Кровь данов

– Когда я пришел в Город мертвых, – продолжил Хродвиг, – склеп для моего дана уже подвели под крышу. Дом для дана был, но его тело я сжег в Декурионе. Молчальники расступились, убоявшись чумы, и я вошел в пустой дом. Черная шкура, которой я когда-то предупредил всех окрест о чуме, была со мной. Я кинул ее у подножия каменного трона и лег на нее, уснув.

– Долго ты там пробыл? – затаив дыхание, спросил Ули.

– До новой луны, – ответил Хранитель. – Молчальники приносили мне еду и воду, ставя у порога. О! Дом славно был сделан. Камни на полу подогнаны тщательно – нож не просунешь! Узоры на стенах – рисунки охоты и битв. Полати у трона пустуют, ожидая ближников дана…

– И сейчас там пусто и грустно? – посочувствовал Ули. – Тебе опять одному придется?

– Пусто? – заухал-засмеялся довольный Хродвиг. Его смех разнесли окрест стены ущелья, и Хоар недовольно скривился. – Пусто?! Хрейг, моя жена, давно ждет. Преданные слуги, послушные моей воле, ждут. Мои ближники, великие воины и мудрые мужи, ждут. В свое время они таскали друг друга за бороды, споря, кто из них где должен лежать после смерти.

Хродвиг вновь торопливо и шумно отхлебнул воды и продолжил:

– Когда я был даном, моей правой рукой был Храмт. Надежный и верный. Безжалостный и коварный. Важнее моего слова в его жизни не было ничего. Когда я отдал власть Эндиру, двери моего дома в Городе мертвых закрылись для него. Только я и моя жена могли отныне переступить порог…

– Почему? – не понял Ули.

– Потому что я перестал быть даном, – терпеливо объяснил Хродвиг. – Когда Храмт стал совсем плох, родные приготовили родовую усыпальницу… Он избил их! – опять заухал Хродвиг. – Избил, сел на лошадь и ускакал. Был слух, что добрался-таки до Города мертвых.

– Так он что, нарочно там хотел умереть? У твоего трона? – уточнил мальчик.

– А ты говоришь – «пусто»! – передразнил мальчика Хродвиг. – «Опять один»!..

«Не слишком ли много разговоров о смерти и мертвецах? – подумал Хоар. – Выдержит ли Ули?»

Словно в издевку над его мыслями оживившийся Хродвиг продолжил:

– Кто может переступить границу Города мертвых? Только те, кто пришли умереть, только молчальники, что помогают в обрядах, и только родичи, что провожают усопшего. Никто иной переступить черту Города не может. Иначе сам перестанет быть живым…

Совсем скоро Хоар перестал слушать речи старика. Однообразие дороги убаюкивало. Журчание ручья, вдоль которого пролегал путь, ревниво скрадывало другие звуки, и над дорогой слышалась только песнь воды. Солнце, завершая свой дневной бег, вскоре спряталось за горами. От белой, пенистой, как молоко, воды мелкого ручья поднимался туман. Словно живой, он рос, поднимаясь над ручьем, и вскоре уже стелился над дорогой.

Затем Хоар увидел спешившегося Третьего, который остановился возле удобной расселины со скалистым козырьком. Следы на скале говорили о том, что изредка здесь останавливались путники. Третий успел разжечь костер и набрать воды. Вовремя! Густыми волнами туман плавал над ручьем, укутывая его своими прядями. Теперь спуститься к воде, не переломав ноги на круглых камнях, было невозможно.

Стоянку перед расселиной обдувал легкий ветерок, не позволяя туману подняться выше и приблизиться. Словно живой, туман тыкался в эту невидимую границу, как щенок мокрым носом, но не мог преодолеть ее. Хоар остановил арбу так, чтобы помощник-ветерок не задувал в расселину. Пламя костра сразу выпрямилось, и в пещерке уютно потянуло дымком.

– Видел кого? – спросил Хоар, подходя к Третьему ближе. За весь дневной переход им и парой слов не удалось перекинуться.

– Нэт, – мотнул головой Третий.

Прошло столько лет, но его дорча по-прежнему был ужасен. Вся пятерка выучила дорча, но между собой они по-прежнему разговаривали на своем наречии.

– Следы? – поинтересовался Хоар.

– Смотрыт кто-то. Нэ добрый – нэ злой. Звэрь смотрыт.

– Не нападет? – спросил Хоар.

Третий пожал плечами.

– Ешь и ложись, – скомандовал Хоар. – Лошадьми займусь. Подниму за полночь.

Третий развернулся и пошел вглубь пещерки. Вскоре он уже раскатал войлочную циновку и торопливо ел, усевшись на нее, запивая хлеб горячим травяным настоем. Хоар наскоро обиходил лошадь Третьего, которая была заводной, уделил время своему скакуну. Ули в это время усердно чистил и скреб Тихоню. Та благодарно всхрапывала и жевала ивовый куст.

– Ойкону Тихоня понравилась, – ласково проводя ладонью по ребрам кобылы, грустно сказал Ултер. – Он уже далеко?

– Он с семьей, Ули, – ответил Хоар. – Идет к твоему этому… конюху.

Утешитель из Хоара был никакой.

– Как рука? – поинтересовался Хоар. Он решил отвлечь мальчика. Слишком долго тот слушал сегодня о мертвецах.

– Хорошо. Я и забыл, что она болела, – ответил мальчик.

