Леди и джентльмены

— Моя вина, я знаю, — согласился принц. — По крайней мере нет никаких сомнений в том, к какому полу ты принадлежишь. Тем не менее я хочу, чтобы ты мне это пообещала. Давай! — настаивал принц. — Я так много сделал для тебя… больше, чем ты знаешь.

— Хорошо, — с неохотой пошла ему навстречу Томми. Она ненавидела давать обещания, потому что всегда их выполняла. — Обещаю.

— Вот твое интервью.

Первый фонарь на платформе Саутгемптона осветил принца и Томми, стоявших напротив друг друга. Принц, имевший репутацию — и не без оснований — вспыльчивого и злобного старикана, совершил странный поступок: зажав руками маленькое, измазанное кровью лицо, поцеловал девушку. Томми навсегда запомнила табачный запах колющихся седых усов.

— И вот что еще, — сурово добавил принц, — никому об этом ни слова. Не раскрывай рта, пока не вернешься на Гуф-сквер.

— Вы держите меня за дуру? — спросила Томми.

Все вели себя так странно после ухода принца. Оказывали ей всяческое содействие, но, похоже, никто не знал, почему они это делают. Они смотрели на нее и уходили, приходили снова и смотрели. И чем больше об этом думали, тем сильнее недоумевали. Некоторые задавали вопросы, но то, чего Томми действительно не знала, добавлялось к тому, о чем она не собиралась говорить, и загадочность девушки разрасталась до таких размеров, что перед ней бледнело и отступало даже само любопытство.

Ее умыли и причесали, и накормили отличным ужином, и посадили в купе первого класса с табличкой «Занято», и отправили обратно на вокзал Ватерлоо, а там подали кеб, на котором она и прибыла на Гуф-сквер чуть позже полуночи, страдая от резко поднявшегося самомнения, и следы этого подъема заметны до сих пор.

С этого все и началось. Томми, проговорив полчаса со скоростью двести слов в минуту, вдруг уронила голову на стол. Подняли девушку с трудом и уговорили лечь в постель. Питер, устроившись в глубоком кресле у камина, засиделся до глубокой ночи. Элизабет, которой нравилась тихая компания, довольно мурлыкала. Из теней к Питеру Хоупу подкралась давно забытая мечта — о прекрасном новом журнале, еженедельнике, стоимостью в пенс, редактором которого будет Томас Хоуп, сын Питера Хоупа, почетного основателя и автора идеи; влиятельном журнале, появления которого давно ждали, популярном, но одновременно и элитарном, нравящемся общественности и приносящем прибыль владельцам. «Ты меня помнишь? — прошептала мечта. — Мы вели долгие разговоры. Утро и день проходят. Вечер принадлежит нам. В сумерках все видится в ином свете».

Элизабет перестала мурлыкать и удивленно подняла голову. Питер смеялся сам с собой.





История вторая

Уильям Клодд назначает себя исполнительным директором




Миссис Постуистл сидела в виндзорском кресле в центре Роллс-Корта. В молодости, когда она работала официанткой, восхищенные завсегдатаи старого ресторана «Митре» на Чансери-лейн сравнивали ее с дамами, пожалуй, излишне истощенными, которых любил рисовать один английский художник, впоследствии ставший знаменитостью. С тех пор миссис Постуистл, конечно же, поправилась, но лицо по-прежнему сохраняло спокойствие молодости. И человек, случайно забредший на Роллс-Корт в этот летний день, при условии, что он регулярно брал в руки творения современной журналистики, уходил бы с ощущением, что ему очень знакомо спокойное лицо женщины, сидевшей в виндзорском кресле. А вновь заглянув в периодику, он, конечно же, нашел бы ответ. Фотография миссис Постуистл, сделанная недавно, сопровождалась следующим комментарием: «До использования средства для похудания профессора Хардтопа». Другую фотографию миссис Постуистл, сделанную двадцатью годами раньше, когда ее звали Арабелла Хиггинс, комментировали короче: «После использования». С обеих фотографий смотрело одно лицо. Что же касается фигуры, то последняя претерпевала разительные изменения.

