Леди и джентльмены

Джек Херринг в дискуссии не участвовал — о чем-то думал.

На следующее утро Джек Херринг, по-прежнему задумчивый, зашел в редакцию еженедельника «Добрый юмор» на Крейн-Корт, чтобы заглянуть в «Дебретт» мисс Рэмсботэм. Три дня спустя Джек Херринг мимоходом сообщил «Автолику», что прошлым вечером отобедал с мистером и миссис Лавридж. Члены «Автолика» вежливо дали понять Джеку Херрингу, что считают его лжецом, и потребовали подробностей.

— Если я там не был, как я могу вам что-либо рассказать? — удивился Джек Херринг.

Его ответ вызвал всеобщее недовольство, но любопытство взяло свое. Три члена клуба торжественно выразили готовность поверить всему, что он им скажет. Но Джек все равно чувствовал себя обиженным…

— Когда один джентльмен бросает тень сомнения на слова другого джентльмена… — Мы не бросали тень, — прервал его Сомервилл.

— Мы просто сказали, что вместе не поверили тебе. Мы не говорили, что не можем поверить. Это личное дело каждого. Если ты сообщишь нам подробности, которые не покажутся выдумкой, и поделишься деталями, не противоречащими друг другу, мы сможем переступить через свою естественную подозрительность и признать правдивость твоего заявления.

— Я поступил глупо, — ответил Джек Херринг. — Подумал, что мне будет интересно узнать, какая она, эта миссис Лавридж… какие-нибудь подробности о ее дяде. Мисс Монтгомери, подруга миссис Лавридж, безусловно, одна из самых удивительных женщин, каких мне довелось встречать. Разумеется, это не настоящая ее фамилия. Но, как я и говорил, я поступил глупо. Эти люди… вы никогда с ними не встретитесь, никогда их не увидите. Чем они могут заинтересовать вас?

— Они забыли задернуть шторы, он забрался на фонарный столб и смотрел в окно, — предположил причину такой осведомленности Шотландский паренек.

— Я снова обедаю у них в субботу, — добавил Джек Херринг. — Если кто-нибудь из вас пообещает не устраивать беспорядка, он может подойти со стороны парка и увидеть, как я вхожу в дом. Мой экипаж подъедет к парадной двери за несколько минут до восьми вечера.

Малыш и Поэт согласились взять слежку на себя.

— Ты не будешь возражать, если мы задержимся на несколько минут, на случай если тебя выпроводят за дверь? — спросил Малыш.

— Отнюдь, меня это не волнует, — ответил Херринг. — Только ты не оставайся там допоздна, а то твоя мама будет волноваться.

— Все так и произошло, — рассказывал потом Малыш. — Дверь открыл лакей, и он вошел. Мы прогуливались еще полчаса, и, если только его не вывели через черный ход, он говорил правду.

— Вы слышали, как он назвал лакею свое имя? — спросил Сомервилл, поглаживая усы.

— Нет, мы находились слишком далеко, — покачал головой Малыш. — Но… я клянусь, это был Джек… ошибки быть не может.

— Наверное, нет, — согласился Сомервилл.

На следующее утро Сомервилл зашел в редакцию еженедельника «Добрый юмор», чтобы позаимствовать на некоторое время «Дебретт» мисс Рэмсботэм.

— И что это значит? — полюбопытствовала заместитель главного редактора.

— Значит что?

— Такой внезапный интерес вас всех к английскому дворянству. — Нас всех?

— Херринг заходил сюда на прошлой неделе, пролистывал книгу полчаса, попутно заглядывая в расстеленную перед ним «Морнинг стар». Теперь ты делаешь то же самое.

— Ага! Херринг! Я так и думал. Никому об этом не рассказывай, Томми. Потом я тебе все объясню.

