Кубанский огонь
Часть 20 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Разрешите выполнять приказание?
– Где тебя искать в случае чего? – взялся за карандаш начальник.
– Улица Ярмарочная, дом семь Ушакова, квартира Степаниды Пужай.
– У тебя, что ли, в каждой части по вековухе?[45]
– И замужние есть, а что?
Жуковский удалился бесшумной пластунской походкой, точно такой же, как у Лыкова. Алексей Николаевич сказал коллеге:
– Он прав, одного его мало.
– Иван хорошо все сделает, он человек опытный и ответственный. Но, конечно, единичного наблюдателя недостаточно, – согласился Пришельцев. – Это уж я так, даю ему отдохнуть. Казаков бы еще в подкрепление…
– Едемте к Бабычу.
Сыщики опять двинули на Атаманскую площадь. Бабыч отсутствовал, пришлось ждать его около часа. Когда генерал появился, питерец первым делом рассказал ему о происшествии в Чистяковской роще. Затем доложил о мерах, принятых для охраны арсенала. Завершил он свой доклад так:
– Жуковский смелый и наблюдательный, но его надо усилить. Ночью желательно организовать патрулирование местности конными разъездами. И чтобы начальник у них был умный.
– Есть такой, – ответил Бабыч. Он поднял трубку телефона и приказал: – Срочно ко мне подъесаула Мищенко.
Пока ждали офицера, Михаил Павлович успел о нем кое-что рассказать:
– Настоящий казак. Под конем нашелся, на коне вырос. И умный, как вы хотели.
Вошел молодой подъесаул, с тонким живым лицом.
– Прибыл по приказанию вашего превосходительства!
– Садись, Игорь Олегович.
Статский советник насторожился. Что это за коренной казак, если сам он Игорь, а отец его – Олег? Но наружность офицера вызывала симпатию. Смотрит без подобострастия, глаза внимательные…
Начальник области познакомил подъесаула с сыщиками и предоставил слово питерцу. Тот рассказал все, что необходимо было знать офицеру. И про странную трубу, плюющуюся огнем, и про угрозу нападения на погреба.
– Надо организовать ночное наблюдение местности, – повторил Лыков. – Силами в полусотню, чтобы дополнить наружные пикеты.
– Тогда лучше отключить электрическое освещение складов в темное время суток, – заявил Мищенко.
– Как отключить? Зачем?
– Ну смотрите. Часовые ходят вдоль забора. Их видно в лучах ламп, а тех, кто хочет напасть из темноты, не видать. У диверсантов появляется преимущество.
– Но как же мы можем ослепить часовых? – возмутился генерал-лейтенант.
– Как раз свет их и слепит, – настаивал подъесаул. – Выйдите из комнаты на улицу и представьте. Когда вы под фонарем, ничего вокруг не разглядеть. А вы на виду.
– Но если диверсанты полезут через забор?
Мищенко хмыкнул:
– Насколько я понял господина Лыкова, нападение произойдет с расстояния. Зачем им лезть через забор на штыки часовых? Забросили огонь издалека и уехали. А мы им еще цель подсветили электричеством. Караульным лучше выдать карманные фонарики, которые они могут включить при необходимости.
– Игорь Олегович прав, – вынужден был признать статский советник. – А мы об этом не подумали.
– Я же говорил! – воскликнул Бабыч. – Когда казак родился, черт зажурился!
– Вот бы кого в полицмейстеры вместо Захарова, – не удержался начальник сыскного отделения. – А то он самого себя раз в год любит.
Но генерал-лейтенант не дал увести разговор в сторону. Вместе с сыщиками он подготовил письменный приказ отдельной Екатеринодарской казачьей сотне, которой командовал Мищенко. Тут же подписал его, вручил подъесаулу и отпустил его. Потом сказал полицейским:
– Ну, вроде сделали все, что можно, а на душе неспокойно.
– Разрешите идти? – двинулся было к двери статский советник.
– Погодите, – остановил его генерал. – Алексей Николаич! Третьего апреля в городе важное событие: открываем нефтепровод Ходыженская – Екатеринодар. Мы с Гукасовым будем вентиль крутить в четыре руки. Приглашаю вас. Александру Петровичу там полагается быть по службе, ловить карманников. А вы – гость.
– Спасибо, приду. Честь имею!
Сыщики вышли на площадь. Пришельцев позвал коллегу отобедать, но Алексей Николаевич отказался.
