Кубанский огонь
Часть 31 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Отдельный корпус пограничной стражи безграничной кражи, – привел известную поговорку сыщик. – Как фамилии обоим?
– Отцов товарищ – Брен-фон-Бреннер. Таможенника зовут Рогойский.
Сыщик записал и дал знак: можете продолжать.
– В Варне нас ждали и устроили сначала в казармах артиллерийской бригады. Ну, показали мы на полигоне, что умеем. Дома Рябоконь три пота согнал с нас, с меня и Острикова, все учил стрелять. Много раз выезжали мы в степь, наловчились будь здоров. И устроили братушкам представление. На расстоянии триста метров подбили капонир с пулеметом вторым выстрелом. Потом зажгли деревянный балаган. Меняли позицию, поражали цель из окопа и из оврага, бросали бомбу за сорок метров перед собой. Болгары были в восторге. Еще бы: ручная мортира, которая может сопровождать атакующую цепь пехоты.
Три дня мы ждали решения, и оно нас удивило. Нам предложили испытать пламенемет в настоящих боевых условиях. В Турецкой Фракии есть город Девин, он стоит почти на самой границе. Местность горная, навесным огнем стрелять удобнее всего. Болгары показали нам пикет, который укрывался на обратном склоне хребта. С границы его было не видать. А начальник пикета очень уж досаждал болгарской пограничной страже. Уф…
Деликатный вытер вспотевшее лицо рукавом и продолжил:
– До сих пор страшно ту ночь вспоминать. Мы вдесятером проникли на османскую территорию: семеро болгар и трое русских, еще засветло. Провели разведку, обнаружили казарму, нацелили бомбомет и затаились. Лука Степанович лично наводил, ошибиться было нельзя. Турки ленивы и службу несут отвратительно, оттого никто не заметил наших приготовлений. Когда стемнело, Рябоконь пустил три бомбы в радиус десять метров. Сначала гранатой он разрушил казарму. Потом продолжил осколочной, а закончил зажигательной. Все точно в цель. Люди спали и были застигнуты врасплох. Полыхнуло вроде бы несильно, но затем огонь добрался до керосина или спирта… Взрыв! Ужасное и красивое зрелище. Никто не выбрался из пламени. Один из болгар был штаб-офицер, полковник. Он молча с чувством пожал нам руки. Потом стало известно, что в казарме погибли двадцать человек во главе с командиром.
– А чем турки объяснили случившееся? – поинтересовался Продан. – Сгорела казарма, и с ней все люди. На месте нашли осколки от снарядов. Не молния же сожгла здание.
Деликатный хихикнул:
– Они были в замешательстве. Чем объяснишь такое? До болгарской границы три с половиной версты. Только из пушки дострелишь. Пушки, понятное дело, молчали. А тут пепелище и обгорелые тела. Никаких воронок от снарядов. Валяются осколки железа и чугуна? И что? Османы решили, что взорвались пары керосина. Люди погибли, не успев проснуться.
– А ранения на телах?
– Не знаю, ваше высокоблагородие. Видимо, объяснили тем, что это раны от взорвавшихся сосудов, в которых хранился керосин.
– Да как можно спутать? Дети малые, что ли, делали экспертизу?
– Полагаю, не было никакой экспертизы. Это же турки. До Стамбула далеко, лучше замять происшествие.
Лыков недоуменно спросил:
– Но зачем понадобилась такая опасная экспедиция? Углубиться на три с лишним версты на вражескую землю. А если бы вас там поймали? С полковником во главе!
Продан, как военный человек, вмешался:
– Что вы, Алексей Николаевич. Все понятно, и вполне в духе балканских традиций. Одно дело – полигонные стрельбы днем в хорошую погоду. Совсем другое – реальные боевые условия. Ночью попасть всеми тремя зарядами! Ай да Рябоконь. Учитель военно-ремесленной школы. Казачатам карабин объяснял. И создал такое. Кхе! Генерал-лейтенант Кузьмин-Караваев, старый глист. Тебя бы туда, поглядеть…
– Ладно, черт с ней, с Целокупной Болгарией, – решил заканчивать допрос Лыков. – Вы мне, Деликатный, вот что скажите. Где нам искать Шкуропата? И вашего приятеля Острикова.
