Кто я?

— А я разве не это предложил? — обиделся Складовский.

— Вопрос в том, как ты это оформил. В моем изложении это звучит вполне пристойно… я б, даже, сказал — возвышенно! За исключением части продавать в бордели, но и то — у наших далеких предков процветала работорговля, и ничего, как-то жили. Ладно, Вася. Рассинхронизируй подопытных, разведи по камерам… то есть комнатам, и эвакуируй станцию.

— Что?! — подпрыгнул мужчина.

— Ты все слышал. Я консервирую «Зарю-97».

— А как же подопытные? Они остаются здесь? Совсем одни?

— Не одни, а со мной. Чего стоишь, открыв рот, кого ждешь? Ты слышал приказ. Исполняй.

— Слушаюсь, — произнес помощник.

— А, постой. Тут бумажка лежала, с паролем для входа в Центральное хранилище образов. Не видел?

— В верхнем ящике…

— Все, давай, Вася. Счастливо. У меня много работы…

Складовский несколько мгновений стоял на месте, растерянно моргая глазами, но ученый уже вернулся к клавиатуре. Консервация комплекса — экстренная мера, предусмотренная для экстренных случаев. Например — очередное нападение инопланетян.

Объявить консервацию мог только начальник станции — Павлов. Компьютер был настроен только на его биометрические данные. Не какой-то примитивный пароль — нет! На отпечаток ладони, скан сетчатки глаза и тембр голоса.

При консервации база закрывалась щитами из металла обшивки кораблей инопланетян, который оружие людей пробить не могло и который люди не смогли воспроизвести. Воспроизвести — традиционным способом. Но скопировать и распечатать — сколько угодно. Так что вероятность проникновения кого-либо стороннего на «Зарю-97» была ничтожно мала.

Лифт-шлюз отстыковывался, и… что происходило далее с полуторакилометровой трубой — никто вопросом не задавался. Скорее всего, она потонет, отрезав обитателей комплекса от внешнего мира. Останется единственный способ вернуться на поверхность — субмарина, спрятанная в недрах станции. Ее размер позволял вывезти все население и все имущество базы… но на самом деле всем необходимым имуществом были две телепортационных кабины и несколько жестких дисков с электронными образами.

Снять консервацию тоже мог лишь один единственный человек. Как ни странно — опять Павлов. Пожалуй, это был единственный объект на Паргарде, к которому не было доступа даже с президентским кодом.

— Работы много, — повторил Олег, закидывая дольки конька в кружку. — И один я не справлюсь.

Запиликал сигнал внешней связи и доктор, немного подумав, нажал кнопку приема.

— Слышь, ты, хрен ученый! — прорычал Чернов, глядя с экрана. — Ты там что творишь? Какая еще консервация? Ты что задумал?

— Ты сам сегодня все сказал… — произнес изобретатель. — Человечеству хана. На этой планете. Сдается мне, что спасти ваш мир уже невозможно. Так что я выбрал свой путь. Как мне кажется — более гуманный, более правильный. Впрочем, об этом буду судить не я, а потомки.

— «Заря-97» — это наша станция! Правительственная! Построенная на народные деньги!

— Так я о народе и пекусь. И я не забираю ее себе на веки вечные. Когда я отсюда уйду — сможете распоряжаться комплексом, как пожелаете. Если там, у вас, наверху, кто-то еще останется…

— Я сейчас же отдам приказ сбросить глубинные бомбы! — не унимался куратор.

— Да-да, бросайте, удачи, — усмехнулся Олег.

Не желая слушать отборные ругательства, недостатка в которых Виктор, как бывший военный, не испытывал, Павлов оборвал сеанс связи.

— Да, один я точно не справлюсь, — еще раз повторил ученый, допивая коньяк. — Да и пить в одинокого — это алкоголизм!



Ника проснулась с ужасной головной болью. В рту — словно табун лошадей прошел. Зачем же она вчера так наклюкалась? Ах, да… Эксперимент! Складовский убедил, что этот адский коктейль — всего-то очередной тест. Только что он доказал? Что переносить алкоголь в таких дьявольских смешениях лучше, чем с момента защиты докторской, Одинцова не стала?