– Не могу, надо встретить помощника. Он через час приезжает.
– Помощник? Это который грек? – вспомнил кубанец.
– Да, коллежский асессор Азвестопуло Сергей Манолович.
– Эк его угораздило. Нашему родня, или как?
– Дальняя, но родня. Я поручу ему разговорить табачного магната. Особенно насчет Асьминкина.
– Думаете, получится? – усомнился Пришельцев. – Вам Георгий Харлампиевич ничего не сказал.
– А ему откроется!
Лыков сперва хотел познакомить своего помощника со здешними коллегами сразу в день приезда. Но потом передумал. Он соскучился по Сергею и желал поговорить с ним без посторонних. Хотя бы до утра. Азвестопуло тоже признал, что истосковался по начальственной длани. В результате питерцы отправились гулять по городу. Лыков на правах старожила показывал и рассказывал.
Греку особенно понравились уютные особнячки в один этаж, с чугунными крылечками и женскими головками на фронтонах. А вот самые знаменитые строения Екатеринодара он разбранил. Больше всего досталось дому братьев Богарсуковых на Гимназической и хоромам Рубежанского на Борзиковской. Сергей ядовито обозвал их «армянским сецессионом» и долго глумился над фасадами, перегруженными украшениями. Лыков возразил, что, выражаясь по-одесски, Рубежанский ни разу не армянин. Помощник ответил, что это еще надо проверить. И что отделка явно указывает на восточное происхождение мебельщика… Известно, что греки с армянами жестко конкурируют по всему русскому Югу, поэтому национальная неприязнь Азвестопуло была объяснима.
Лыков поселил помощника на одном этаже с собой, окнами на Красную улицу. Они поужинали в первоклассном ресторане гостиницы «Центральная». Выпили бутылку метаксы, закусили кормлеными севастопольскими устрицами и разошлись в первом часу. За ужином грек рассказал последние новости из столицы. Новости оказались плохие.
По словам Сергея, под Столыпина велся подкоп. Руководил им дворцовый комендант Дедюлин. Человек, который видит государя каждый день, по определению влиятельная фигура. А Дедюлин был еще и интриган. Ему помогал сам Распутин. Эти двое задумали сместить Петра Аркадьевича со всех должностей. Исполнителями в этой интриге являлись Курлов и его креатура статский советник Веригин. Генерал-шталмейстер метил на пост министра внутренних дел. А Департамент полиции должен был отойти Веригину.
Митрофан Николаевич делал головокружительную карьеру. Лыков достиг чина статского советника на шестом десятке, после множества тяжких испытаний. Веригин получил пятый класс в тридцать два года. Проболтавшись на канцелярских должностях… Говорили, что он вел финансовые дела Курлова и тем заслужил его доверие. Сейчас Веригин заведовал секретарской частью департамента на правах вице-директора. Шеф ОКЖ пробил Митрофанушке камер-юнкера и всячески поощрял. Похоже, что этот сопляк скоро сменит Зуева и начнет отдавать приказания Алексею Николаевичу…
Лыков не удивился новостям. Кадровый состав администрации становился все слабее и слабее. Люди калибра Плеве и Дурново, рядом с которыми прошла молодость сыщика, были теперь не в чести. Сегодня они не сделали бы такой карьеры! Их не пустили бы курловы со своими митрофанами. Столыпин тоже человек прежнего масштаба и был вызван на самый верх при чрезвычайных обстоятельствах. Пожар потушили, брандмейстер стал не нужен. Так им кажется, дуракам. Дальше будет только хуже. Измельчавшие царедворцы в конце концов профукают страну. И ничего с этим не поделаешь…
Алексей Николаевич даже нашел оправдание для Курлова:
– Помнишь, кто был его дед? Он выслужился из рядовых в генерал-майоры! Страшно представить, чего это стоило. Отец скакнул уже в генералы от кавалерии. Сынок хочет не ударить в грязь лицом и выйти в министры. Так что нам остается лишь посторониться.
Утром Лыков привез Сергея на Посполитакинскую. Он уже создал себе там высокую репутацию среди местных, поэтому на его помощника смотрели с интересом.
Алексей Николаевич провел очередное совещание с надзирателями. Пришел даже Жуковский, щека которого понемногу заживала. Грек узнал все версии и все новости, имевшиеся в распоряжении сыщиков. Он больше молчал, иногда переспрашивал, свои соображения обнародовать не спешил. Сказал лишь, что привез рекомендательное письмо к Георгию Азвестопуло от патриарха рода и надеется на откровенный с ним разговор.
