Лагерь

– Ты прав, – киваю я, но мне стоит большого труда удерживать на лице улыбку, и у меня начинают болеть челюсти.

– Хорошо-хорошо, – соглашается Эшли. – Просто запомните: я не думаю, что у этой истории будет счастливый конец, и мне не нравится, что ты превращаешься из самого себя в кого-то еще. Ты можешь найти парня, который будет любить тебя таким, каков ты есть.

– Но это будет не Хадсон, – говорю я. – Если бы ради того, чтобы в тебя влюбилась Дженис, тебе пришлось всего-навсего немного поменять гардероб, ты пошла бы на это?

Эшли забирается на свою кровать.

– Ага. О’кей. Я все поняла.

Как только она заканчивает фразу, в домик входит Марк.

– В чем дело? Плавание – слишком скучное занятие для вас? Нужно об очень многом посплетничать, так, чтобы никто не слышал?

– Что-то вроде того, – отвечает Джордж, доставая из-под подушки сандаловый веер и открывая его. – Кроме того, мои волосы должны высохнуть до ужина.

– Ну что ж, это вполне убедительная причина. – Марк заходит в комнату вожатых (мы заглядывали в нее; она очень маленькая, с двумя стоящими рядом кроватями и тумбочкой, и я думаю, вожатые заслуживают большего личного пространства). – Ужин в шесть, вы должны успеть переодеться к тому времени.

Спустя несколько минут в комнату входят другие ребята из нашего домика, и все мы начинаем тщательно одеваться к ужину в лучшую свою одежду. Даже Джордж после того, как его волосы основательно подсыхают, надевает пурпурную майку с изображением Арианы Гранде в образе Девы Марии и очень короткие черные шорты. Кто-то заводит саундтрек к «Пока, пташка,» и все начинают петь, готовясь к завтрашнему прослушиванию. Я улыбаюсь, слушаю и тоже иногда пою, хотя завтра меня будут ждать совсем другие дела.





Пять





ПРОШЛОЕ ЛЕТО


– Он такой хорошенький, – снова говорю я, лежа на траве и глядя, как Хадсон бежит по зеленому полю. Идет захват флага во время цветовых войн, Джордж, Монтгомери и я взяты в плен, и мы можем сидеть в сторонке и наблюдать за игрой. На Монтгомери такие короткие обрезанные джинсы, что видна нижняя часть его задницы, и короткий топ. Мы с Джорджем не захотели одеться так же, как в первый день игры, и потому на нас розовый и пурпурный образы соответственно, но наши ногти покрыты зеленым лаком, и, что хорошо, шелковый веер, который я прихватил из дома, зелено-желтого цвета, и потому во время игры я держал его в заднем кармане, а теперь вот обмахиваюсь им. Хадсон снял рубашку, и его тело блестит от пота, когда он стремглав мчится по футбольному полю. Я пускаю слюни, но веер скрывает выражение моего лица.

– Дорогой, ты должен обуздать свои чувства или придумать, как привлечь его внимание, – рассуждает Джордж.

– Я работаю над этим, лапонька. И у меня есть кое-какие идеи. – Срываю маргаритку и засовываю ее за ухо.

– Неужели? – спрашивает Монтгомери. – Какие, например?

– Например, я должен сделать так, что ему захочется поговорить со мной. – Засовываю еще одну маргаритку за другое ухо. – Если ему станет хотя бы наполовину так же хорошо, как мне, от одного только разговора, то он не захочет расстаться со мной через две недели.

Неожиданно, словно услышав, что мы говорим о нем, Хадсон подбегает к нам. Мы с Джорджем обеспокоенно переглядываемся, но он просто хлопает каждого из нас по плечу, а затем бегом устремляется на другую половину поля. По ходу дела он оборачивается и улыбается несколько глуповатой широкой улыбкой.

– Вперед, чуваки! – кричит он. – Я вас освободил!

Мы трое пожимаем плечами, встаем и бежим к нему. Я заправляю волосы за уши и жду развития событий, стоя рядом с улыбающимся Хадсоном.