Миссис Постуистл, сидя в кресле посреди Роллс-Корта, поворачивалась вместе с ним вслед за солнцем. Маленький магазинчик с вывеской «Тимоти Постуистл, торговля бакалеей и продуктами» остался в тени, за ее спиной. Старожилы Сент-Дункан-ин-Уэст помнили, что иной раз за прилавком появлялся джентльмен с длинными пушистыми бакенбардами, всегда в роскошной жилетке. Всех покупателей он направлял с величием лорд-гофмейстера, представляющего на балу дебютанток, к миссис Постуистл, вероятно, полагая себя исключительно фигурой декоративной. Последние десять лет, однако, никто его в магазине не видел, а миссис Постуистл обладала едва ли не гениальной способностью игнорировать или неправильно истолковывать вопросы, на которые ей не хотелось отвечать. Многое подозревалось, никто ничего не знал наверняка. И Сент-Дункан-ин-Уэст вернулся к другим проблемам.

— Если бы я не хотела его увидеть, — бормотала себе под нос миссис Постуистл, вязавшая, косясь одним глазом на дверь магазина, — он пришел бы еще до того, как я успела бы помыть посуду после обеда, обязательно пришел бы. Такой странный этот мир.

Миссис Постуистл не терпелось встретиться с господином, которого обычно дамы с Роллс-Корта видеть не жаждали: речь шла о некоем Уильяме Клодде, сборщике арендной платы, приходившем в Сент-Дункан-ин-Уэст по вторникам.

— Наконец-то! — вырвалось у миссис Постуистл не без надежды, что мистер Клодд, только что появившийся в другом конце Роллс-Корта, возможно, услышит ее. — Уже испугалась, что вы упали, торопясь к нам, и что-нибудь сломали.

Мистер Клодд, услышав миссис Постуистл, решил изменить привычный маршрут и начать с номера семь.

Глаза мистера Клодда — невысокого, плотного, с пулеобразной головой, несколько шумноватого, — пусть и добрые, намекали на немалую хитрость и склонность к обману.

— Ах, — восхищенно воскликнул мистер Клодд, убирая в карман шесть монет по полкроны, врученных ему дамой, — если бы все были такими, как вы, миссис Постуистл!

— Тогда такие, как вы, остались бы без работы, — указала миссис Постуистл.

— Если подумать, сам факт, что я сборщик арендной платы — ирония судьбы. — Мистер Клодд выписывал квитанцию. — Будь моя воля, я бы покончил с правом собственности на недвижимость. Это проклятие страны.

— Как раз об этом я хотела с вами поговорить, — перешла дама к интересующей ее теме. — Насчет моего жильца.

— Ах! Он не платит, да? Передайте его мне. Я с ним разберусь!

— Не в этом дело, — пустилась в объяснения миссис Постуистл. — Если наступает субботнее утро, а он не заплатил, не предупредив меня, я точно знаю, что допустила ошибку, приняв за субботу пятницу. Если в половине одиннадцатого меня по какой-то причине нет дома, он кладет деньги в конверт и оставляет на столе.

— Интересно, может, он у своей матери не один? — улыбнулся мистер Клодд. — Мне бы не помешали несколько таких в округе. А почему вы завели о нем разговор? Только для того, чтобы им похвалиться?

— Я хотела спросить у вас, как мне от него избавиться. Договор у нас довольно необычный.

— А почему вы хотите от него избавиться? Он слишком шумный?

— Шумный! От кошки больше шума, чем от него. Он бы заработал состояние, если бы решил стать взломщиком.

— Поздно приходит домой?

— Когда ставни закрываются, он уже дома.

— У вас с ним много хлопот?

— Такого сказать о нем не могу. Никогда не знаю, дома он или нет, если не поднимусь наверх и не постучу ему в дверь.

— Ладно, тогда расскажите, в чем дело. — В голосе Клодда слышалось недоумение. — Если б я говорил не с вами, то подумал бы, что вы сами не знаете, чего хотите.


— Он действует мне на нервы, — ответила миссис Постуистл. — Вы не торопитесь?

Мистер Клодд торопился всегда.

— Но я забываю об этом, когда говорю с вами, — галантно добавил он.

Миссис Постуистл первой вошла в маленькую гостиную.

— Как у вас хорошо! — воскликнул мистер Клодд. — Уютно и все подобрано с таким вкусом. Идеал.

