Леди, которая любила готовить
Часть 25 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
- В каком смысле?
- В прямом. Моя прабабка из степняков. Семейная маленькая тайна, которая давно уж ни для кого не тайна. И если подумать, то тайной никогда и не была.
Он кивнул.
И ничего не сказал. И, наверное, не стоит говорить с человеком посторонним о семейных делах, тем паче таких, сомнительных, бросающих тень на величие рода, однако Василисе хотелось. Наверное, она просто давно уже ни с кем не беседовала, чтобы просто говорить, не думая, сколь прилична тема.
Не утомился ли собеседник.
Не подумает ли он о Василисе дурно, не сочтет ли излишне болтливою или, наоборот, молчаливою. Ее не пытались оценивать, не сравнивали, не играли иную роль, отведенную светом, но просто слушали.
- Время от времени в нашем семействе появляется кто-то… в ту семью, - она остановилась у тропы. – Смотрите, если пойдем здесь, то через часа два выберемся к моему дому. А там уже и до города вас довезут. Если дальше чуть пройти, то будет дорога на Гезлёв, но там уж только к вечеру если. Кружит она изрядно.
- Лучше тогда к вам. Если, конечно, я не доставлю неудобств…
- Не доставите, - отмахнулась Василиса. – Так вот… мне не досталось ни семейной красоты, ни силы, ни иных каких-то талантов. Разве что с лошадьми всегда ладила. И в седле держусь, как тетушка говорила, не хуже кавалериста… только кому это надо?
Демьян Еремеевич не ответил, но остановился, махнул рукой.
- Погодите…
- Вам дурно?
- Нет. То есть… был ранен. Сказывается…
…прозвучало так, будто он жалуется. А он и вправду жаловался, позабыв, что мужчинам никак невозможно выказывать слабость перед женщинами. Тем паче такими, как Василиса Александровна, которая совершенно не походила на себя прежнюю. Куда только подевались, что робость, что застенчивость.
И, стало быть, маскою были?
А что еще?
Не она ли стреляла? И если так… оружие? На первый взгляд его нет, в этаком костюме спрятать что-либо презатруднительно. Но как знать, что скрывается в седельных сумках. Оружие-то разным бывает, и вовсе не обязательно иметь огромное ружье, хватит и махонького дамского браунинга.
Заглянуть?
Под каким предлогом? И конь скалится, чувствует, что Демьян замыслил дурное. Кони людей видят, и от того, что видел этот конкретный жеребец, становилось до крайности неловко. И тут уж служебной надобностью не отговоришься.
- Может, в седло?
Конь заржал и попятился. Этакого всадника он не желал.
- Ни за что!
- Почему? – она склонила голову набок. И стало видно, что та, другая, кровь и вправду сильна. Глаза вдруг сделались уже, лицо круглее. Солнце успело позолотить кожу, которая обрела весьма характерную смуглость.
Еще не медь, но близко.
- Это неудобно. Я в седле, а вы пешком.
- Здесь никого нет.
- Здесь я есть, - проворчал Демьян, заставив себя подняться. – И дойти дойду… а если вдруг нет, то оставите.
- Не хватало еще. Знаете, Марья бы сделала вид, что ничего-то не происходит. А вот Настасья сказала бы, что глупо страдать из-за такой эфемерной вещи, как приличия. Или что там…
- Я не страдаю.
- Может, я страдаю, на вас глядя, - она слегка улыбнулась, и показалось, что того и гляди рассмеется.
- Я того не стою.
- Мне лучше знать.
С тропы с шелестом поднялась птица, и конь попятился, тряся головой.
- Осторожно…
- Хмурый умный, - Василиса удержала жеребца. – И птиц знает. И зверья не боится. Его даже на охоту брали, раньше, давно…
- И выстрелов не боится?
- Нет. Тоже слышали?
- Их-то конь и испугался, - Демьян решил не скрывать правды, ибо была та проста и незатейлива. – Повезло, что я спешиться решил, иначе полетели бы оба, и как знать, куда… если бы вперед, то ладно, а могли бы и с обрыва.
