Кузены

— Но зачем? И как?

Дядя Арчер смотрит на пустой стакан с таким выражением, словно желал бы видеть его снова наполненным, причем чем-то покрепче воды.

— Все началось с Эдварда… Эдвард Франклин, помните?

Мы все киваем. Милли уже пришла в себя и с самодовольной ухмылкой слегка подталкивает меня локтем в бок — типа не зря пыталась выйти на того всю неделю.

— В общем, прошлой зимой в Бостоне нас познакомил общий друг, и у нас завязались отношения. Когда я узнал, где Эдвард работает, мне это показалось знаком свыше. Я постоянно думал о нашей семье, о доме, и… Словом, решил вернуться на остров. Но я не мог просто взять и заявиться сюда под настоящим именем. Поэтому попросил Эдварда устроить меня барменом в курортном отеле. И обратился к Робу — нельзя ли мне пожить у него под видом иногороднего друга, пока я пытаюсь сориентироваться, что делать дальше.

— Дальше? — повторяю я.

Дядя Арчер криво улыбается.

— Сперва я как дурак думал, что однажды просто столкнусь с матушкой, вся ее злость тут же растает как лед и желание воссоединиться окажется обоюдным. Но ничего такого не случилось. За все это время я ее ни разу даже мельком не увидел. Она стала настоящей затворницей. Даже когда появляется в курортном отеле по делам, то встречается лишь с избранными.

Я чуть подаюсь вперед.

— Дядя Арчер, так о чем речь в письме? — Он недоуменно хмурится, и я напоминаю: — Ну, которое послал Дональд Кэмден. «Вам известно, что вы сделали». Вы, э-э… знаете, что сделали?

— Ни малейшего представления. — Он беспомощно разводит руками. — Никогда не мог понять, что она имела в виду. Все бы отдал, чтобы узнать.

То же всегда говорил папа, и я нисколько не сомневалась в правдивости его слов. Однако теперь, зная, каким двуличным он может быть, я смотрю на него уже по-другому и припоминаю, как чуть заметно он отводил при ответе глаза, как сжимались у него челюсти и раздувались ноздри. Остается только гадать, что скрывалось за этой непроизвольной мимикой. В то же время на лице дяди Арчера я, как ни всматриваюсь, не могу найти ничего подобного — только грусть и недоумение.

— А вы не пытались встретиться с бабушкой? — спрашиваю я.

— Конечно, я постоянно об этом думал. Но чем дольше я был здесь, тем больше понимал, что занимаюсь самообманом. Она уже никогда не впустит никого из нас в свою жизнь. Ни меня, ни Адама, ни Андерса, ни Аллисон. Что бы ни случилось тогда, за двадцать с лишним лет решимость матери порвать с нами нисколько не притупилась. Мы давно перестали быть частью Стори. А потом, Обри, мне попалась статья с твоим именем.

Я удивленно склоняю голову набок:

— Статья?

— Да, в «Ю-эс-эй тудэй», об участии вашей команды по плаванию в национальных соревнованиях. Я прочел, и меня снова будто током ударило — как же мы все отдалились друг от друга! Просто ужасно так мало знать о тебе. Моя племянница — выдающаяся спортсменка, а я даже не в курсе!

— Ну уж выдающаяся… — Я чувствую, что краснею. — Это все команда…

— Все равно громадное достижение! — возражает дядя Арчер, и я смаргиваю вдруг подступившие слезы. Отец тогда даже не присутствовал. Сказал, что плохо себя чувствует, а скорее всего, просто не захотел оказаться в одном месте с женой и любовницей. — Я был очень горд за тебя, хотел поздравить, но побоялся, что это будет выглядеть странно — вот так вдруг, ни с того ни с сего. Мы ведь практически незнакомы. Потом я подумал о матушке — она ведь никого из вас вообще никогда не видела. Я сказал Эдварду: а вдруг, познакомившись с внуками, она бы поняла, какую ошибку совершила, отказавшись от всей своей семьи? Тогда-то мне в голову и пришла идея.

Милли все время разговора держала язык за зубами, но здесь не сдержалась.

