С черной-черной, как глаза женщины, которая потеряла свое имя. Странно, однако, что во всей цепочке потерялось именно оно, самое первое, самое важное…
Женщина качает головой.
И прикладывает к губам палец. Молчи… и вовсе оно не потеряно. Просто… просто порой хочется уйти и так, чтобы никто-то, даже тот, кто привязан сердцем, не сумел вернуть.
И Василиса кивает в ответ.
Она понимает.
И только губы беззвучно шепчут:
- Спасибо.
Умирать не больно.
Больно выживать.