Сразу после совещания грек ушел на встречу. Табаковод назначил ее в кафе-кондитерской на первом этаже Зимнего театра. За спиной екатеринодарца застыл верзила-сван, второй караулил у входа, зорко осматривая всех входящих.
Георгий Харлампиевич сначала выяснил у Сергея Маноловича степень их родства. Оказалось, что они пятиюродные дядя и племянник. Потом прочел письмо патриарха и в завершение изучил полицейский билет коллежского асессора. Последний документ наиболее его заинтересовал.
– Скажите, вы ведь служите под началом Лыкова?
– Да, Алексей Николаевич – мой шеф.
– Лыков приехал сюда по Высочайшему поручению?
– Да.
– Спасти город от диверсии?
– Вы и это знаете?
– Э-хе-хе… Что вас, а точнее его, интересует?
– Скорее, кто. Конон Прович Асьминкин.
– Э-хе-хе… Двадцать лет назад Конон прострелил человеку голову из револьвера. И ему за это ничего не было.
– Мы знаем об этом. Сегодня такое не пройдет. Говорите смело. Я ведь вижу, что вы его боитесь.
– Его все боятся, – огрызнулся табаковод. – А на власти надежды никакой. Вот, вынужден ходить с охраной.
– Помогите нам поймать этого человека. Мы подозреваем, что он стоит за возможной диверсией в Екатеринодаре.
– Конон способен на что угодно, если это даст хороший доход. Но зачем ему диверсия?
Сергей напомнил:
– Тут лишь предположение. Похоже, у него имеется отряд боевиков. Когда артиллерийские погреба взлетят на воздух, начнется паника. И под шумок можно пограбить: например, банк взять, или казначейство, или богатый особняк.
– Вполне в духе моего приятеля. Некоторые его поступки меня удивляют.
– Например? – заинтересовался коллежский асессор.
– Взять хотя бы Общество взаимного кредита табаководов. Асьминкин имеет доход от выдачи частных займов. И вдруг вместе с другими намерен открыть, по сути дела, отраслевой банк. Зачем ему это?
– Где тебя искать в случае чего? – взялся за карандаш начальник.
– Улица Ярмарочная, дом семь Ушакова, квартира Степаниды Пужай.
– У тебя, что ли, в каждой части по вековухе?[45]
– И замужние есть, а что?
Жуковский удалился бесшумной пластунской походкой, точно такой же, как у Лыкова. Алексей Николаевич сказал коллеге:
– Он прав, одного его мало.
– Иван хорошо все сделает, он человек опытный и ответственный. Но, конечно, единичного наблюдателя недостаточно, – согласился Пришельцев. – Это уж я так, даю ему отдохнуть. Казаков бы еще в подкрепление…
– Едемте к Бабычу.
Сыщики опять двинули на Атаманскую площадь. Бабыч отсутствовал, пришлось ждать его около часа. Когда генерал появился, питерец первым делом рассказал ему о происшествии в Чистяковской роще. Затем доложил о мерах, принятых для охраны арсенала. Завершил он свой доклад так:
– Жуковский смелый и наблюдательный, но его надо усилить. Ночью желательно организовать патрулирование местности конными разъездами. И чтобы начальник у них был умный.
– Есть такой, – ответил Бабыч. Он поднял трубку телефона и приказал: – Срочно ко мне подъесаула Мищенко.
Пока ждали офицера, Михаил Павлович успел о нем кое-что рассказать:
– Настоящий казак. Под конем нашелся, на коне вырос. И умный, как вы хотели.
Вошел молодой подъесаул, с тонким живым лицом.
– Прибыл по приказанию вашего превосходительства!
– Садись, Игорь Олегович.
Статский советник насторожился. Что это за коренной казак, если сам он Игорь, а отец его – Олег? Но наружность офицера вызывала симпатию. Смотрит без подобострастия, глаза внимательные…
Начальник области познакомил подъесаула с сыщиками и предоставил слово питерцу. Тот рассказал все, что необходимо было знать офицеру. И про странную трубу, плюющуюся огнем, и про угрозу нападения на погреба.
– Надо организовать ночное наблюдение местности, – повторил Лыков. – Силами в полусотню, чтобы дополнить наружные пикеты.
