Лагерь

– Нет, послушай, Дал – прости, Рэнди. Это вышло у меня случайно.

– Давай просто помолчим, – повторяю я. Снова ложусь и отворачиваюсь от него.

– Эй, все вы! – доносится до нас сквозь пелену дождя крик Конни. – Нам нужна помощь в разжигании костра, будем рады, если кто захочет выбраться из палаток под навес.

Жду и смотрю, а пойдет ли он. Если пойдет, я останусь. Если останется, я пойду. Он не двигается, но потом мы одновременно поднимаемся.

– Ты хочешь помочь разжечь костер? – удивляется Хадсон. Я щурю глаза. Мы ходили с ним в одни и те же походы, занимались одним и тем же под руководством Конни, но теперь, когда он знает, что я – театральный ребенок, то я для него всего лишь боящаяся дикой природы принцесса. И не поймите меня неправильно, я могу быть замечательной принцессой – я отлично выгляжу в тиаре, – но я умею делать все, что умеет делать он, и при этом оставаться принцессой.

– А ты что, думаешь, я не знаю, как это делается?

– Нет, – быстро отвечает Хадсон. – Пойдем поможем.

Я выхожу за ним под дождь, который с каждой минутой усиливается. Скоро мир вокруг станет невидимым.

Мы пробираемся по, к счастью, лишь немного пачкающей земле туда, где между деревьями натянут ярко-желтый брезент. Он большой, но все же недостаточный для того, чтобы укрыть от дождя всех, кто соберется около огня. Почва здесь песчаная, усеянная камнями, а брезент, похоже, натянули быстро, и он не успел промокнуть. Карл находится в середине сухого пятачка – выкладывает камни вокруг небольшой ямы. Рядом с ним – сухая и сохнущая древесина. Остальные стоят и смотрят на него, но кажется, большинство ребят предпочли остаться в палатках.

– Нам нужно еще камней! – кричит Карл. И я бегу под дождь, прочь от Хадсона, чтобы найти эти самые камни. Моя одежда быстро промокает, ботинки становятся холодными и расхлябанными. Земля здесь – сплошная грязь, и, должен признать, я недостаточно осмотрителен. Из-за дождя все перед глазами расплывается, и я чувствую, что земля пытается засосать мои ботинки, и, шагая вперед, стараюсь поднимать ноги как можно выше… а затем с таким же усилием опускаю их. Может, я делаю так потому, что это помогает, если ты злишься. А я злюсь. Злюсь на Хадсона за его слова, злюсь на себя за мой идиотский план, злюсь на погоду за дождь, на весь мир, потому что нам приходится жить в одной палатке, и опять на Хадсона за его странный легкий флирт. К чему это было?

И, может, потому, что я так охвачен злостью, я теряю осторожность и соскальзываю в канаву. Канава неглубокая, но края у нее скользкие и грязные, и, очутившись на дне, я спотыкаюсь о корень и падаю. Я не слышу ни треска, ни щелчка, но что можно услышать под таким ливнем? Знаю лишь, что мне больно. Очень. Мои слезы перемешиваются с льющимся дождем. Сажусь и пытаюсь встать, но тут так скользко, и нагрузка на поврежденную ногу причиняет мне сильную, пронзительную боль. И я понимаю, что очутился в безвыходном положении.

– Помогите! – кричу я. Но из-за дождя мне опять ничего не слышно. И я сомневаюсь, что кто-то слышит меня. Так я и умру под дождем, в канаве. Хадсон вернется в палатку, меня там не окажется, и он решит, что я потеснил обитателей какой-нибудь другой палатки, а может, ему будет все равно и он обрадуется, что я ушел, и никто не скажет Конни, что я потерялся, и я просижу здесь под дождем всю ночь, утопая в грязи и умирая от переохлаждения. И я уже чувствую, что весь дрожу.

– Помогите! – пробую я еще раз.

– Привет? – доносится до меня чей-то голос сквозь дождь.

