Кузены

Пока Милли ведет курортный «Джип», я пролистываю последние сообщения от Джей-Ти. Я не сказал ему, что она меня раскрыла, в надежде на помилование, которое в итоге и получил, но о приглашении Милдред упомянул. И он вовсе не обрадовался перспективе нашего близкого общения. Судя по нарастающему напряжению в репликах, он даже не предполагал, что до этого может дойти:



Притворись, что заболел, и не ходи на завтрак,

И на бал тоже.

Заляг на дно, пока про тебя не забудут.

Все равно это не всерьез, это всего лишь игра.



Почувствовав прилив горького удовлетворения, я убираю телефон, не ответив. Почему? Потому что если бабуля не затеяла какую-то игру, а действительно хочет допустить внуков в свою жизнь, то Джей-Ти в шаге от того, чтобы лишиться целого состояния. У меня есть несколько одноклассников вроде Милли, у которых большой дом, хорошие машины, и поступление в колледж для них не проблема. Однако Милдред Стори — это уже совершенно другой уровень. У нее денег просто до хрена и больше. Если Джей-Ти получит даже небольшую часть, его семья будет обеспечена на всю жизнь. И я, когда соглашался на сделку с ним, поклялся себе, что не допущу этого.

Я не рассказал Милли всей правды, когда она взяла меня за глотку с моими водительскими правами. Иначе мне уже пришлось бы паковать вещички. По-настоящему я согласился подыграть Джей-Ти не из-за обещанной платы или каникул на курорте. Не каждый день представляется возможность обломать кого-нибудь с получением многомиллионного состояния — тем более речь идет о род-айлендской ветви семейства Стори. Лично к Джей-Ти у меня претензий нет — он, конечно, тот еще дурак, но в основном безвредный. Соблазняя меня этой работой, он держался с высокомерием богатенького мальчика, бросающего какие-то крохи взамен того, что моя семья потеряла из-за его отца. «Без обид, Джона, ладно? Всякое случается».

Само по себе ничего не случается. Джей-Ти — черт с ним. А вот его отец… Того я просто ненавижу. И Джей-Ти должен был это понимать. То, что он все равно предложил мне поехать вместо него, доказывает, как плохо он, несмотря на полученные из книг знания, разбирается в людях. Он увидел только отличную работу на лето для того, кому нужны деньги, а я — возможность навсегда лишить Андерса Стори шансов заполучить семейное состояние. За такое я бы и бесплатно взялся.

С того самого дня, как мы с Джей-Ти ударили по рукам, я предвкушал возможную встречу с Милдред. Я собирался, если все же окажусь перед ней, выставить себя полным придурком и держаться как можно оскорбительнее, чтобы приоткрывшаяся было перед род-айлендскими Стори дверь тут же с треском захлопнулась. И чтобы Андерс узнал, из-за кого это случилось, и пожалел бы, что связался с нашей семьей.

Когда в первый же день Милдред вдруг явилась нам в офисе Карсона, я был застигнут врасплох и не успел ничего сказать, прежде чем она нас отослала. Потом меня вычислили, и казалось, все уже кончено. Теперь, похоже, у меня снова появился шанс. Вот только…

Когда я вижу, как сквозняк из полуоткрытого окна треплет волосы Милли, мне уже не так хочется мстить. Мне вообще не приходило в голову, что Милли и Обри станут волновать меня каким-то образом. Однако я мало встречал таких хороших людей, как Обри, а что касается Милли… Ну… Она, конечно, начала придираться ко мне еще на пароме. И, несмотря на все стычки, кажется, она нравится мне…

Я не хочу им все испортить. Вдруг из-за меня у них тоже ничего не выйдет и они меня возненавидят?

— О господи! — По тону Милли мне сперва кажется, что она прочитала мои мысли. «Джип» замедляется. — Похоже, это Кэтминт-хаус!

Я поднимаю глаза. Милли останавливает машину — перед нами открывается вьющаяся лентой вдоль берега дорога, а дальше… Ничего себе! На краю отвесного утеса, поднимающегося прямо из океана, высится огромный особняк. Его строгий белый силуэт контрастирует с неровностью черных скальных уступов. Часть, которая нам видна, — это почти сплошные окна от пола до потолка, сверкающие на летнем солнце. Металлом блестят идущий по периметру крыши балкончик с перилами и ограда вокруг плоской площадки у стены, где, бьюсь об заклад, расположен невероятной величины бассейн. Вид оттуда, наверное, просто потрясающий.