Тут сыщика, как повелось в этом дознании, ожидало разочарование.
– Не знаю, ваше высокородие. Ей-богу! Мы не виделись с октября прошлого года. Как деньги поделили, сразу разошлись кто куда. Эти двое взяли себе мортиру и бомбы, а мне шиш. Вот бесчестные люди… Остриков, может, даже никакой и не Остриков. Тоже мне, нашелся потомственный дворянин.
– Подсказки, приметы, привычки, догадки – все годится.
– Привычки? Любит жареного пузанка[60], сладкие вина наподобие мадеры. Обожает «Алазань» фабрикации князя Андроникова. Хитрый! Не обидчив на сильных мира сего. Шкуропат звал его Рыжий, и потомственный дворянин не обижался.
– Родню в Екатеринодаре имеет? Или любовницу?
– Думаю, он приезжий. Насчет любовницы ничего не скажу. Мой второй номер, по-моему, того… мужеложец. Косился так на меня…
– Приставал?
Деликатный неожиданно покраснел:
– Нет, я дал понять заранее, что…
– Какие-то намеки на прошлую свою жизнь Рыжий допускал?
– Говорил как-то, что бывал в Сибири.
– В качестве каторжника?
Студент вжал голову в плечи:
– Не знаю. Но хитрый, очень хитрый! Ищите в Романовском хуторе. Там у Шкуропата притон, а Павел Вячеславович теперь ему лучший друг.
Пора было заканчивать допрос. Деликатного вернули в одиночную камеру. Сыщик с контрразведчиком вышли на берег Кубани. Осмотрелись – срамота… Всюду грязь, дымят кирпичные заводы, река мутная от извести. И ни одного извозчика поблизости.
– Ну, двинули? – первым решился капитан.
Они долго шли по Кубанской набережной. Говорить не хотелось. Лишь на углу Линейной появился извозчик, да и тот глядел как-то подозрительно: сажать – не сажать? Лыков махнул перчаткой.
– Вы куда сейчас? – спросил он у Продана.
– Меня не будет в городе неделю-полторы, – ответил тот. – Объеду промыслы, поговорю с начальниками отделов и станичными атаманами. Попробую понять, что на самом деле творится в нефтедобыче. А вы?
– Я нынче же командирую в Романовский хутор начальника сыскного отделения Пришельцева. Он прежде был там приставом. Пусть ищет нору Шкуропата.
– А сами?
– Допрошу еще раз Довгило, потом его братца-кучера. Почитаю агентурные записки – нет ли там чего о Рябоконе и его оруженосцах. Проверю, что дало наблюдение за Асьминкиным. Организую усиленную охрану нефтяного городка.
Они сели в пролетку, и сыщик скомандовал:
– Господина капитана высади возле Атаманского дворца, а меня доставь на Посполитакинскую, в сыскное. Знаешь?
– Как не знать, частенько господина Пришельцева вожу.
– Трогай.
Глава 17
Сражение на Красной улице
Александр Петрович, узнав, что притон Вариводы находится в Романовском хуторе, выругался:
– Вот собарня! Я их и так, и эдак, а все одно под корень не вывел. Будто черт их поименно собирал в том хуторе.
Коллежский асессор пошел сразу к генералу Бабычу, игнорируя полицмейстера Захарова. Рассказал ему о сведениях, полученных от питерца, получил командировку и уехал в Романовский. Взял с собой одного Коржа. Лыков пытался предостеречь главного сыщика, но тот лишь махнул рукой:
– Вдвоем со Степаном мы быка скрутим.
– Быка я и один скручу, а вот Шкуропата – навряд ли.