– Да! Привет! Я споткнулся и упал. Пожалуйста, помоги мне добраться до моего лагеря, – прошу я, пытаясь убрать воду из глаз, чтобы разглядеть, кто передо мной. – Осторожно, здесь яма.

Он подходит ближе и осторожно сползает в нее.

Это Хадсон. Потому что кому еще здесь быть?

– Ничего себе! – таращится он на меня. Я весь в грязи, я знаю это. – Что случилось?

– Я поскользнулся, – отвечаю я, отчаянно желая, чтобы на его месте оказался кто-то другой. – Ты можешь привести Конни?

– Не-а, перестань. – Он встает на колени в грязь рядом со мной и обхватывает моей рукой свое плечо.

– Просто приведи сюда Конни, – стою на своем я, но он уже поднимается, держа меня на руках. Мне приходится прильнуть к нему, когда он идет по канаве, и скоро он находит пологий склон, по которому можно выбраться наверх. – Спасибо, – тихо благодарю его я, злясь теперь на то, что он оказался хорошим парнем – ведь он спас меня.

– Ага. Ты в порядке?

Пытаюсь встать на больную ногу, поскольку мы выбрались из грязи и земля здесь более твердая. И теперь это получается у меня гораздо лучше. Просто острая боль в лодыжке. Игнорирую его нерешительное «Пожалуйста, не надо», забираю у него свою руку и направляюсь в лагерь.

– Рэнди, подожди. – Я могу идти, но не быстро, и он идет рядом со мной. – Ты опять упадешь.

– Ну да, потому что я фифа, неспособная поставить одну ногу перед другой, если только не дефилирую по подиуму, верно?

– Что? Нет. Я имел в виду, что ты уже один раз поскользнулся, так что теперь будь осторожен.

– Справлюсь. Знаю, ты считаешь меня слабохарактерным, трясущим кистями стереотипным геем, но я ходил в те же походы, что и ты. – Я не кричу, но говорю достаточно громко для того, чтобы он услышал меня сквозь шум дождя.

– Я знаю, Рэнди. Я просто хотел сказать, что сейчас… скользко.

– Со мной все хорошо. – Теперь я иду впереди, он держится на шаг позади меня, наконец мы добираемся до лагеря и я сажусь у костра.

Конни замечает измазанного грязью меня и подходит со словами:

– Что произошло?

– Я поскользнулся.

– Он подвернул ногу, – ставит ее в известность Хадсон. – И не может встать.

– Понятно. Сходи за аптечкой, – просит она его. – И принеси несколько полотенец, чтобы обтереть с тебя грязь. – Он бежит к Черному Мешку, печально знаменитому тем, что в нем лежат бесчисленные презервативы, латексные салфетки и смазка (вожатым известно, что творится в этих походах), равно как и аптечки. Мешок стоит открытым все выходные, и народ может пользоваться всем этим.

Конни берет мою ногу и кладет ее на сумку-холодильник, чтобы она оставалась поднятой, а потом прикасается к ней в нескольких местах. Я морщусь, но совсем немножко.

– Думаю, ты ее слегка подвернул, – говорит она, когда Хадсон возвращается с полотенцами. – Он вытирает себя, а увидев ранку на моей коленке, немедленно начинает вытирать и ее.

– Спасибо. – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал не слишком дружелюбно.

– Не за что, – отвечает он, беря из аптечки лейкопластырь и заклеивая ранку.


– К утру будешь как новенький, – заверяет меня Конни. – Но ты все-таки немного походи с пластырем. И никаких больше камней, договорились? И, Хадсон, помоги ему спустя какое-то время добраться до палатки, так, на всякий случай, о’кей?

– Он не обязан…

– Ага, – перебивает меня Хадсон. – Конечно.

Конни возвращается к яме для костра, которая теперь потихоньку оживает – из нее начинает идти дым, он собирается под брезентом и слегка щиплет мне глаза.

– Спасибо, что помог, – обращаюсь я к Хадсону.

Он сидит рядом со мной.

– А что я, по-твоему, должен был сделать? Оставить тебя там?