В следующий понедельник Сомервилл объявил «Автолику», что получил приглашение от Лавриджей отобедать с ними в эту среду. В четверг Сомервилл вошел в клуб медленно и важно. Остановившись перед старым Гослином, гардеробщиком, который выскочил из своего закутка, чтобы обсудить лодочную гонку Оксфорда и Кембриджа, Сомервилл, небрежным жестом сняв шляпу, молча протянул ее Гослину. Старик Гослин, совершенно ошарашенный, механически взял шляпу, тогда как Сомервилл, сняв пальто, не менее небрежно скинул его на руки Гослина следом за шляпой и прошествовал дальше, не заметив, что старик Гослин, не привыкший к такому отношению, уронил шляпу, поднял, надел на голову и замер, разинув рот и глядя вслед Сомервиллу. А тот, проследовав в курительную комнату, приподнял стул, позволил ему с громким стуком упасть на все четыре ножки, сел на него, положил ногу на ногу и позвонил в колокольчик.

— Классно у тебя получается, — одобрительно прокомментировал Шотландский паренек. — Наверное, врожденное.

— Врожденное что?

— Так ведут себя посетители «Адельфи»[17], заплатив по восемнадцать пенсов, — объяснил Шотландский паренек. — Ты в этом мастер.

Сомервилл пробурчал, что от журналистов многого наберешься, если не держать себя в руках, а виски пил уже молча. Потом Малыш поклялся на «Руководстве рекламного агента», что видел Сомервилла рядом с Роттен-роу, где тот прогуливался в лайковых перчатках, помахивая тросточкой с серебряной рукояткой.

Как-то утром, ближе к концу недели, Джозеф Лавридж, выглядевший на двадцать лет моложе, чем при последней встрече с Питером Хоупом, заглянул в редакцию еженедельника «Добрый юмор» и спросил Питера, как тот себя чувствует и что думает о нынешней цене акций «Эмма майнс».

Питер Хоуп давно уже опасался, что биржевая лихорадка захлестнула все слои общества.

— Я хочу, чтобы ты пообедал у нас в воскресенье, — предложил Джозеф Лавридж. — Там будет и Джек Херринг. Ты можешь привести Томми.

Питер Хоуп едва скрыл изумление и сказал, что с радостью придет, а Томми в этот вечер вроде бы не занята.

— Как я понимаю, миссис Лавридж в отъезде? — спросил Питер Хоуп.

— Наоборот, — ответил Джозеф Лавридж. — Я хочу, чтобы вы с ней познакомились.

Джозеф Лавридж поднял стопку книг с одного стула, осторожно переложил на другой, после чего подошел к камину и встал перед огнем.

— Не делай этого, если тебе не хочется, — продолжил Джозеф Лавридж, — но если не возражаешь, то можешь назваться только на один вечер, скажем, герцогом Уэррингтонским.

— Назваться кем? — переспросил Питер Хоуп.

— Герцогом Уэррингтонским, — повторил Джой. — С герцогами у нас недобор. Томми может стать леди Аделаидой, твоей дочерью.


— Ты рехнулся? — воскликнул Питер Хоуп.

— Разумеется, нет, — заверил его Джозеф Лавридж. — Он уезжает на зиму в Египет. А ты на неделю вернулся в Англию по делам. Леди Аделаиды в природе не существует, так что с этим совсем просто.

— Но во имя чего?.. — пробормотал Питер Хоуп.

— Не понимаешь, к чему я клоню? — удивился Джой. — Идея Джека. Поначалу я испугался, но все сработало идеально. Она знакомится с тобой и понимает, что ты джентльмен. А когда все откроется… разумеется, гораздо позже… смеяться будут над ней.

— Ты думаешь… ты думаешь, ее это устроит? — спросил Питер Хоуп.

— Это единственный способ и наиболее простой. Теперь мы больше не говорим об аристократии… никто же не обсуждает в гостях работу, это же неприлично. Просто отлично проводим время. С тобой, между прочим, я познакомился на заседании «Движения за практичную одежду». Ты немного сдвинутый, обожаешь общаться с богемой.

Я знаю, что рискую, — продолжил Джой, — но риск того стоит. Я бы больше не выдержал. Мы продвигаемся медленно и очень осторожны. Джек у нас лорд МаунтПримроуз, который против любой вакцинации и никогда не появляется в светском обществе. Сомервилл — сэр Френсис Болдуин, известный эксперт по многоножкам. Шотландский паренек придет к нам на следующей неделе как лорд Гаррик, который женился на танцовщице и открыл мебельный магазин на Бонд-стрит. Поначалу у меня возникли трудности. Она хотела дать сообщение в газеты, но я объяснил ей, что так поступают только вульгарные люди. Это считается дурным тоном, если дворянин приходит к тебе в качестве друга. Она милая женщина, как я всегда тебе и говорил, но у нее только один недостаток. Этот обман во благо. Я не понимаю, как правда может выплыть наружу… при условии, что мы не потеряем бдительность.