Морщась от боли, едва не ползком, девушка добрела до синтезатора и сделала себе крепкий чай с лимоном. Голова прояснилась. Не совсем, но достаточно, чтобы заметить, что она превратилась в брюнетку! Ее перекрасили! Что бы это могло означать? Ее пометили, как копию?

— Кто я? — спросила Ника, глядя в пустоту.

Никто не ответил, что было вполне ожидаемо. Выпив еще одну кружку чая, девушка направилась в душ, как вдруг вспомнила, что комната напичкана камерами. Поразмышляв, не прикрыться ли, Ника решила, что не стоит. Все равно, кому что надо — все уже все видели.

Вместо этого, гордо подняв голову и выставив вперед объемную грудь, подопытная прошла в душевую, где устроила потрясающее шоу, медленно и тщательно намыливая себя, представляя, как сейчас, должно быть, охранники станции столпились у мониторов слежения, затаив дыхание, наблюдая за брюнеткой, скрипя зубами в бессильном желании. Такова была ее месть. Маленькая, возможно, где-то глупая, и, по-женски бессмысленная, но месть.

Освежившись, промокнувшись полотенцем, Ника вернулась в комнату и уселась за стол, ожидая кого-либо, кто отведет ее в лабораторию для следующих тестов. Но никто не приходил… Одинцова успела позавтракать. После — пообедать. Все еще никого! Что бы это могло означать?

В комнате не было часов и ни единого окна, чтобы наблюдать за движением солнца по небу. Впрочем, на глубине в полтора километра под толщей воды окно не помогло бы. Так что философ не имела представления, который сейчас день. Или время суток.

Скорее для того, чтобы занять собственный мозг, чем желая помочь устроителям Эксперимента, девушка начала рассуждать.

Кто же она? Оригинал или копия?

Ника прекрасно помнила свое детство. Родителей. Помнила, как они жили в бараке эвакуированных с Атлана. Помнила себя маленькой девочкой, которая, предоставленная сама себе, когда папа с мамой уходили на работу, начала читать книги. Потому что других игрушек не было. А она всегда ненавидела бездействие! Вот и сейчас Одинцова сидела и думала… думала, чтобы заняться хоть чем-то. А проклятый принтер печатал только еду.

Да, Ника помнила и жуткий голод тех лет. Когда убивали за краюху хлеба. А родственники умерших от голода судились с другими, теми, кто пытался съесть покойника. Мотивируя тем, что раз это их родня, то они и должны употреблять тело в пищу.


Девушка вздрогнула от омерзения, вспомнив, через что ей пришлось пройти в детстве. И что она постаралась забыть всеми силами.

Брюнетка помнила и внезапно пришедшее изобилие, когда заработал первый синтезатор в бараке. Когда люди хапали столько еды, сколько могли унести. И умирали от обжорства. Казалось бы — вот оно, жизнь налаживается! Живи, ешь, пей… но в меру! Все хорошо в меру! Но нет же! Даже благо человечество умудрилось превратить себе в погибель.

Как бы то ни было, но тогда, пятнадцать лет назад, Павлов спас людей от неминуемой голодной смерти. Так, стало быть, он — герой? И имеет ли Ника право противиться своему участию в Эксперименте, даже если сама никогда не выберется с «Зари-97»? Если Эксперимент будет стоить ее жизни? Чего стоит одна жизнь, даже ее собственная, в сравнении со Всеобщим Благом? Процветанием всего рода людского?

Так вопрос, кто же она — оригинал, или дубликат, превратился для Одинцовой в вопрос, скорее, спортивного характера.

И времени на нахождение ответа у Ники было более, чем предостаточно. Никто не пришел и на следующее утро. И через день. По крайней мере, девушка, лишенная ориентиров, считала, что прошло уже два дня. И еще через день.

Все это время она подпитывала мозг глюкозой, добывая его из сладких булочек, тортиков и кексиков, которыми пленницу щедро снабжал 3D-принтер. Надев юбку, философ почувствовала, что она не сходится. Это ж как надо было отъестся!

Давно, в детстве, получив доступ к разным вкусностям из синтезатора, тощий ребенок тоже быстро набрал вес. Девочка превратилась в шарик. И это было нормально — все дети располнели на бесплатных сладостях, сыпавшихся из чудесной машинки.