— Я расскажу вам, что произошло вчера вечером, — начала миссис Постуистл, усаживаясь по другую сторону стола. — Семичасовой почтой ему принесли письмо. Я видела, как он выходил двумя часами раньше, а потом, хотя просидела все это время в магазине, не увидела и не услышала, что он вернулся. Но такой уж он. Все равно что в квартирантах у тебя призрак. Я открыла дверь, не постучав, и, поверите ли, он сидел на кроватной стойке, уцепившись за нее руками и ногами… кровать у меня старомодная, с четырьмя высокими стойками и пологом… и его голова касалась потолка. Одежды на нем практически не было, он грыз зубами орехи и ел их. Бросил в меня пригоршню скорлупы и, строя рожи, начал что-то бормотать себе под нос.

— Это же просто забава, полагаю? Ничего дурного? — спросил заинтересовавшийся мистер Клодд.

— Это продолжится всю неделю, — продолжила миссис Постуистл. — Он будет представлять себя обезьяной. На прошлой неделе он изображал черепаху и ползал по полу, привязав к спине поднос для чайных принадлежностей. Он в здравом уме, как и большинство людей, едва выходит за дверь своей комнаты. Но у себя… он становится сумасшедшим.

— Вижу, что от вас ничего не скроется, миссис Постуистл. — В голосе мистера Клодда слышалось искреннее восхищение. — Он не буйствует?

— Даже не знаю, как он поведет себя, если решит, что он какой-нибудь действительно опасный хищник, — пожала плечами миссис Постуистл. — Я немного занервничала, когда он прикинулся обезьяной, не могу вам в этом не признаться, и начал вести себя, как и они, если верить картинкам в книгах. Ранее он становился только кошкой или разными птичками, или какими-то безобидными зверушками, не вызывая у меня никаких возражений. Однажды только вообразил себя кротом и целую неделю ел под ковром.

— Как он к вам попал? — спросил мистер Клодд. — Вы его долго искали или кто-то пришел и сказал вам о нем?

— Старик Глэдман, у него лавка писчебумажных товаров на Чансери-лейн, привел его как-то вечером примерно два месяца тому назад. Сказал, что это дальний родственник, у которого не все в порядке с головой, но он никому не причинит вреда, и ему нужен человек, готовый закрыть глаза на его причуды. Комната пустовала уже пять недель, старичок выглядел безобидным, как ягненок, цену предложили достойную, так что я ухватилась за это предложение. И старик Глэдман, объяснив, что ему нужно, дал мне подписать письмо.

— Копия у вас сохранилась? — деловито спросил Клодд.

— Нет. Но я помню, что в нем. Глэдман написал его заранее. Пока деньги поступают в срок, он не мешает никому жить и не болеет, я предоставляю ему стол и кров за семнадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю. Тогда я не нашла, чему можно возразить. Деньги поступают в срок, что касается шума, так он ведет себя, как христианский мученик, а не обычный человек, и по всему выходит, жить он здесь будет до конца моих дней.

— Подождите еще немного, и он станет смеющейся гиеной или воющим шакалом, а этим ой как помешает жить другим. И вы получите повод избавиться от него.

— Да, но он может также вообразить, что он тигр или буйвол, и эта неделя, возможно, станет последней в моей жизни. Тогда никаких поводов мне не потребуется.

— Предоставьте это мне. — Мистер Клодд встал и огляделся в поисках шляпы. — Я знаю старика Глэдмана и поговорю с ним.

— Может, вы также попросите показать вам письмо, которое я подписала, — предложила миссис Постуистл, — и скажете, что вы об этом думаете. Я не хочу провести остаток дней в сумасшедшем доме, пусть это и мой дом.

— Предоставьте это мне, — уверенно повторил мистер Клодд.



Июльская луна покрывала серебристой вуалью мрачность Роллс-Корта, когда пятью часами позже подбитые гвоздями сапоги мистера Клодда застучали по неровной мостовой. Но мистер Клодд не любовался ни луной, ни звездами, не наслаждался тишиной ночи. Его занимали более важные дела.

— Видели старого мошенника? — спросила миссис Постуистл с нарочитой небрежностью, вновь первой входя в гостиную.

— Прежде всего хочу уточнить. — Мистер Клодд положил шляпу на стол. — Правильно ли я понимаю, что вы действительно хотите от него избавиться? Что это? — спросил он, когда что-то тяжелое, упавшее на пол над головой, заставило его подпрыгнуть на стуле.