Сыщики уехали. Сергею статский советник поручил организовать охрану нефтяного городка, придав в помощь подъесаула Мищенко. А сам опять зачастил в тюрьму. Впору было в ней поселиться, чтобы не ломать такие концы…
Первым делом Лыков устроил очную ставку между Иваном Шепелем и Владимиром Довгило. И уличил мыловара во вранье. Тот вынужден был признать, что был знаком с разбойником по кличке Варивода. Он действительно выбирал между ним и Семафором, кого взять к себе в атаманы шайки. Но когда выбор пал на Алавердина, будто бы Варивода на него обиделся и перестал приходить.
– Почему Шкуропат до сих пор ни разу не попался? – спросил сыщик арестантов. – Вряд ли он отличается большим умом…
– Прокопий не дурак, его нельзя недооценивать, – возразил Довгило. – В разбойничьем деле хитрость важнее ума. А он опасность нутром чует.
И рассказал историю. Мыловару потребовалось наказать владельца лавки в станице Пашковской. Тот перестал брать товар, решил, что казанское мыло лучше здешнего. И уперся, не хотел слушать уговоры. Казалось бы, обычная лавка, черт бы с ней. Но торговец был богатый и считался в своей среде большим авторитетом. Начнет дурить, и остальные подтянутся. Довгило решил наслать на скандалиста свою гвардию. Семафор был в отъезде, остальные парни недостаточно страхолюдны, и мыловар нанял Шкуропата. Тот сперва взялся, а потом пришел и отказался наотрез. Он будто бы навел справки на лавочника. Сам крепкий, характера твердого, да еще и сынок ему под стать. Соседи справа и слева – такие же бывалые казаки, троица дружит смолоду. Кроме того, лавочник всегда держит при себе заряженную винтовку Пибоди.
Довгило рассердился на такую трусость и послал троих крепышей. В результате рассердились уже казаки. Одного застрелили на месте, а двух сдали полиции. Причем еле живых от побоев. Больше лавочника никто не трогал. А Варивода дал мыловару совет:
– Ты должен чувствовать, какая у кого жила. Иногда такой попадется, что лучше обойти стороной. Я чую, потому и цел до сих пор.
Статский советник был настойчив. Он спросил брательников:
– Где может прятаться негодяй? Какие места он выбирает?
Кучер долго думал, а потом предположил:
– Может, на промыслах? Там теперь куча мала. Прописку не спрашивают. Люди берутся с ветру. Вокруг каждой станицы куча буровых, а при них сложились поселки. Даже синематограф имеется. Спрячься там и кури табак.
– Просто так не поселят, – стал спорить мыловар. – Нужно согласие начальника буровой. А зачем тому лишние люди на участке? Тем более гопники[61].
– А у казаков в станицах? – предположил сыщик.
Братья стали возражать:
– Там атаман, урядник. Конечно, с нефтяным народом они запутались вконец, могут сначала чужака и не приметить. Но потом непременно обнаружат. Спокойнее к дурноселам[62]. Они лихие, всех примут, кто заплатит.
– Дурноселов теперь стали прижимать, – напомнил Лыков. – Там, где нефть. А где ее нет, там и спрятаться труднее – малолюдно.
В итоге так ни до чего и не договорились. Арестанты обещали еще покумекать, а взамен попросили перевести их в общую бздюльню[63]. Скучно, мол, в одиночке.
Начальник тюрьмы Шпилевой наседал на статского советника с тем же. За питерцем было записано уже немало арестантов: Цук Кайтлесов, Савелий Каранд, Колька Маштак, Осип Вострый, шесть боевиков Довгило и сам мыловар с кучером. Кроме шестерки, остальные сидели порознь. Так было удобнее сыщику. Шпилевой просил хоть как-то уменьшить число занимаемых «лыковскими» арестантами камер. Тюрьма, подобно всем другим цинтовкам в России, переполнена. Пощадите, ваше высокородие, другую публику, ни за что страдают…
Лыков приказал посадить родственников в разные общие камеры. А через полчаса вызвал кучера на повторный допрос. Ему показалось, что тот более склонен к откровенности. Но в присутствии двоюродного брата делается глупее и молчаливее.