– И никакого тебе спасибо? – спрашивает он.

– Спасибо, – послушно благодарю его я.

– Дорогой, ты зря бегал за нами, – произносит Джордж. – В этой игре от нас нет никакого толку.

– Ничего подобного. – Хадсон смотрит прямо на меня. – Знаю, вы будете полезны. Надо только постараться. – Я улыбаюсь ему в ответ, и улыбка выходит у меня тоже немного дурацкой, потому что в моей груди разливается тепло, такое же, что я почувствовал, выпив как-то раз рюмку текилы, и я становлюсь более раскованным и сильным. Никто никогда не считал, что я могу быть хорош для чего-то спортивного. Ведь я театральный ребенок, неженка и едва способен бросить мяч. Даже мой папа сказал, что это не мое, когда мы стали перебрасываться мячом на заднем дворе, а соседи давились от смеха, глядя на нас. И Хадсон, разумеется, может видеть это. Может видеть мои накрашенные ногти и вялые кисти рук, но тем не менее он верит, что у меня все получится, если только я приложу хоть какие-то усилия.

Затем он убегает, а я поворачиваюсь к Джорджу:

– Слышал? Он божественен.

Монтгомери смотрит, как бежит Хадсон.

– Как бы то ни было, зад у него просто великолепный, – говорит он, скрещивая на груди руки.

– Я собираюсь бежать за флагом. – Я закрываю веер и засовываю его в задний карман. – Прикроете меня?

– Что? – недоумевает Джордж.

– Ты чокнулся? – ехидничает Монтгомери, но я, не успев ответить, оказываюсь у разделительной линии поля, уворачиваюсь от членов команды оранжевых, пытающихся осалить меня, и бегу к ярко-оранжевому флагу на вершине холма. И неожиданно понимаю, что МОГУ сделать это, могу сделать все, что захочу. И вот я уже у самого холма, вижу впереди Хадсона и быстро приближаюсь к нему, словно мы собираемся сделать это вместе, собираемся вдвоем захватить флаг, и он оборачивается и улыбается мне.

Я спотыкаюсь и падаю лицом вниз, кто-то салит меня, но Хадсон умудряется завладеть флагом и бежит с ним, пока кому-то не удается остановить и его. Он попадает в «тюрьму» и сидит на траве рядом со мной, улыбающийся, покрытый потом. И пахнет грязью и солнцем.

– Спасибо, что взял их на себя, – говорит он, поднимая кулак. Я понимаю, что должен ударить по нему своим кулаком, что я и делаю, хотя это кажется мне немного глупым.


– Ага, – киваю я. – Я упал нарочно.

– Ты действительно хорошо сыграл, – замечает он, и я не могу понять, поверил ли он в мою ложь, – Я же говорил, что у тебя все получится, если ты будешь стараться.

– Ты был прав.

Он выдирает пучок травы, а потом втаптывает его в землю.

– Знаешь, мы не обязаны быть такими, какими нас хотят видеть. Мы можем быть атлетами и супергероями. Можем быть сильными, и быстрыми, и агрессивными. Нужно просто засунуть в уши пальцы, перестать прислушиваться к окружающим и захотеть. Захотеть стать лучше, чем мы есть. И тогда мы сможем стать кем угодно.

– Ага. – Мне снова становится тепло, словно внутри меня звезды. Гадаю, а способен ли он почувствовать это. Гадаю, как вызвать у него такое же чувство.

– Вот и вы, лузеры. – К нам медленно подходит Эшли – судя по выражению лица, ей все тут безразлично. Она касается моего плеча и плеча Хадсона. В принципе, Эшли нравится эта игра, но она говорит, что предпочитает быть «шпионом» – делать вид, что ей все до лампочки, а тем временем тихонько подкрасться к флагу, засунуть его в карман и незаметно вернуться назад. Это ей еще ни разу не удалось, но она уверяет, что когда-нибудь у нее получится.

– Увидимся, друг. – Хадсон, бежит на нашу сторону и снова нацеливается на флаг противника.

– Увидимся, – повторяю за ним я.