— Он пришел примерно через час после вашего ухода, — объяснила миссис Постуистл. — Принес с собой карниз для занавесок, который купил за шиллинг на Клермаркет. Один конец положил на каминную полку, второй привязал к спинке кресла. Идея в том, чтобы спать, уцепившись за него руками и ногами. Да, вы все понимаете правильно. Я хочу от него избавиться.

— Тогда, — мистер Клодд уселся поудобнее, — это можно сделать.

— Спасибо Тебе, Господи! — истово воскликнула миссис Постуистл.

— Все обстоит, как я и думал, — продолжил мистер Клодд. — Старикан — он брат жены Глэдмана — получает небольшую ежегодную выплату. Точную сумму я не узнал, но этих денег вполне достаточно, чтобы снимать ему комнату и приносить Глэдману, его опекуну, приличный доход. Они не хотят отправлять его в сумасшедший дом. Не могут утверждать, что он буйный, а если поместить его в частное заведение, то на это уйдет вся выплата. С другой стороны, им не хотелось и самим за ним присматривать. Я поговорил со стариком Глэдманом откровенно, чтобы ему стало ясно, что я все понимаю, и… короче, я готов взяться за эту работу, при условии, что вы действительно хотите от него отделаться, и в этом случае Глэдман готов порвать ваш контракт.

Миссис Постуистл пошла к буфету, чтобы налить мистеру Клодду виски. Еще один удар об пол — и более сильный — донесся сверху в тот самый момент, когда миссис Постуистл, подняв стаканчик на уровень глаз, собралась его наполнить.

— Я считаю, что он мешает людям жить, — изрекла миссис Постуистл, глядя на осколки разбившегося об пол стаканчика.

— Вам осталось потерпеть только одну ночь, — успокоил ее мистер Клодд. — Завтра я его заберу. А пока советую вам, перед тем как ложиться спать, постелить матрас под его насестом. Мне бы хотелось, чтобы вы передали его мне в относительном здравии.

— Матрас приглушит звук, — согласилась миссис Постуистл.

— За трезвость! — Мистер Клодд выпил виски и поднялся, чтобы уйти.

— Как я понимаю, вы все обставили к собственной выгоде, — указала миссис Постуистл, — и никто не может вас за это винить. Благослови вас Бог, вот что я скажу.

— Мы отлично поладим, — предсказал мистер Клодд. — Я обожаю животных.

На следующий день, рано утром, к дому миссис Постуистл подкатил четырехколесный кеб, и в нем уехали Клодд и Лунатик Клодда (как его потом начали называть), вместе с пожитками Лунатика Клодда, включая и карниз для занавесок, а объявление на веерообразном окне над дверью маленького бакалейного магазинчика — «Комната для одинокого мужчины» — несколько дней спустя привлекло внимание странного вида, долговязого, худющего парня, речь которого миссис Постуистл первое время понимала с трудом. Вот почему сегодня можно встретить поклонников «Огородной школы»[4], печально бродящих по Сент-Дункан-ин-Уэст в поисках Роллс-Корта, да только его там больше нет. Но это уже история Шотландского паренька, тогда как мы ведем рассказ о молодых годах Уильяма Клодда, ныне сэра Уильяма Клодда, члена парламента, владельца двадцати пяти газет и журналов: Правдивого Билли, как мы его тогда называли.

Никто не может сказать, что Клодд не заслужил прибыли, которую принес ему незарегистрированный частный сумасшедший дом на одного пациента. Уильям Клодд являл собой добрейшего человека, если сентиментальность не мешала бизнесу.

— Никакого вреда от него нет, — утверждал мистер Клодд, обсуждая этот деликатный вопрос с неким мистером Питером Хоупом, журналистом с Гуф-сквер. — Он всего лишь немного ку-ку, но и мы с вами станем такими же, если нам изо дня в день будет нечем заняться и останется только заниматься ничегонеделанием. Детская игра, вот и все. Я выяснил, что наилучший вариант — относиться к этому, как к игре, и даже принимать в ней участие. На прошлой неделе он захотел быть львом. Я понимал, какие это принесет неудобства. Он бы ревел, требуя сырого мяса, и, думаю, всю ночь бродил бы по дому, охотился. Убеждать я его не стал — бесполезно. Просто взял ружье и застрелил. Сейчас он утка, и я хочу, чтобы он ею остался. Сидит часами около своей ванны на трех фаянсовых яйцах, которые я ему купил. Мне бы хотелось, чтобы так же мало проблем возникало с некоторыми психически здоровыми.