– Не знаю.

– Ты действительно считаешь, что я способен на такое?

Я вздыхаю:

– Нет.

– Хорошо.

Какое-то время мы сидим молча.

– Ну, я собираюсь помочь с костром. Не возвращайся без меня в палатку, ладно?

Он кладет руку мне на плечо, и секунду мне кажется, что он хочет поцеловать меня в щеку, как имел обыкновение делать это прежде, и по его глазам я вижу, что он думает о том же, но вместо этого идет к костру. Смотрю, как он складывает ветки, и думаю, что, может, я вел себя как придурок. Ведь он же помог мне. Я упал. Это было гуманно с его стороны. Так и нужно было поступить.

«Но это абсолютно ничего не значит, – напоминаю я себе. – Просто он повел себя как порядочный человек». И, кроме того, я не хочу, чтобы это что-то значило. Я хочу пойти спать и больше не думать о нем.

– У нас есть хот-доги! – кричит Конни тем, кто в палатках. – Хот-доги и печенье с зефиром. Идите сюда и приготовьте себе ужин!

Народ начинает выбираться из палаток и с визгом несется под навес, стараясь хоть как-то укрыться от дождя. Многие ребята поскальзываются на мокрой земле. Все собираются вокруг Конни, хватают хот-доги, насаживают их на веточки, которые раздобыли в лесу, и начинают жарить на огне еду. Марк и Кристал раздают булочки, и скоро к костру выстраивается очередь. Джордж и Эшли видят меня и приносят мне прутик, а после того, как я рассказываю им, что со мной случилось, помогают пододвинуться к огню.

– Значит, он пришел тебе на помощь? – вздергивает брови Эшли. – Под дождем?

– Он услышал мои крики. На его месте так поступил бы любой.

– Просто это очень похоже на… Джейн Остин. А может, на Хитклиффа? Ну что-то в этом роде.

– Дорогая, – останавливает ее Джордж.

– Прошу прощения. Это не было чем-то из ряда вон. Хочешь, я поджарю тебе сосиску?

– Ага. Поджарь, пожалуйста.

Джордж и Эшли готовят мне хот-доги, а потом зефир, поскольку мне негде сесть рядом с костром.

Кристал достает гитару и пытается что-то сыграть, но по навесу барабанит дождь, и ее практически не слышно.

– Если я простужусь, – сидящий рядом со мной Джордж слизывает с пальцев шоколад и зефир, – то буду очень зол.

– Марк раздает жевательный витамин С всем участникам спектакля. – Киваю Марку, высматривающему актеров и других членов команды и заставляющему их взять таблетки с апельсиновым запахом (я получил такую таблетку первым).

– Эй, Рэнди, – обращается ко мне Хадсон. – Ты готов идти в палатку?

– А ты не собираешься остаться здесь?

– Зачем?

Пожимаю плечами, киваю и позволяю ему помочь мне подняться, хотя нога теперь почти не болит. По пути в палатку прихватываю несколько бутылок воды. Мы изрядно промокли и когда оказываемся в палатке, Хадсон достает из рюкзака полотенце и начинает вытирать себя и палатку – там, где мы ее намочили. А затем снимает рубашку.

При виде его влажной кожи я сглатываю и быстро отвожу взгляд. Может, романтика и исчезла из наших отношений, но только не похоть, по крайней мере с моей стороны. Он по-прежнему верх совершенства, его тело по-прежнему кажется высеченным из камня, названия которого я не знаю. Я тоже стягиваю с себя рубашку и расстилаю ее в углу, чтобы она высохла. Я слышу, как он расстегивает молнию на шортах, и этот звук кажется мне невероятно громким, невзирая на дождь. Смотрю в окно, хотя из него ничего не видно. Позади меня раздается какой-то шорох.

– Можешь повернуться.

Поворачиваюсь и вижу, что он уже в спальном мешке. В углу палатки его ботинки, грязные шорты и белье – тоже разложены для просушки.

– Ты мог повернуться и пораньше.

Я пристально смотрю на него: