Леди и джентльмены

Той зимой случился такой жестокий шторм, какого не помнил никто из живых. Море бросилось на сушу и вознеслось до вершины самой главной из семи башен города. Не выдержав напора волн, башня рухнула. Вода залила улицы. Жители города семи башен бросились прочь от стихии, но безжалостная десница настигла каждого — не спасся никто. Город семи башен, четырех церквей, множества улиц и набережных погрузился в пучину, а волны стремились дальше, пока не достигли холма, на котором стоял монастырь. Аббат вознес молитву и попросил Господа остановить кару. Бог услышал. Дальше море не пошло.

В том, что история правдива, а не сплетена хитроумными сочинителями, всякий, кто сомневается, может без труда убедиться в разговоре с рыбаками, которые и по сей день снуют на своих самодельных лодках между рифами и отмелями пустынного берега. Есть среди них те, кто, заглянув в глубину с кормы хлипкого суденышка, рассмотрел под килем город со странными улицами и причудливыми набережными. Но сам я только повторяю рассказы очевидцев, ведь таинственный город открывается взору лишь изредка, когда ветер дует с севера и не позволяет волнам отбрасывать тень. В солнечные дни я часто заплывал туда, где покоится город семи башен, но ни разу не подул северный ветер, ни разу не раздвинул таинственную завесу моря. Напрасно я напрягал зрение, пытаясь заметить хоть что-нибудь похожее на творение человеческих рук.

Но знаю, что древние камни монастыря, у подножия которого когда-то лежал город семи башен, сейчас венчают огромную скалу, о которую разбиваются самые грозные волны. Тот, кто осмелится забраться на вершину и посмотреть вдаль, увидит болотистые земли и покрытый рябью водный простор, услышит беспокойные крики чаек и усталые возгласы моря.

И о том, что гнев Господень не вечен и злоба когда-нибудь покинет человеческие сердца, каждый, кто сомневается, может услышать от рыбаков, издавна населяющих край болотистых земель. Рыбаки расскажут, как в бурные ночи из морских глубин доносится глухой голос, призывающий почивших монахов восстать из своих забытых могил и сотворить молитву за души жителей города семи башен. Одетые в длинные мерцающие саваны, монахи мерно ступают по заросшим аллеям монастырского сада, и музыка их молитв заглушает вой бури. Я и сам могу это подтвердить, поскольку собственными глазами видел, как движутся в разорванной вспышками молний тьме неясные белые фигуры, и собственными ушами слышал мелодичное печальное пение, различимое даже среди завываний ветра.

Уже много веков мертвые монахи молятся о прощении жителей города семи башен. И будут молиться еще долго — до тех пор, пока от некогда прекрасного монастыря не останется ни единого камня. Только тогда станет ясно, что гнев Бога рассеялся — море отступит, и город семи башен и четырех церквей вновь будет стоять на суше.

Знаю, найдутся среди моих читателей такие, кто скажет, что это всего лишь легенда; кто решит, что туманные тени, медленно бредущие темной штормовой ночью за разрушенными стенами, не что иное, как фосфоресцирующая пена морская, разбившаяся о серые скалы. Ну а нежные гармонии, баюкающие ночную бурю, не более чем эоловы напевы ветров.

И все же слепы те, кто зрит лишь глазами. Сам я отчетливо вижу монахов в белых саванах и ясно слышу их молитвы о душах грешных жителей города семи башен. Не случайно сказано, что когда зло свершилось, следом рождается мольба о прощении и улетает сквозь время в вечность. Мир наш, словно щитами, окружен благочестиво сложенными ладонями мертвых и живых. Так будет всегда, если стрелы Божьего гнева не истребят все сущее.

Твердо знаю, что смиренные монахи безымянного монастыря и по сей день молятся о прощении грехов каждого, кого любят.

Дай-то Бог, чтобы кто-нибудь помолился и о нас.





Щепка на волнах прибоя





Действующие лица


Мистер Трэверс.

Миссис Трэверс.

Мэрион, их дочь.

Дэн, джентльмен без определенного положения в обществе.



Комната, выходящая в сад. Сумерки, со всех сторон наступают тени.



Миссис Трэверс сидит в плетеном кресле. Мистер Трэверс удобно расположился в противоположном углу комнаты и курит сигару. Мэрион стоит у открытого французского окна и смотрит в сад.