- Это который над морем? – уточнила Василиса. – Опасное место. Там верхами не ездят. То есть, я однажды проехала, но скорее из упрямства. А кто вас туда отправил?
- Никто. Сам… точнее конь. Взял на конюшне, а конюх сказал, что он дороги знает. Вот и решил, что пускай выбирает, куда везти. Неудачно получилось.
- Неудачно, - Василиса откинула темную прядь. – Не быстро идем? Возьмитесь за стремя. От этого ваше самолюбие не очень пострадает?
- Самолюбие – нет, но судя по виду вашего коня, пострадать может что-либо иное.
Хмурый клацнул зубами.
- Он только с виду грозный, а на самом деле добрее котенка…
Может, для нее так оно и есть, но вот на Демьяна конь взирал мрачно, упреждающе.
- Я его когда-то растила. Матушка его родила, но что-то там не так пошло, оно и погибла. Выпаивать пришлось. Вываживать. Живот гладить. И вообще… я пару дней и ночевала на конюшне, пока тетушка не запретила. И объезжала его тоже я…
- Сколько вам было? – Демьян осторожно коснулся стремени и погрозил коню пальцем. А потом, вспомнив, что в кармане осталась еще морковка, вытащил ее и протянул. Правда, жеребец угощение не принял, понюхал и отвернулся демонстративно.
- Четырнадцать… пятнадцать почти.
- И вам позволили?!
- Я не спрашивала. Ходила в ночное с мальчишками. Тетушка не видела в том дурного… это потом уже, когда Марья узнала и рассказала… княжне… то есть, моей бабушке, но… не важно. Та весьма заботилась о чести.
Она улыбалась.
И Хмурому велела:
- Бери уже.
Жеребец протянул голову, а морковку взял аккуратно, но не удержался, дунул в руку и хмыкнул, когда человек руку не убрал.
Не испугался.
- Там, на лугу, и поспорила с местными… я почти своей была. И ездила так, что старые конюхи говорили, будто я в седле родилась. Не мне говорили, само собой, но дети многое слышат.
Представлять ее ребенком не получилось. То есть тем, который будет сбегать из дома и объезжать дикого коня. И уходить в ночное, хотя…
- Я в ночное любил. Костры жечь, и хлеб жарить.
- На веточках!
- Точно.
- А еще яблоки… для лошадей брали. У нас неподалеку дичка росла, - Василиса уже улыбалась, не стесняясь своей улыбки. – И мы обдирали ее начисто. Яблоки были кислющими, но лошади их любили. А морковку один раз красть пошли, но неудачно…
- Мы удачно. Правда, отец узнал, и я потом неделю сидеть не мог. Еще заставил взять деньги и отдать хозяину, за порчу.
Идти, держась за стремя, было легко. Более того, Демьян вдруг понял, что желал бы, чтобы тропа эта и дальше вилась, ползла песчаною змеей через лес. А с нею продолжалась бы и беседа.
- Сочувствую.
- Да ладно, заслужил, - он погладил теплую конскую шею, на которой блестела потемневшая от пота шерсть. – Нам и вправду забава… а вообще думал, что в кавалерию пойду, как отец.
- Не вышло?
- Не вышло. Конь нужен. Обмундирование. А откуда у вдовы деньги?
Он вовремя остановился, чтобы не сболтнуть, что в той же жандармерии ни коней, ни обмундирования не требовалось, свое выдавали. Да и платили мало меньше, чем кавалеристам.
И перспективы для одаренного открывались куда как большие.
- Но все равно коней люблю.
- Мои родители в Египте, - Василиса остановилась и глянула с сочувствием. – Уехали давно, почти сразу после рождения Александра. И возвращаться не спешат. Отец всегда историей увлекался, и матушка с ним тоже. Теперь вот гробницы фараонов копают. Уверены, что где-то там, в Долине Царей, еще есть неоткрытые, неисследованные захоронения[2].
Лес вдруг взял и закончился.
- Им там нравится… я как-то… навещала, - она слегка запнулась, точно не желая говорить о причинах той поездки. – Там очень жарко. И грязно. Люди… не такие. Суета постоянная, пыль… и как-то вот… понимаешь, что особо там не нужна. В Европе мне понравилось больше.