– Скажи мне, Иван, одну вещь. Ты же из шайки Пазульского! Получил чуть не двадцать лет каторги.
– Отцов товарищ – Брен-фон-Бреннер. Таможенника зовут Рогойский.
Сыщик записал и дал знак: можете продолжать.
– В Варне нас ждали и устроили сначала в казармах артиллерийской бригады. Ну, показали мы на полигоне, что умеем. Дома Рябоконь три пота согнал с нас, с меня и Острикова, все учил стрелять. Много раз выезжали мы в степь, наловчились будь здоров. И устроили братушкам представление. На расстоянии триста метров подбили капонир с пулеметом вторым выстрелом. Потом зажгли деревянный балаган. Меняли позицию, поражали цель из окопа и из оврага, бросали бомбу за сорок метров перед собой. Болгары были в восторге. Еще бы: ручная мортира, которая может сопровождать атакующую цепь пехоты.
Три дня мы ждали решения, и оно нас удивило. Нам предложили испытать пламенемет в настоящих боевых условиях. В Турецкой Фракии есть город Девин, он стоит почти на самой границе. Местность горная, навесным огнем стрелять удобнее всего. Болгары показали нам пикет, который укрывался на обратном склоне хребта. С границы его было не видать. А начальник пикета очень уж досаждал болгарской пограничной страже. Уф…
Деликатный вытер вспотевшее лицо рукавом и продолжил:
– До сих пор страшно ту ночь вспоминать. Мы вдесятером проникли на османскую территорию: семеро болгар и трое русских, еще засветло. Провели разведку, обнаружили казарму, нацелили бомбомет и затаились. Лука Степанович лично наводил, ошибиться было нельзя. Турки ленивы и службу несут отвратительно, оттого никто не заметил наших приготовлений. Когда стемнело, Рябоконь пустил три бомбы в радиус десять метров. Сначала гранатой он разрушил казарму. Потом продолжил осколочной, а закончил зажигательной. Все точно в цель. Люди спали и были застигнуты врасплох. Полыхнуло вроде бы несильно, но затем огонь добрался до керосина или спирта… Взрыв! Ужасное и красивое зрелище. Никто не выбрался из пламени. Один из болгар был штаб-офицер, полковник. Он молча с чувством пожал нам руки. Потом стало известно, что в казарме погибли двадцать человек во главе с командиром.
– А чем турки объяснили случившееся? – поинтересовался Продан. – Сгорела казарма, и с ней все люди. На месте нашли осколки от снарядов. Не молния же сожгла здание.
Деликатный хихикнул:
– Они были в замешательстве. Чем объяснишь такое? До болгарской границы три с половиной версты. Только из пушки дострелишь. Пушки, понятное дело, молчали. А тут пепелище и обгорелые тела. Никаких воронок от снарядов. Валяются осколки железа и чугуна? И что? Османы решили, что взорвались пары керосина. Люди погибли, не успев проснуться.
– А ранения на телах?
– Не знаю, ваше высокоблагородие. Видимо, объяснили тем, что это раны от взорвавшихся сосудов, в которых хранился керосин.
– Да как можно спутать? Дети малые, что ли, делали экспертизу?
– Полагаю, не было никакой экспертизы. Это же турки. До Стамбула далеко, лучше замять происшествие.
Лыков недоуменно спросил:
– Но зачем понадобилась такая опасная экспедиция? Углубиться на три с лишним версты на вражескую землю. А если бы вас там поймали? С полковником во главе!
Продан, как военный человек, вмешался:
– Что вы, Алексей Николаевич. Все понятно, и вполне в духе балканских традиций. Одно дело – полигонные стрельбы днем в хорошую погоду. Совсем другое – реальные боевые условия. Ночью попасть всеми тремя зарядами! Ай да Рябоконь. Учитель военно-ремесленной школы. Казачатам карабин объяснял. И создал такое. Кхе! Генерал-лейтенант Кузьмин-Караваев, старый глист. Тебя бы туда, поглядеть…
– Ладно, черт с ней, с Целокупной Болгарией, – решил заканчивать допрос Лыков. – Вы мне, Деликатный, вот что скажите. Где нам искать Шкуропата? И вашего приятеля Острикова.