Я не особо разбираюсь в архитектуре, но тут даже я в восторге. Я уж не говорю о размерах этого домины — с виду он не меньше всего курортного отеля. И это для одного-единственного человека! У меня сжимается сердце. И снова меня охватывает желание не позволить Андерсу Стори вернуться сюда. Надеюсь, он сдохнет, прежде чем сможет опять переступить порог дворца, где вырос. Даже если для этого мне придется самому прикончить негодяя.

— Невероятно, — выдыхает Милли, и мои кровожадные мысли тут же испаряются. Почти.

— Вот бы посмотреть, как там внутри… — добавляет Обри.

Чем больше я с ней общаюсь, тем больше вижу, что ее-то деньги вообще не заботят. Все, что ей нужно, — чтобы хоть кому-то в этой ненормальной семейке было на нее не наплевать.

— Думаю, в воскресенье увидим, — небрежно откликается Милли, но в ее голосе чувствуется напряжение. Она выжимает газ, и скоро Кэтминт-хаус пропадает из виду.

Чего хочет Милли — понять сложнее. Когда она рассказала на пароме, что мать купила ее бриллиантовым ожерельем, моей первой мыслью было: «Обычная пустышка. Гоняется за блестящими побрякушками, совсем как ее дядя Андерс». Однако к тусовке мажоров в «Тауи» Милли и не подумала примкнуть, хотя могла бы — этот скользкий сенаторский сынок, Рид Чилтон, явно на нее запал.

Несколько минут проходят в молчании, потом машина сворачивает на подъездную дорожку, такую длинную и извилистую, что сам дом Бакстеров, огромный, в колониальном стиле, открывается, только когда мы проезжаем уже добрую половину.

— Ух ты, класс! — восклицает Обри. — Я посмотрела в интернете — первоначально он принадлежал капитану китобойного судна. Историческая достопримечательность.

— Посмотрела в интернете? — удивленно повторяю я. — Шпионишь?

Она пожимает плечами:

— Хейзел кучу всего о нас знает. Так будет хотя бы честно.

Милли протискивается мимо черного «Рейнджровера» и заезжает на стоянку.

— Ну, в общем, говорить ведь будете вы, так? — уточняю я, когда мы вылезаем из машины.

— Да я даже не знаю, — беспечно бросает Милли. — Смотря какие вопросы Хейзел будет задавать. Дядя Андерс — очень любопытный представитель семьи Стори.

Мой обеспокоенный вид ее явно забавляет.

Обри нажимает на кнопку звонка. Изнутри слышится приглушенное «Иду!» и звук шагов. Дверь распахивается, на пороге стоит Хейзел.

— Привет! — Она сторонится, пропуская нас. Ее глаза обегают всех троих, и я побыстрее опускаю взгляд. — Вы как раз вовремя. Думаю, мы можем поговорить в гостиной, не против? Дедушка уже там.

— Конечно, — откликается Обри.

Мы идем за Хейзел по коридору, увешанному портретами — похоже, это все члены одной семьи на протяжении нескольких поколений.

— Вы с дедушкой тут вдвоем живете? — спрашивает Милли.


Мы минуем роскошно обставленную комнату, где даже стулья как будто из музея. Хорошо, что разговор пройдет не здесь — он и без того обещает быть непростым.

— Нет, еще мама. Она переехала сюда пару лет назад, когда они с папой развелись, — поясняет Хейзел. — Только летом она обычно путешествует, пока я на каникулах и могу побыть с дедушкой. У нас есть постоянная сиделка, но, когда рядом никого из родных, его деменция усиливается, — добавляет она, понизив голос.

— Но сейчас, ты говорила, ему лучше? — с надеждой шепотом уточняет Обри.

— Намного, — подтверждает Хейзел.

Мы входим в залитую солнцем комнату, обставленную куда проще остальных. Вдоль ярко раскрашенных стен расставлены диваны, в уголке самого большого сидит доктор Бакстер. Перед ним на деревянном подносе стоит чайный набор. Старик поднимает глаза — его взгляд разительно отличается от того, который мы видели при нашей первой встрече. Острым его, конечно, не назовешь, но он гораздо более сфокусирован и осмыслен.

— Дедушка, пришли младшие Стори, — говорит Хейзел, подходя к нему и подливая чаю в чашку. — Это Обри, вот Джона и Милли.

— Очень рада снова вас видеть, доктор Бакстер, — улыбается ему последняя. Обри повторяет за ней, а я, сунув руки в карманы, стараюсь не встречаться с ним взглядом. Операция «Невидимка», приступить к выполнению.