— Идея притащить нас сюда под ложным предлогом? — перебивает она.

Тон сказанного, правда, не так резок, как слова, и дядя Арчер только грустно улыбается.

— В голове у меня это звучало куда более благородно, но — в общем, да. Если коротко, то именно так. Эдвард все равно собирался уезжать отсюда, так что я уговорил его пригласить вас от имени матери. — Он откашливается. — Я, э-э… не в лучших отношениях с вашими родителями, так что их не стал посвящать. Решил, что они простят мне обман, если план сработает.

У меня уже голова начинает болеть от попыток осмыслить обрушившуюся на нас информацию.

— А в местную газету тоже вы сообщили?

— Да, — признается дядя Арчер. — Подумал, что это даст вам больше времени — матушка очень заботится о соблюдении приличий. Никак не ожидал, что вы встретитесь с ней в первый же день. Но я рад, что так случилось, потому что вышло ведь по-моему, правда? Она действительно захотела узнать вас поближе. Пригласила в Кэтминт-хаус и на летний бал…

— Да, после того как две недели нас игнорировала. Больше похоже, что она пытается сохранить лицо, чем на самом деле установить с нами контакт. — Милли качает головой, нахмурившись: — Но я пытаюсь понять — каков дальнейший план? Она ведь рано или поздно поймет, кто нас сюда вытащил.

Дядя Арчер глядит на нее с недоумением.

— Ну да, конечно. Я сам собирался все рассказать после бала. — Он трет ладонью лицо. — В письме, скорее всего. Вряд ли матушка пожелает меня увидеть.

Милли смотрит на дядю Арчера так, будто у него выросла вторая голова.

— Но она же разозлится на вас за обман! И ни за что не восстановит в правах наследования!

Тот морщит лоб.

— В правах наследования?

— Ну да. Не впишет снова в завещание. Не сделает наследником, — поясняет Милли. — Разве вы не этого добиваетесь? Моя… наши родители ни о чем другом и не мечтают. Так ведь? — добавляет она, взглянув на меня и потом на Джону.

— Да, э-э… мои уж точно, — слегка поперхнувшись, подтверждает тот.

— И мои, — говорю я.

— Ну… — моргает Арчер. — Наверное, это прозвучит наивно, но я правда хотел только, чтобы ваша бабушка с вами познакомилась. А вы — с ней.


После его слов на минуту повисает тишина. Я с трудом могу поверить в услышанное — чтобы одного из Стори не волновало утраченное состояние? Это идет вразрез со всем, что мне известно о семье отца. Однако я действительно не могу представить, как текущая ситуация может обернуться дяде Арчеру на пользу. Даже если бабушка в конце концов примет нас с распростертыми объятиями — а это уже очень большое допущение, — все равно она будет чувствовать себя одураченной младшим сыном. А, как мы знаем, она не из тех, кто легко прощает.

— В любом случае, как только я покажусь на работе, меня, скорее всего, выкинут отсюда. — Дядя Арчер вздыхает, глядя в пол. — Поэтому я и избегал там появляться в последнее время. Ну, в каком-то смысле…

— Почему? — спрашиваю я, потом припоминаю, что он сказал Робу в самом начале: «Меня все равно уже раскрыли». — Вас кто-то здесь узнал?

Дядя Арчер кривит лицо.

— Фред Бакстер. Надо же было именно на него напороться! Наш семейный врач. Сейчас у него деменция. Я столкнулся с ним в аптеке на прошлой неделе. Он торчал там с потерянным видом — видимо, от сиделки сбежал. Я предложил пойти поискать ее, а он мне: «Не нужно, Арчер, спасибо, я хотел бы побыть один». — Он качает головой. — Я-то думал, старик не в состоянии найти дверь, а он, единственный на всем острове, кто увидел мое истинное лицо. Спросил, где я остановился на острове, и… Меня это так врасплох застало, что я правда назвал ему адрес.

— Он мог все забыть, — говорю я утешающе. — Мы виделись — у него очень плохо с памятью.

— Вы встречались с доктором Бакстером? — удивляется Арчер.