- Мне за границу выехать так и не довелось.
- В прямом. Моя прабабка из степняков. Семейная маленькая тайна, которая давно уж ни для кого не тайна. И если подумать, то тайной никогда и не была.
Он кивнул.
И ничего не сказал. И, наверное, не стоит говорить с человеком посторонним о семейных делах, тем паче таких, сомнительных, бросающих тень на величие рода, однако Василисе хотелось. Наверное, она просто давно уже ни с кем не беседовала, чтобы просто говорить, не думая, сколь прилична тема.
Не утомился ли собеседник.
Не подумает ли он о Василисе дурно, не сочтет ли излишне болтливою или, наоборот, молчаливою. Ее не пытались оценивать, не сравнивали, не играли иную роль, отведенную светом, но просто слушали.
- Время от времени в нашем семействе появляется кто-то… в ту семью, - она остановилась у тропы. – Смотрите, если пойдем здесь, то через часа два выберемся к моему дому. А там уже и до города вас довезут. Если дальше чуть пройти, то будет дорога на Гезлёв, но там уж только к вечеру если. Кружит она изрядно.
- Лучше тогда к вам. Если, конечно, я не доставлю неудобств…
- Не доставите, - отмахнулась Василиса. – Так вот… мне не досталось ни семейной красоты, ни силы, ни иных каких-то талантов. Разве что с лошадьми всегда ладила. И в седле держусь, как тетушка говорила, не хуже кавалериста… только кому это надо?
Демьян Еремеевич не ответил, но остановился, махнул рукой.
- Погодите…
- Вам дурно?
- Нет. То есть… был ранен. Сказывается…
…прозвучало так, будто он жалуется. А он и вправду жаловался, позабыв, что мужчинам никак невозможно выказывать слабость перед женщинами. Тем паче такими, как Василиса Александровна, которая совершенно не походила на себя прежнюю. Куда только подевались, что робость, что застенчивость.
И, стало быть, маскою были?
А что еще?
Не она ли стреляла? И если так… оружие? На первый взгляд его нет, в этаком костюме спрятать что-либо презатруднительно. Но как знать, что скрывается в седельных сумках. Оружие-то разным бывает, и вовсе не обязательно иметь огромное ружье, хватит и махонького дамского браунинга.
Заглянуть?
Под каким предлогом? И конь скалится, чувствует, что Демьян замыслил дурное. Кони людей видят, и от того, что видел этот конкретный жеребец, становилось до крайности неловко. И тут уж служебной надобностью не отговоришься.
- Может, в седло?
Конь заржал и попятился. Этакого всадника он не желал.
- Ни за что!
- Почему? – она склонила голову набок. И стало видно, что та, другая, кровь и вправду сильна. Глаза вдруг сделались уже, лицо круглее. Солнце успело позолотить кожу, которая обрела весьма характерную смуглость.
Еще не медь, но близко.
- Это неудобно. Я в седле, а вы пешком.
- Здесь никого нет.
- Здесь я есть, - проворчал Демьян, заставив себя подняться. – И дойти дойду… а если вдруг нет, то оставите.
- Не хватало еще. Знаете, Марья бы сделала вид, что ничего-то не происходит. А вот Настасья сказала бы, что глупо страдать из-за такой эфемерной вещи, как приличия. Или что там…
- Я не страдаю.
- Может, я страдаю, на вас глядя, - она слегка улыбнулась, и показалось, что того и гляди рассмеется.
- Я того не стою.
- Мне лучше знать.
С тропы с шелестом поднялась птица, и конь попятился, тряся головой.
- Осторожно…
- Хмурый умный, - Василиса удержала жеребца. – И птиц знает. И зверья не боится. Его даже на охоту брали, раньше, давно…
- И выстрелов не боится?
- Нет. Тоже слышали?
- Их-то конь и испугался, - Демьян решил не скрывать правды, ибо была та проста и незатейлива. – Повезло, что я спешиться решил, иначе полетели бы оба, и как знать, куда… если бы вперед, то ладно, а могли бы и с обрыва.
- Это который над морем? – уточнила Василиса. – Опасное место. Там верхами не ездят. То есть, я однажды проехала, но скорее из упрямства. А кто вас туда отправил?