Мистер Трэверс. Отличное у Гарри местечко.

Миссис Трэверс. Да. На твоем месте, Мэрион, я бы непременно сохранила этот дом. Очень удобно. На берегу реки можно совсем недорого принимать гостей; чего-то необыкновенного никто не ожидает. (Поворачивается к мужу.) Твоя кузина Эмили умудрялась таким способом обработать половину своего гостевого списка, тех, кто попроще: родственников, американцев и других в том же роде. Просто приглашала их в загородный коттедж в Горинге, и дело с концом. Ты наверняка помнишь: убогая дыра, зато сразу за порогом начинается сад. С противоположного берега реки картинка выглядит очень мило. На ленч хозяйка подавала холодное мясо с маринованными огурцами и называла все это пикником. А гости говорили, что прием устроен очень уютно и по-домашнему.

Мистер Трэверс. Насколько я помню, надолго никто не задерживался.

Миссис Трэверс. И шампанское Эмили всегда подавала самое дешевое — всего-то по двадцать пять шиллингов за дюжину, она сама мне говорила. За такую цену просто прекрасно. Тот старый майор из Индии — не припомню, как его звали, — и вообще сказал, что ничего лучше в жизни не пробовал. Каждый день перед завтраком выпивал целый бокал, ужасно забавно. Мне всегда хотелось узнать, где она это шампанское нашла.

Мистер Трэверс. Тоже самое интересовало и всех остальных, кто его пробовал. Думаю, Мэрион лучше не брать подобных примеров. Девочка выходит замуж за богатого человека, который в состоянии прилично принять гостей.

Миссис Трэверс. Право, Джеймс, даже не знаю. Никто из нас не может позволить себе на самом деле вести ту жизнь, которую изображает на людях. На чем-то все равно придется экономить. Только представь, за кого бы нас принимали в графстве, если бы я не умела пять пенсов выдать за шиллинг. К тому же всегда существуют знакомые определенного сорта: с ними приходится поддерживать отношения, но вводить их в постоянный круг крайне нежелательно. Хочу тебе посоветовать, Мэрион, общаться с сестрами Гарри ровно столько, сколько необходимо — не больше. Славные, приятные старые девы, и ничто не мешает приветливо к ним относиться; но все-таки старайся держаться на расстоянии. Одеваться они не умеют, да и ведут себя старомодно. Такие родственники только вредят престижу дома.

Мэрион. Отнюдь не собираюсь часто приглашать к себе этих «славных, приятных старых дев». (Со смехом.) Думаю, слишком тесное общение особенно не заинтересует ни одну из сторон — тем для разговоров маловато.

Миссис Трэверс. Всего лишь хочу предупредить об осторожности, милая. Слишком многое зависит от первых шагов. Если проявишь благоразумие, то нет причин сомневаться в успехе. Полагаю, доходы Гарри не вызывают сомнений. Он не будет возражать против нескольких конкретных вопросов?

Мэрион. Думаю, мама, лучше доверить этот разговор мне. Если окажется, что еще и материальное положение не гарантировано, то игра вообще не стоит свеч.

Мистер Трэверс (вскакивая). О, прекратите обсуждать предстоящее событие этим ужасным деловым тоном. Можно подумать, девочка себя продает.

Миссис Трэверс. Не говори чепухи, Джеймс. Необходимо смотреть на вещи с практической точки зрения.

Для мужчины брак основан на чувствах — во всяком случае, так должно быть. А женщина обязана заботиться о своем будущем и о положении в обществе.

Мэрион. Видишь ли, папочка, для женщины брак — рискованное предприятие. Если не удастся хорошо себя продать, то, вполне возможно, другого шанса и не представится.


Мистер Трэверс. Фу! Когда я был молод, девушки больше говорили о любви, чем о доходах.

Мэрион. Возможно, по сравнению с ними мы лучше образованы.



Из сада входит Дэн, джентльмен лет сорока; заметно, что манжеты и воротник его рубашки слегка обтрепались по краям.



Миссис Трэверс. А, наконец-то! А мы как раз гадали, куда вы все исчезли.

Дэн. Катались на лодке. Меня отправили за вами. На реке так красиво. Всходит луна.