— Мне представляется, ты ее уже потерял, — указал Питер. — Нас уже слишком много.

— Чем больше, тем лучше, — возразил Джой. — Мы помогаем друг другу. А кроме того, мне очень хочется, чтобы ты в этом поучаствовал. Тебя окружает особая пиквикская аура, которая сразу снимает все подозрения.

— Не впутывай меня в это! — прорычал Питер.

— Послушай, — рассмеялся Джой, — ты приходишь как герцог Уэррингтонский и приводишь Томми, а я пишу в твой еженедельник статьи про Сити.

— Как долго? — тут же задал встречный вопрос Питер. Неподкупные журналисты, пишущие про Сити, встречались крайне редко.

— Пока ты не откажешься от моих услуг.

— На таких условиях я готов изображать шута в твоей компании, — согласился Питер.

— Ты скоро привыкнешь, — успокоил его Джой. — Значит, в воскресенье, в восемь часов. Обычная вечерняя одежда. Если хочешь, вдень красную ленточку в петлицу. Они продаются у Эванса на Ковент-Гарден.

— И Томми — леди…

— Аделаида. Пусть демонстрирует свой вкус к литературе. В перчатках ей приходить не обязательно. Я знаю, она их ненавидит. — Джой повернулся, чтобы уйти.

— Я женат? — спросил Питер.

Джой остановился.

— На твоем месте я бы избегал упоминаний о семейных делах, — посоветовал он. — У тебя с этим далеко не все в порядке.

— Так я плохой семьянин? Ты не думаешь, что миссис Лавридж будет возражать против моего присутствия?

— Я ее спрашивал. Она милая женщина с широкими взглядами. Я пообещал не оставлять тебя наедине с мисс Монтгомери, а Уиллис получил указание не позволять тебе самому смешивать себе напитки.

— Я бы хотел изображать кого-нибудь более респектабельного, — пробурчал Питер.

— Нам требовался герцог, — объяснил Джой, — и подходил только один.



Обед прошел великолепно. Томми, проникнувшись идеей, купила новую пару ажурных чулок и стала говорить чуть в нос. Питер, память которого начала давать сбои, представил ее как леди Александру. Значения это не имело — оба имени начинались на букву «А». Лорда Маунт-Примроуза она приветствовала как Билли и справилась о здоровье его матери. Джой рассказывал отменные истории. Герцог Уэррингтонский называл всех по именам и, похоже, хорошо освоился среди представителей богемы — трудно было представить себе более веселого человека высокого происхождения. Дама, которую на самом деле звали не мисс Монтгомери, сидела, как зачарованная. Хозяйка пребывала на седьмом небе.

Последовали новые обеды, не менее успешные. Знакомства Джоя ограничивались высшими кругами английской аристократии — за одним исключением: речь шла о немецком бароне, низкорослом, толстом джентльмене, который хорошо говорил по-английски, но с акцентом, а когда желал что-то подчеркнуть, постукивал указательным пальцем правой руки по правому крылу носа, чуть наклонившись вперед. Мисс Лавридж удивлялась, почему он не представил их раньше, но, слава Богу, никаких подозрений у нее не возникло. Клуб «Автолик» начал меняться. Друзья больше не узнавали друг друга по голосу. В каждом тихом уголке кто-то практиковал новое произношение. Члены клуба более не приветствовали один другого таким привычным словом, как «старина», и, отказавшись от трубок, перешли на дешевые сигары. Многие из давних привычек ушли в прошлое.