— Сомневаюсь, — одновременно с ним произносит Джона.

Я перевожу взгляд с одного на другого, но Джона ничего больше не говорит, так что я отвечаю дяде:

— Скорее с его внучкой, но он… тоже там был.

Тут я умолкаю, потому что не имею ни малейшего желания погружаться в омут пересказанных Хейзел отвратительных слухов.

Дядя Арчер в замешательстве.

— Допустим, но… да не важно, запомнил меня Фред Бакстер или нет. Как только я все расскажу матери, только вы меня тут и видели. — Он наклоняется вперед, уперев локти в колени, на лице вдруг проявляется безграничная усталость. — Вы, наверное, считаете меня чокнутым. Может, так оно и есть. Но я правда хотел как лучше.

У меня гудит телефон. Я машинально достаю его из кармана и без особого интереса смотрю на экран, но, увидев, от кого сообщение, впадаю в ступор.

«Томас: Как жизнь?»

Я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Выкроил наконец-таки немного времени для меня. Почему именно сейчас, после двух недель молчания, а, Томас? Хотя я знаю почему — потому что я перестала о нем думать.

Он всегда это чувствует. Годами я только и делала, что вилась вокруг него, сама получая взамен жалкие крохи, и менялось что-то только тогда, когда я начинала уделять ему меньше внимания. Даже если это было ненамеренно. Например, в прошлом году он не хотел идти со мной на весенний школьный бал, потому что «танцы — это скучно». Однако стоило мне заметить, какие красивые темно-карие глаза у новенького, с которым меня поставили в пару на биологии… Я ни разу даже не упомянула его имени, но мой парень тут же ощутил, что я уже не так зациклена на нем самом. И вдруг оказалось, что на бал мы все-таки идем — причем как будто так и задумывалось с самого начала.

Томас начинал беспокоиться, только когда переставал чувствовать должный, по его мнению, уровень обожания. Совсем как… О господи! От пришедшей вдруг в голову мысли меня чуть наизнанку не выворачивает. Не только от отвращения к самой себе — как я могла столько времени терпеть такое? — но и оттого, что до меня только теперь доходит: фактически я все эти годы встречалась с более юной версией своего отца.

Милли снова толкает меня локтем, возвращая к реальности.

— Ты согласна, Обри? — спрашивает она.

Я недоуменно моргаю, обводя комнату взглядом. Все смотрят на меня, кроме дяди Арчера. Он совсем обмяк на диванных подушках, как будто весь всплеск энергии ушел на разговор и теперь окончательно иссяк.

— С чем?

— Мы решили, что утро вечера мудренее и лучше продолжить завтра, — поясняет Милли.

— Я просто… — Дядя Арчер неуклюже взмахивает рукой, сшибая стопку конвертов со столика у дивана на пол. — Это еще что?

Я наклоняюсь подобрать их.

— Твоя почта, — отвечает Роб, впервые за вечер выказывая какой-то намек на раздражение. — На том самом месте, куда я ее все время кладу.

— А, там все равно один мусор, — бормочет дядя Арчер. — Извещения, счета и прочая муть.

Я перебираю конверты в руках.

— Здесь какое-то письмо, — замечаю я, вытаскивая один с аккуратной надписью «Арчеру Стори». Ни марки, ни адреса — его просто бросили в почтовый ящик.

— Да? — Дядя Арчер удивленно берет конверт и открывает его. — Кто, черт возьми, может мне писать? Никто не знает, что я здесь, кроме…

Внутри оказывается единственный листок бумаги. Дядя Арчер читает хмурясь все сильнее.

— Это… ничего не понимаю…

— Что там? — Я выдергиваю письмо из ослабевших пальцев, переворачиваю и пробегаю глазами короткие строчки. Подняв голову, встречаю взгляд дяди, такой же озадаченный, как и мой. — Похоже, он все-таки запомнил.

— Кто? — спрашивает Милли. — Что запомнил?

Я вопросительно приподнимаю брови, продолжая смотреть на дядю Арчера. Тот кивает, и я читаю вслух:



Арчер,

После нашей встречи я места себе не нахожу.