Миссис Трэверс. Слишком холодно.

Мистер Трэверс. О, холодно — это ерунда. Мы с тобой давно не смотрели вместе на луну. Пойдем. Уверен, что будет хорошо.

Миссис Трэверс. Ах, Господи! Мальчишки навсегда останутся мальчишками. Дайте шаль.



Дэн набрасывает на плечи миссис Трэверс теплую шаль. Они отходят к окну и останавливаются, о чем-то разговаривая. Мэрион на миг исчезает и возвращается с отцовской шляпой в руках. Отец сжимает ладонями лицо дочери и смотрит в глаза.



Мистер Трэверс. Ты действительно любишь Гарри, Мэрион?

Мэрион. Ровно настолько, насколько можно любить человека с пятью тысячами фунтов годового дохода. Возможно, когда-нибудь этих тысяч станет десять; тогда и любви прибавится в два раза.

Мистер Трэверс. Тебя этот брак устраивает?

Мэрион. Вполне.



Мистер Трэверс печально качает головой.



Миссис Трэверс. А ты разве не собираешься с нами на реку, Мэрион?

Мэрион. Нет. Слишком устала.



Мистер и миссис Трэверс уходят.



Дэн. Неужели оставите бедного Гарри одного в обществе двух влюбленных пар?

Мэрион (со смехом). Да. Пусть увидит, до чего смешно они выглядят. Ненавижу ночь. Темнота заглядывает в душу и задает слишком много вопросов. Закройте шторы. Давайте поговорим. Развеселите меня.

Дэн. О чем же я должен говорить?

Мэрион. О, расскажите какие-нибудь новости. Что происходит в мире? Кто с чьей женой убежал? Кто кого обвел вокруг пальца? Кто из филантропов в очередной раз обокрал бедных? Какого святого подозревают в грехе? Из-за чего разгорелся последний громкий скандал? Кого вывели на чистую воду? Что натворил виновный, и что говорят по этому поводу остальные?

Дэн. Неужели вы готовы слушать подобную ерунду?

Мэрион (садится за пианино и задумчиво перебирает клавиши). А что еще мне делать? Плакать? Разве не приятно ближе узнать друзей?

Дэн. Жаль, что вы умны. В наши дни каждый, кого ни встретишь, поражает умом. Подсолнухи исчезли, а взамен появился ум. Лично я предпочитаю подсолнухи, они красивее.

Мэрион. А на смену умным людям, надо полагать, придут глупые. Лично я предпочитаю умных. У них манеры лучше. А вы чрезвычайно нелюбезны. (Отходит от пианино, садится на софу и берет книгу.)

Дэн. Знаю. Ночь меня тоже раздражает: заглядывает в душу и задает слишком много вопросов.

Мэрион. И какие же вопросы задает вам ночь?

Дэн. Очень много всяких вопросов. И на большинство из них нет ответов. Почему я бесполезен, как щепка в волнах прибоя? Почему все сверстники успешнее меня? Почему никто не верит, что я чего-то стою, когда сам я твердо знаю, что это не так? Мне тридцать девять лет. Неглуп, энергичен, силен. Вполне мог бы сделать карьеру всемогущего редактора и ежедневно с десяти до трех вершить судьбы вселенной. Или стать популярным политиком, чтобы изо дня в день пытаться понять, о чем говорю, и верить собственным словам. Но кто же я такой? Всего-навсего газетный репортер с оплатой в три с половиной пенса за строчку. Прошу прощения, порой даже в два пенса.

Мэрион. А это важно?

Дэн. И вы еще спрашиваете? А важно ли, что за знамя реет над провинцией Бадахос? И все же мы поливаем своей кровью чужую землю — лишь для того, чтобы увидеть над головой родной британский флаг. Важно ли, звездой больше или звездой меньше отмечено на наших картах? И все же мы теряем зрение, всматриваясь в бесконечную даль. Важно ли, чтобы хоть один корабль пробрался сквозь полярные льды? И все же, едва не замерзая насмерть, мы упорно подползаем все ближе к полюсу. Игра жизни стоит свеч. Но есть одно условие: играть имеет смысл лишь в том случае, если в процессе укрепляется душа. Лично мне хотелось бы поучаствовать.