И все бы шло прекрасно до скончания времен, если бы миссис Лавридж оставила организацию всех социальных визитов на мужа, не внося свою лепту. Но так уж вышло, что в разгар сезона мистера и миссис Лавридж пригласили на один политический прием на открытом воздухе. В последний момент выяснилось, что Джозеф Лавридж пойти не сможет. Миссис Лавридж отправилась на прием одна и встретила там многих представителей английской аристократии. Миссис Лавридж, привыкшая общаться с аристократами, держалась легко и непринужденно, чувствуя себя как рыба в воде. Жена знаменитого пэра разговорилась с ней, и миссис Лавридж ей понравилась. Вот тут миссис Лавридж и подумала, что эту даму можно уговорить приехать в дом у Риджентс-парка, где она могла бы пообщаться с представителями своего класса.

— Лорд Маунт-Примроуз, герцог Уэррингтонский и еще несколько человек будут обедать у нас в следующее воскресенье, — сообщила она. — Не окажете ли вы нам честь своим присутствием? Мы, конечно, простые люди, но нас любят.

Жена знаменитого пэра посмотрела на миссис Лавридж, огляделась, вновь посмотрела на миссис Лавридж и сказала, что с удовольствием приедет. Миссис Лавридж собиралась первым делом рассказать мужу о своем успехе, но маленький дьяволенок пробрался ей в голову и шепнул, что говорить ничего не надо, приглашение следует сохранить в тайне и преподнести мужу такой приятный сюрприз. То есть узнать обо всем он должен в воскресенье, в восемь вечера. Что ж, сюрприз она преподнесла.



Герцог Уэррингтонский прибыл в половине восьмого, чтобы обсудить с Джозефом Лавриджем некоторые журналистские вопросы. Его грудь украшала серебряная звезда, купленная накануне на Игл-стрит за восемь шиллингов и шесть пенсов. Его сопровождала леди Александра в рубиновом ожерелье — она приходила в нем последние шесть месяцев и дважды по воскресеньям, — идентичном тому, в краже которого ложно обвинили Джона Стронгхата. Лорд Гаррик, встретившись со своей женой (мисс Рэмсботэм) у «Матер Редкэп», пришел пешком в семь сорок пять. Лорд Маунт-Примроуз вместе с сэром Френсисом Болдуином подкатили в экипаже без десяти восемь. Его светлость, проспоривший пари, заплатил за проезд. Преподобный Гарри Сайкс (обычно его звали Малыш) появился еще через пять минут. Благородная компания, собравшаяся в гостиной, мило беседовала в ожидании обеда. Герцог Уэррингтонский рассказывал историю о кошке, в которую никто не желал поверить. Лорд Маунт-Примроуз поинтересовался, не та ли это кошка, которая каждый вечер в половине десятого забиралась к нему на балкон и стучала в дверь. Преподобный Гарри вспомнил, раз уж речь зашла о кошках, что однажды у него был терьер… В этот самый момент дверь открылась, и Уиллис объявил о прибытии леди Мэри Саттон.

Мистер Джозеф Лавридж, сидевший у камина, встал. Лорд Маунт-Примроуз, который стоял у пианино, сел. Леди Мэри Саттон задержалась в дверях. Миссис Лавридж пересекла гостиную, чтобы встретить ее.

— Позвольте мне представить вас моему мужу, — сказала миссис Лавридж. — Джой, дорогой, это леди Мэри Саттон. Мы на днях познакомились у О’Майерсов, и она оказала нам честь, приняв мое приглашение. Я забыла тебе сказать.

Мистер Лавридж ответил, что безмерно счастлив. А потом, хотя обычно не лез за словом в карман, похоже, потерял дар речи. В гостиной повисла тишина.

И тут Сомервилл… Этот вечер стал переломным в его жизни. До этого никто не принимал его всерьез, теперь же он подошел и протянул руку.

— Вы не помните меня, леди Мэри? Мы встречались несколькими годами раньше. У нас состоялся очень интересный разговор… Сэр Френсис Болдуин.

Леди Мэри стояла, вроде бы вспоминая. Красивая женщина лет сорока, с ясными, веселыми глазами. Потом леди Мэри посмотрела на лорда Гаррика, что-то быстро говорившего лорду Маунт-Примроузу. Тот не слушал, а если бы и слушал, то понял бы далеко не все, потому что лорд Гаррик внезапно перешел на шотландский. С него леди Мэри перевела взгляд на хозяйку дома, потом на хозяина.