– Тогда лучше отключить электрическое освещение складов в темное время суток, – заявил Мищенко.
– Как отключить? Зачем?
– Ну смотрите. Часовые ходят вдоль забора. Их видно в лучах ламп, а тех, кто хочет напасть из темноты, не видать. У диверсантов появляется преимущество.
– Но как же мы можем ослепить часовых? – возмутился генерал-лейтенант.
– Как раз свет их и слепит, – настаивал подъесаул. – Выйдите из комнаты на улицу и представьте. Когда вы под фонарем, ничего вокруг не разглядеть. А вы на виду.
– Но если диверсанты полезут через забор?
Мищенко хмыкнул:
– Насколько я понял господина Лыкова, нападение произойдет с расстояния. Зачем им лезть через забор на штыки часовых? Забросили огонь издалека и уехали. А мы им еще цель подсветили электричеством. Караульным лучше выдать карманные фонарики, которые они могут включить при необходимости.
– Игорь Олегович прав, – вынужден был признать статский советник. – А мы об этом не подумали.
– Я же говорил! – воскликнул Бабыч. – Когда казак родился, черт зажурился!
– Вот бы кого в полицмейстеры вместо Захарова, – не удержался начальник сыскного отделения. – А то он самого себя раз в год любит.
Но генерал-лейтенант не дал увести разговор в сторону. Вместе с сыщиками он подготовил письменный приказ отдельной Екатеринодарской казачьей сотне, которой командовал Мищенко. Тут же подписал его, вручил подъесаулу и отпустил его. Потом сказал полицейским:
– Ну, вроде сделали все, что можно, а на душе неспокойно.
– Разрешите идти? – двинулся было к двери статский советник.
– Погодите, – остановил его генерал. – Алексей Николаич! Третьего апреля в городе важное событие: открываем нефтепровод Ходыженская – Екатеринодар. Мы с Гукасовым будем вентиль крутить в четыре руки. Приглашаю вас. Александру Петровичу там полагается быть по службе, ловить карманников. А вы – гость.
– Спасибо, приду. Честь имею!
Сыщики вышли на площадь. Пришельцев позвал коллегу отобедать, но Алексей Николаевич отказался.
– Не могу, надо встретить помощника. Он через час приезжает.
– Помощник? Это который грек? – вспомнил кубанец.
– Да, коллежский асессор Азвестопуло Сергей Манолович.
– Эк его угораздило. Нашему родня, или как?
– Дальняя, но родня. Я поручу ему разговорить табачного магната. Особенно насчет Асьминкина.
– Думаете, получится? – усомнился Пришельцев. – Вам Георгий Харлампиевич ничего не сказал.
– А ему откроется!
Лыков сперва хотел познакомить своего помощника со здешними коллегами сразу в день приезда. Но потом передумал. Он соскучился по Сергею и желал поговорить с ним без посторонних. Хотя бы до утра. Азвестопуло тоже признал, что истосковался по начальственной длани. В результате питерцы отправились гулять по городу. Лыков на правах старожила показывал и рассказывал.
Греку особенно понравились уютные особнячки в один этаж, с чугунными крылечками и женскими головками на фронтонах. А вот самые знаменитые строения Екатеринодара он разбранил. Больше всего досталось дому братьев Богарсуковых на Гимназической и хоромам Рубежанского на Борзиковской. Сергей ядовито обозвал их «армянским сецессионом» и долго глумился над фасадами, перегруженными украшениями. Лыков возразил, что, выражаясь по-одесски, Рубежанский ни разу не армянин. Помощник ответил, что это еще надо проверить. И что отделка явно указывает на восточное происхождение мебельщика… Известно, что греки с армянами жестко конкурируют по всему русскому Югу, поэтому национальная неприязнь Азвестопуло была объяснима.
Лыков поселил помощника на одном этаже с собой, окнами на Красную улицу. Они поужинали в первоклассном ресторане гостиницы «Центральная». Выпили бутылку метаксы, закусили кормлеными севастопольскими устрицами и разошлись в первом часу. За ужином грек рассказал последние новости из столицы. Новости оказались плохие.
По словам Сергея, под Столыпина велся подкоп. Руководил им дворцовый комендант Дедюлин. Человек, который видит государя каждый день, по определению влиятельная фигура. А Дедюлин был еще и интриган. Ему помогал сам Распутин. Эти двое задумали сместить Петра Аркадьевича со всех должностей. Исполнителями в этой интриге являлись Курлов и его креатура статский советник Веригин. Генерал-шталмейстер метил на пост министра внутренних дел. А Департамент полиции должен был отойти Веригину.