– У тебя безумная улыбка, – фыркает, глядя на меня, Эшли.





Шесть




За ужином Брэд и Хадсон садятся рядом с нами, и мне даже не приходится подзывать их рукой. Все идет куда лучше, чем я надеялся. Единственное разочарование – это еда: сухие гамбургеры и подозрительно мягкая картошка фри, словно бы влажная. Но кому какое дело до плохой еды, раз здесь царит такая приятная атмосфера.

Лагерная столовая просто… удивительная. И к ней трудно подобрать другое определение. Снаружи это большой бревенчатый дом, но внутри каждое из бревен выкрашено в один из цветов радуги. Вместо флуоресцентных светильников – гирлянды рождественских лампочек всех цветов, а также белые подвесные лампы, которые сделала Джоан, – она слесарь по металлу. Каждая из них размером с большой надувной мяч, и все они похожи на звезды. Конечно, освещение в целом немного тусклое, но зачем рассматривать поглощаемую еду? Под «звездами» стоят темные деревянные столы, образующие квадрат, и каждый из нас может сесть где захочет. Блюда с едой и кувшины с прохладительными напитками передают друг другу, как за семейным ужином, а ребята, сидящие на диетах, могут подойти к кухонной двери и получить свою еду, и это просто потрясающе. Так что все тут похоже, опять же, на семейную трапезу под звездным небом. Я сижу рядом с Хадсоном, его кожа светится, и у меня возникает ощущение, будто я на романтическом свидании.

– Так жалко, что тебе пришлось рано уйти из бассейна, – говорит он. В столовой довольно шумно из-за ведущихся здесь разговоров, и потому, если говорить тихо, никто тебя не услышит. Он прижимает свое бедро к моему.

– Ага. Прости.

– Ничего страшного. И как тебе здесь? Круто, верно?

– Да. Я чувствую себя таким…

– Свободным?

– Точно.

Джордж толкает меня локтем, и я поворачиваюсь к нему. Он держит поднос с картошкой фри, я беру его и накладываю себе картошку на тарелку, а потом протягиваю поднос Хадсону, и он передает его дальше.

Он кладет картошку в рот, я вижу, как его губы сжимаются, и мне неожиданно очень хочется пить. Когда кувшин с напитком доходит до меня, я наливаю его себе и Хадсону, а затем передо мной оказывается поднос с бургерами, похожими на разогретые бургеры из «Макдоналдса». Я беру один.

– Когда я приехал сюда в первый раз, – говорит Хадсон, принимая у меня поднос и кладя на тарелку бургер, – это было так, будто… я вновь обрел способность дышать. Но я даже не знал, что до этого жил не дыша. И здесь так много самых разных квиров. До лагеря я считал, что все они, кроме меня, похожи на гомосексуалов в телевизоре.

Я смеюсь:

– Что, насмотрелся «Уилла и Грейс»?

– Да, и еще «Натурала глазами гея». Несколько месяцев тому назад они выпустили подростковую романтическую комедию, но ее не крутят нигде рядом с моим домом, и мне приходится ждать, когда она появится на Нетфликсе. А может, ее покажут и здесь. Если вечером идет дождь, мы смотрим кино.

– Правда? – Я отворачиваюсь от него, дабы он не понял, что это хорошо мне известно, и впиваюсь зубами в гамбургер. Вкус у него, как у картона.

– Ага. – Он слегка приникает ко мне. – Мы можем пойти в кинозал вместе.

– Ты приглашаешь меня на свидание?

– Ага, – улыбается он. – Приглашаю. Ты не против?

– Не против, – киваю я, чувствуя, как по всему моему телу разливается тепло. – Я обязательно пойду на свидание с тобой, когда будет идти дождь.

Он смеется:

– Тогда мне придется научиться вызывать дожди.

Я чуть не давлюсь картошкой, внезапно представив его в стрингах на вращающейся сцене под дождем из долларовых купюр.

– Ты в порядке? – спрашивает он, стуча по моей спине, и протягивает мне чашку с напитком. Я делаю глоток.