Тут сыщика, как повелось в этом дознании, ожидало разочарование.
– Не знаю, ваше высокородие. Ей-богу! Мы не виделись с октября прошлого года. Как деньги поделили, сразу разошлись кто куда. Эти двое взяли себе мортиру и бомбы, а мне шиш. Вот бесчестные люди… Остриков, может, даже никакой и не Остриков. Тоже мне, нашелся потомственный дворянин.
– Подсказки, приметы, привычки, догадки – все годится.
– Привычки? Любит жареного пузанка[60], сладкие вина наподобие мадеры. Обожает «Алазань» фабрикации князя Андроникова. Хитрый! Не обидчив на сильных мира сего. Шкуропат звал его Рыжий, и потомственный дворянин не обижался.
– Родню в Екатеринодаре имеет? Или любовницу?
– Думаю, он приезжий. Насчет любовницы ничего не скажу. Мой второй номер, по-моему, того… мужеложец. Косился так на меня…
– Приставал?
Деликатный неожиданно покраснел:
– Нет, я дал понять заранее, что…
– Какие-то намеки на прошлую свою жизнь Рыжий допускал?
– Говорил как-то, что бывал в Сибири.
– В качестве каторжника?
Студент вжал голову в плечи:
– Не знаю. Но хитрый, очень хитрый! Ищите в Романовском хуторе. Там у Шкуропата притон, а Павел Вячеславович теперь ему лучший друг.
Пора было заканчивать допрос. Деликатного вернули в одиночную камеру. Сыщик с контрразведчиком вышли на берег Кубани. Осмотрелись – срамота… Всюду грязь, дымят кирпичные заводы, река мутная от извести. И ни одного извозчика поблизости.
– Ну, двинули? – первым решился капитан.
Они долго шли по Кубанской набережной. Говорить не хотелось. Лишь на углу Линейной появился извозчик, да и тот глядел как-то подозрительно: сажать – не сажать? Лыков махнул перчаткой.
– Вы куда сейчас? – спросил он у Продана.
– Меня не будет в городе неделю-полторы, – ответил тот. – Объеду промыслы, поговорю с начальниками отделов и станичными атаманами. Попробую понять, что на самом деле творится в нефтедобыче. А вы?
– Я нынче же командирую в Романовский хутор начальника сыскного отделения Пришельцева. Он прежде был там приставом. Пусть ищет нору Шкуропата.
– А сами?
– Допрошу еще раз Довгило, потом его братца-кучера. Почитаю агентурные записки – нет ли там чего о Рябоконе и его оруженосцах. Проверю, что дало наблюдение за Асьминкиным. Организую усиленную охрану нефтяного городка.
Они сели в пролетку, и сыщик скомандовал:
– Господина капитана высади возле Атаманского дворца, а меня доставь на Посполитакинскую, в сыскное. Знаешь?
– Как не знать, частенько господина Пришельцева вожу.
– Трогай.
Глава 17
Сражение на Красной улице
Александр Петрович, узнав, что притон Вариводы находится в Романовском хуторе, выругался:
– Вот собарня! Я их и так, и эдак, а все одно под корень не вывел. Будто черт их поименно собирал в том хуторе.
Коллежский асессор пошел сразу к генералу Бабычу, игнорируя полицмейстера Захарова. Рассказал ему о сведениях, полученных от питерца, получил командировку и уехал в Романовский. Взял с собой одного Коржа. Лыков пытался предостеречь главного сыщика, но тот лишь махнул рукой:
– Вдвоем со Степаном мы быка скрутим.
– Быка я и один скручу, а вот Шкуропата – навряд ли.