Но Нику, в памяти которой были живы картинки из старых книг и журналов, где все люди — красивые, стройные, а девушки — грациозные и утонченные, собственная полнота ужаснула. И она занялась гимнастикой. Так Одинцова превратилась в, если не самую красивую, то одну из самых красивых женщин Паргарда. И уж точно — умнейшую. Сочетание, которое открывало все двери! Чем она и воспользовалась, чтобы стать той, кто есть сейчас.

Брюнетка яростно сорвала с себя юбку и упала на пол, сделав полсотни отжиманий. После — принялась за приседания, пресс, растяжку… и, закончив упражнения, рассмеялась!

Да, она — это она! Все та же Ника Одинцова! Ее суждения, оценка жизни, остались неизменными. Ей нравится все то, что нравилось прежней Одинцовой. И бесит все то же самое.

И не важно, кто — копия, а кто — оригинал. Они одинаковые. Идентичные. Не близнецы, но два самостоятельных человека, когда-то бывшие единым целым. Находясь в равных условиях, конечно, они и развиваться будут равнозначно, но стоит внести малейшее изменение — и каждая личность пойдет своим путем, но к тому же результату. Просто из одной личности стало две, каждая из которых имеет право на самоопределение. На самостоятельные решения. Но то, какими станут эти решения, полностью зависит от личности до Эксперимента!

Обрадовавшись, девушка запрыгала на месте, замахав руками, пытаясь привлечь к себе внимание наблюдателей.

Обитатели «Зари-97» не заставили себя долго ждать. Дверь распахнулась и в комнату вошел охранник. Не из тех, кого Ника видела ранее. Этот был меньше, уже в плечах, и, как будто, старше. И без оружия.

Разглядеть лица Одинцова не могла — его полностью закрывало забрало штурмового шлема.

Накинув на себя блузку, все с теми же пятнами от вина, чтобы хоть как-то прикрыть наготу, девушка потребовала:

— Ведите меня к своему Павлову!





Глава 5




«Заря-97» изменилась. Как — Ника не могла понять. Но ощущала, что станция стала какой-то другой. Она не видела отличий сегодняшней базы и той, что была пару дней назад, но чувствовала их своим загривком.

Впрочем, брюнетку вели уже знакомой дорогой — в кабинет доктора. И она расслабилась, покорно шагая за человеком в черной униформе.

В самом офисе ничего не изменилось. Гудел кондиционер. Ученый лихорадочно долбил пальцами по клавиатуре, набирая строки текста. Рядом с ним на столе стояла чашка дымящегося кофе и распечатанная упаковка кубиков кипятка.

— Привет, сестренка, — улыбнулась вторая Одинцова, бывшая здесь же.

— Привет, — кивнула Ника.

Глубоко внутри девушка завистливо скрипнула зубами. Вику никто не перекрасил! Они так и осталась блондинкой! Ей оставили родной цвет волос… хотя, вероятно, это было сделано с умыслом — чтобы не путать двойняшек.

Было и другое обстоятельство, которое порадовало философа. На близнеце тоже была лишь блузка и туфли! То есть, разделенные, в разных обстоятельствах, они продолжали мыслить одинаково! Это ли не лучшее доказательство того, что Эксперимент удался? В глазах своего отражения Ника прочитала точно такую же мысль.

Даже шевельнувшееся в душе беспокойство, по поводу того, что Вика осталась с волосами соломенного цвета, что косвенно могло указывать на то, что оригинал — именно она, не испугало подопытную. Они — идентичны. И какая разница, кто дубль, а кто — нет?

— Хм… вы обе шикарно выглядите, — отметил Олег, обернувшись, и оценив обеих девушек долгим изучающим взглядом, особенно задержавшись на обнаженных бедрах. — Я так понимаю, у вас созрел ответ? Так быстро?

— Да, — кивнула Вика. Но, во-первых, я хочу пожаловаться на обслуживание в вашей гостинице.

— Полотенца и постельное белье не меняли уже три дня! — добавила Ника.

— Еще что-то? — усмехнулся изобретатель.

— В номерах мало развлечений!

— Нет телевизора, радио… ничего нет!

— И, я надеюсь, у вас в отеле есть спортзал?

— А то мы начали зарастать жирком!

Последнюю фразу девушки произнесли одновременно, и так же синхронно рассмеялись.