Митрофан Николаевич делал головокружительную карьеру. Лыков достиг чина статского советника на шестом десятке, после множества тяжких испытаний. Веригин получил пятый класс в тридцать два года. Проболтавшись на канцелярских должностях… Говорили, что он вел финансовые дела Курлова и тем заслужил его доверие. Сейчас Веригин заведовал секретарской частью департамента на правах вице-директора. Шеф ОКЖ пробил Митрофанушке камер-юнкера и всячески поощрял. Похоже, что этот сопляк скоро сменит Зуева и начнет отдавать приказания Алексею Николаевичу…
Лыков не удивился новостям. Кадровый состав администрации становился все слабее и слабее. Люди калибра Плеве и Дурново, рядом с которыми прошла молодость сыщика, были теперь не в чести. Сегодня они не сделали бы такой карьеры! Их не пустили бы курловы со своими митрофанами. Столыпин тоже человек прежнего масштаба и был вызван на самый верх при чрезвычайных обстоятельствах. Пожар потушили, брандмейстер стал не нужен. Так им кажется, дуракам. Дальше будет только хуже. Измельчавшие царедворцы в конце концов профукают страну. И ничего с этим не поделаешь…
Алексей Николаевич даже нашел оправдание для Курлова:
– Помнишь, кто был его дед? Он выслужился из рядовых в генерал-майоры! Страшно представить, чего это стоило. Отец скакнул уже в генералы от кавалерии. Сынок хочет не ударить в грязь лицом и выйти в министры. Так что нам остается лишь посторониться.
Утром Лыков привез Сергея на Посполитакинскую. Он уже создал себе там высокую репутацию среди местных, поэтому на его помощника смотрели с интересом.
Алексей Николаевич провел очередное совещание с надзирателями. Пришел даже Жуковский, щека которого понемногу заживала. Грек узнал все версии и все новости, имевшиеся в распоряжении сыщиков. Он больше молчал, иногда переспрашивал, свои соображения обнародовать не спешил. Сказал лишь, что привез рекомендательное письмо к Георгию Азвестопуло от патриарха рода и надеется на откровенный с ним разговор.
Сразу после совещания грек ушел на встречу. Табаковод назначил ее в кафе-кондитерской на первом этаже Зимнего театра. За спиной екатеринодарца застыл верзила-сван, второй караулил у входа, зорко осматривая всех входящих.
Георгий Харлампиевич сначала выяснил у Сергея Маноловича степень их родства. Оказалось, что они пятиюродные дядя и племянник. Потом прочел письмо патриарха и в завершение изучил полицейский билет коллежского асессора. Последний документ наиболее его заинтересовал.
– Скажите, вы ведь служите под началом Лыкова?
– Да, Алексей Николаевич – мой шеф.
– Лыков приехал сюда по Высочайшему поручению?
– Да.
– Спасти город от диверсии?
– Вы и это знаете?
– Э-хе-хе… Что вас, а точнее его, интересует?
– Скорее, кто. Конон Прович Асьминкин.
– Э-хе-хе… Двадцать лет назад Конон прострелил человеку голову из револьвера. И ему за это ничего не было.
– Мы знаем об этом. Сегодня такое не пройдет. Говорите смело. Я ведь вижу, что вы его боитесь.
– Его все боятся, – огрызнулся табаковод. – А на власти надежды никакой. Вот, вынужден ходить с охраной.
– Помогите нам поймать этого человека. Мы подозреваем, что он стоит за возможной диверсией в Екатеринодаре.
– Конон способен на что угодно, если это даст хороший доход. Но зачем ему диверсия?
Сергей напомнил:
– Тут лишь предположение. Похоже, у него имеется отряд боевиков. Когда артиллерийские погреба взлетят на воздух, начнется паника. И под шумок можно пограбить: например, банк взять, или казначейство, или богатый особняк.
– Вполне в духе моего приятеля. Некоторые его поступки меня удивляют.
– Например? – заинтересовался коллежский асессор.
– Взять хотя бы Общество взаимного кредита табаководов. Асьминкин имеет доход от выдачи частных займов. И вдруг вместе с другими намерен открыть, по сути дела, отраслевой банк. Зачем ему это?