- Никто. Сам… точнее конь. Взял на конюшне, а конюх сказал, что он дороги знает. Вот и решил, что пускай выбирает, куда везти. Неудачно получилось.
- Неудачно, - Василиса откинула темную прядь. – Не быстро идем? Возьмитесь за стремя. От этого ваше самолюбие не очень пострадает?
- Самолюбие – нет, но судя по виду вашего коня, пострадать может что-либо иное.
Хмурый клацнул зубами.
- Он только с виду грозный, а на самом деле добрее котенка…
Может, для нее так оно и есть, но вот на Демьяна конь взирал мрачно, упреждающе.
- Я его когда-то растила. Матушка его родила, но что-то там не так пошло, оно и погибла. Выпаивать пришлось. Вываживать. Живот гладить. И вообще… я пару дней и ночевала на конюшне, пока тетушка не запретила. И объезжала его тоже я…
- Сколько вам было? – Демьян осторожно коснулся стремени и погрозил коню пальцем. А потом, вспомнив, что в кармане осталась еще морковка, вытащил ее и протянул. Правда, жеребец угощение не принял, понюхал и отвернулся демонстративно.
- Четырнадцать… пятнадцать почти.
- И вам позволили?!
- Я не спрашивала. Ходила в ночное с мальчишками. Тетушка не видела в том дурного… это потом уже, когда Марья узнала и рассказала… княжне… то есть, моей бабушке, но… не важно. Та весьма заботилась о чести.
Она улыбалась.
И Хмурому велела:
- Бери уже.
Жеребец протянул голову, а морковку взял аккуратно, но не удержался, дунул в руку и хмыкнул, когда человек руку не убрал.
Не испугался.
- Там, на лугу, и поспорила с местными… я почти своей была. И ездила так, что старые конюхи говорили, будто я в седле родилась. Не мне говорили, само собой, но дети многое слышат.
Представлять ее ребенком не получилось. То есть тем, который будет сбегать из дома и объезжать дикого коня. И уходить в ночное, хотя…
- Я в ночное любил. Костры жечь, и хлеб жарить.
- На веточках!
- Точно.
- А еще яблоки… для лошадей брали. У нас неподалеку дичка росла, - Василиса уже улыбалась, не стесняясь своей улыбки. – И мы обдирали ее начисто. Яблоки были кислющими, но лошади их любили. А морковку один раз красть пошли, но неудачно…
- Мы удачно. Правда, отец узнал, и я потом неделю сидеть не мог. Еще заставил взять деньги и отдать хозяину, за порчу.
Идти, держась за стремя, было легко. Более того, Демьян вдруг понял, что желал бы, чтобы тропа эта и дальше вилась, ползла песчаною змеей через лес. А с нею продолжалась бы и беседа.
- Сочувствую.
- Да ладно, заслужил, - он погладил теплую конскую шею, на которой блестела потемневшая от пота шерсть. – Нам и вправду забава… а вообще думал, что в кавалерию пойду, как отец.
- Не вышло?
- Не вышло. Конь нужен. Обмундирование. А откуда у вдовы деньги?
Он вовремя остановился, чтобы не сболтнуть, что в той же жандармерии ни коней, ни обмундирования не требовалось, свое выдавали. Да и платили мало меньше, чем кавалеристам.
И перспективы для одаренного открывались куда как большие.
- Но все равно коней люблю.
- Мои родители в Египте, - Василиса остановилась и глянула с сочувствием. – Уехали давно, почти сразу после рождения Александра. И возвращаться не спешат. Отец всегда историей увлекался, и матушка с ним тоже. Теперь вот гробницы фараонов копают. Уверены, что где-то там, в Долине Царей, еще есть неоткрытые, неисследованные захоронения[2].
Лес вдруг взял и закончился.
- Им там нравится… я как-то… навещала, - она слегка запнулась, точно не желая говорить о причинах той поездки. – Там очень жарко. И грязно. Люди… не такие. Суета постоянная, пыль… и как-то вот… понимаешь, что особо там не нужна. В Европе мне понравилось больше.
- Мне за границу выехать так и не довелось.