— Бог ты мой, — слабым голосом произносит старик. — Я было решил, что неверно тебя понял, Хейзел. Но они и правда здесь.

Подняв глаза, я вижу, что он немного встревожен, но затем ему удается выдавить натянутую улыбку.

— Чудесно, чудесно. Прошу простить, что не встаю, чтобы поздороваться с вами. Я уже не так твердо держусь на ногах, как когда-то.

— Хотите чаю или еще чего-нибудь? — предлагает Хейзел.

Я качаю головой, Милли и Обри бормочут: «Нет, спасибо».

— Тогда присаживайтесь, где вам удобно. — Хейзел делает неопределенный жест, сама устраиваясь рядом с дедом.

Я выбираю место как можно дальше от него. Обри, наоборот, опускается на краешек дивана справа, так что их разделяет только небольшой столик.

— Я дочь Адама, — поясняет она с доброжелательной улыбкой. — Он часто рассказывал, как вы помогли ему восстановиться после травмы колена в старших классах.

— Ах да… — Доктор Бакстер облизывает пересохшие губы. — Адам был очень целеустремленным юношей. Да, очень.

Обри собирается еще что-то сказать, но Хейзел опережает ее.

— Вот о чем я хотела спросить, — беря лежащий рядом на подушке блокнот и вытаскивая ручку из корешка, начинает она. — Каково вам было расти, зная, что ваша жизнь могла сложиться совершенно иначе, если бы не разрыв бабушки и родителей?

— Ого, — моргает Милли, хлопая своими знаменитыми ресницами. — Сразу берешь быка за рога, да?

На губах Хейзел появляется извиняющаяся улыбка, но ручка по-прежнему наготове.

— С точки зрения социологии крайне интересно, как знание о теоретически возможной иной жизни может повлиять на стремления и цели нового поколения.

Я стараюсь вжаться в кресло. Милли рядом со мной, напротив, выпрямляется.

— Знаешь, что еще интересно? Как считают люди на острове — что произошло между нашей бабушкой и родителями? Мне бы очень хотелось узнать мнение местных по этому поводу.

— Правда? — Хейзел неловко усмехается. — Господи, там такое иногда сочиняют — умереть и не встать…

Слева слышится громкий звяк — доктор Бакстер, шумно отхлебнув чаю, слегка промахивается чашкой мимо блюдца.

— Не важно, — откликается Милли.

Хейзел задумчиво подергивает сережку в ухе.

— Ну, самая распространенная теория — что смерть мужа сильно подействовала на вашу бабушку. Вплоть до того, что на какое-то время она стала практически отшельницей и ни с кем не виделась, за исключением детей. А потом и с ними перестала. Но дедушка много лет знал миссис Стори и никогда не считал, что у нее есть какие-то психологические проблемы. Верно, дедушка? — Хейзел повернулась к доктору Бакстеру.

— В общем, да… — неуверенно отвечает тот.

Вид у него такой, словно ему от этого разговора не по себе даже больше, чем мне. Интересно… Забыв об осторожности, я подаюсь вперед, чтобы лучше разглядеть лицо старика. Движение привлекает его внимание, он поворачивается и хмурится. Лоб собирается в глубокие складки.

— Ты совсем не похож на Андерса.

Черт! Я снова вжимаюсь в кресло.

— А еще что говорят, Хейзел? — поспешно вмешивается Милли. — Из серии «умереть и не встать»?

Та бросает на меня взгляд, и я, как бы задумавшись, тру лицо ладонью. Хотя на самом деле просто пытаюсь спрятаться от ее глаз.

— Ну, вот как раз к словам дедушки про Джону… — раздумчиво говорит Хейзел. — Он ведь действительно не похож на Андерса, верно? А тот всегда отличался от других Стори. Некоторые считают, что он на самом деле якобы внебрачный сын Абрахама, которого тот взял в семью против воли жены. И Милдред, когда муж умер, пыталась лишить наследства только Андерса, но остальные уехали из солидарности с ним.

— Исключено, — откликается Обри мгновенно, так что я невольно фыркаю.

— Да уж, — подтверждает Милли.

— А некоторые версии просто ужасные, — продолжает Хейзел. — Например, ходит мерзкий слушок, что Аллисон забеременела от одного из братьев. Остальные пытались это скрыть, но Милдред узнала и пришла в ярость. И якобы ребенок до сих пор…