Сыщики уехали. Сергею статский советник поручил организовать охрану нефтяного городка, придав в помощь подъесаула Мищенко. А сам опять зачастил в тюрьму. Впору было в ней поселиться, чтобы не ломать такие концы…
Первым делом Лыков устроил очную ставку между Иваном Шепелем и Владимиром Довгило. И уличил мыловара во вранье. Тот вынужден был признать, что был знаком с разбойником по кличке Варивода. Он действительно выбирал между ним и Семафором, кого взять к себе в атаманы шайки. Но когда выбор пал на Алавердина, будто бы Варивода на него обиделся и перестал приходить.
– Почему Шкуропат до сих пор ни разу не попался? – спросил сыщик арестантов. – Вряд ли он отличается большим умом…
– Прокопий не дурак, его нельзя недооценивать, – возразил Довгило. – В разбойничьем деле хитрость важнее ума. А он опасность нутром чует.
И рассказал историю. Мыловару потребовалось наказать владельца лавки в станице Пашковской. Тот перестал брать товар, решил, что казанское мыло лучше здешнего. И уперся, не хотел слушать уговоры. Казалось бы, обычная лавка, черт бы с ней. Но торговец был богатый и считался в своей среде большим авторитетом. Начнет дурить, и остальные подтянутся. Довгило решил наслать на скандалиста свою гвардию. Семафор был в отъезде, остальные парни недостаточно страхолюдны, и мыловар нанял Шкуропата. Тот сперва взялся, а потом пришел и отказался наотрез. Он будто бы навел справки на лавочника. Сам крепкий, характера твердого, да еще и сынок ему под стать. Соседи справа и слева – такие же бывалые казаки, троица дружит смолоду. Кроме того, лавочник всегда держит при себе заряженную винтовку Пибоди.
Довгило рассердился на такую трусость и послал троих крепышей. В результате рассердились уже казаки. Одного застрелили на месте, а двух сдали полиции. Причем еле живых от побоев. Больше лавочника никто не трогал. А Варивода дал мыловару совет:
– Ты должен чувствовать, какая у кого жила. Иногда такой попадется, что лучше обойти стороной. Я чую, потому и цел до сих пор.
Статский советник был настойчив. Он спросил брательников:
– Где может прятаться негодяй? Какие места он выбирает?
Кучер долго думал, а потом предположил:
– Может, на промыслах? Там теперь куча мала. Прописку не спрашивают. Люди берутся с ветру. Вокруг каждой станицы куча буровых, а при них сложились поселки. Даже синематограф имеется. Спрячься там и кури табак.
– Просто так не поселят, – стал спорить мыловар. – Нужно согласие начальника буровой. А зачем тому лишние люди на участке? Тем более гопники[61].
– А у казаков в станицах? – предположил сыщик.
Братья стали возражать:
– Там атаман, урядник. Конечно, с нефтяным народом они запутались вконец, могут сначала чужака и не приметить. Но потом непременно обнаружат. Спокойнее к дурноселам[62]. Они лихие, всех примут, кто заплатит.
– Дурноселов теперь стали прижимать, – напомнил Лыков. – Там, где нефть. А где ее нет, там и спрятаться труднее – малолюдно.
В итоге так ни до чего и не договорились. Арестанты обещали еще покумекать, а взамен попросили перевести их в общую бздюльню[63]. Скучно, мол, в одиночке.
Начальник тюрьмы Шпилевой наседал на статского советника с тем же. За питерцем было записано уже немало арестантов: Цук Кайтлесов, Савелий Каранд, Колька Маштак, Осип Вострый, шесть боевиков Довгило и сам мыловар с кучером. Кроме шестерки, остальные сидели порознь. Так было удобнее сыщику. Шпилевой просил хоть как-то уменьшить число занимаемых «лыковскими» арестантами камер. Тюрьма, подобно всем другим цинтовкам в России, переполнена. Пощадите, ваше высокородие, другую публику, ни за что страдают…
Лыков приказал посадить родственников в разные общие камеры. А через полчаса вызвал кучера на повторный допрос. Ему показалось, что тот более склонен к откровенности. Но в присутствии двоюродного брата делается глупее и молчаливее.
– Скажи мне, Иван, одну вещь. Ты же из шайки Пазульского! Получил чуть не двадцать лет каторги.