Хоар подошел и взял руку мальчика, поднял ее. Помял, понажимал в разных местах. Ултер равнодушно наблюдал за действиями Хоара.

– В прошлый раз у тебя были содраны эти костяшки. – Хоар надавил над мизинцем и безымянным пальцем. – Потому руку и свернул. Эти костяшки далеко от остальной руки, поэтому кулак и съезжает, а удар не получается.

Хоар с силой надавил своей мозолистой ладонью на костяшки мальчика, и детский кулачок свернулся под углом к запястью.

– Видишь? – спросил Хоар.

Ули заинтересованно смотрел на свою руку, словно давно ее не видел.

– А вот эти костяшки, – пришел черед местам над указательным и средним пальцем, – сильные, хорошие. Ими и надо бить.


И Хоар, зажав кулак Ултера в своей руке, медленно ударил в свою раскрытую ладонь.

– Чувствуешь? А теперь смотри – во время удара доворачиваем кулак, – и Хоар вновь медленно показал как. А потом быстро ударил по-новому. Звук удара детского кулака по жесткой мужской ладони прозвучал над поляной.

– Ого! – притворно затряс ладонью Хоар. – Силач!

– Нет, силач – это Тарх, – ответил мальчик. – Он быка одним ударом свалить может. Его так и прозвали – Бык.

– Ты его знаешь? – заинтересовался Хоар.

– Да, – кивнул Ултер. Голос его вновь упал до шепота. – Друг отца… Он нас с братом на плечи… – Мальчик поджал губы и замолчал.

Утешителя из Хоара не получилось, не стоило и пытаться. Он сунул в руки Ултера хлеб, луковицу с зеленым пером, кусок сыра и глиняную кружку с горячим настоем.

– Ешь, – буркнул он.

Когда едят-пьют – тогда не плачут. Хоар отломил еще одну краюху хлеба и отрезал сыра. Подходя к арбе, он вновь увидел над горизонтом черную тучу, подсвеченную закатным солнцем.

– Что ты все в небо смотришь? – сварливо встретил его Хродвиг, беря двумя руками кружку и жестом отказываясь от еды.

– Там дым, Хранитель. Второй день как увидел.

– И что? – после короткого глотка спросил Хродвиг.

– Дым в горах всегда не к добру, – ответил Хоар. – Я подумал… Ты рассказывал – вдруг чума…

Хродвиг сделал еще один глоток и протянул Хоару чашку. Потом ухватил спутника за плечо и вылез из арбы. Приложил ладонь к глазам, сощурившись. Посмотрел недолго, повернулся и забрал кружку.

– Мы столько лет рядом, но ты так толком и не знаешь гор. Мы все боялись твоих мнимых врагов… – задумался старик. Отхлебнул настоя и сказал: – Это не чума. Колодец горит. Земляное масло подожгли.

Хоар помолчал, обдумывая услышанное и все, что он знал о Колодце.

– Колодец – владение Империи. Империя – это рабы… – вслух размышлял он. Ултер заинтересовался услышанным и подошел ближе. – Рабы взбунтовались?

– Похоже на то, – кивнул Хродвиг. А потом махнул рукой. – Рабы не опаснее червей. И место им тоже в земле. Бывших рабов не бывает. Мой внук размажет их по окрестным скалам тонким слоем; правда, правнучек? – Хродвиг потрепал Ули по голове, стряхивая соломинки, и заухал. Его уханье кануло в густую пелену тумана и, отражаясь от невидимых стен ущелья, полетело-поскакало над горами, пока не утихло вдали.

Ночью никто не тревожил их привал, но Хоар почти не сомкнул глаз. Мысль о том, что огромная толпа рабов в самом центре гор стала неуправляемой, не давала уснуть. Хоар пытался предугадать развитие событий, но слишком плохо знал те места, в этом Хранитель был прав. Промаявшись без толку, Хоар сменил на посту Третьего.

По давней привычке улегшись под арбу, он слушал звуки ночи и то и дело возвращался к мысли, какой будет его жизнь без Хродвига. Занятие это было бессмысленное, все равно что трогать языком больной зуб: глупо, чревато болью, но заставить себя не бередить зуб невозможно. А наутро, едва развиднелось, Хоар спустился к ручью, чтобы набрать воды. Когда он поднялся к месту ночлега, то вновь почувствовал на себе чей-то взгляд.





Глава 5




Арратой. Колодец, Старый пост

На чахлых деревцах, скалах и валунах собрался десяток воронов. Птицы расселись полукругом над полем боя и внимательно смотрели за происходящим. Увиденное тревожило их, и они то и дело коротко переговаривались о чем-то друг с другом.

«Известно о чем, – лениво подумал Арратой. – Тоже добычу делят».

Если бы не хлопья густого, как простокваша, дыма, в ясном горном небе уже нарезали бы круги и стервятники. Следом за стервятниками прибежали бы шакалы – даже здесь, на высокогорье, их хватало.

«Зря ругаетесь, – злорадно подумал Арратой, глядя на жирных, черных как смоль воронов. – Никого вам не оставят. Разве что требуху в пыли поворошите».

Вчерашний раб-учетчик, бывший купец и знаток языка дорча, невольный лазутчик, Арратой сидел у резервуара для земляного масла, подпирая спиной каменный борт. Он проследил взглядом, как мимо протащили за ноги безжизненное голое тело. Голова подпрыгивала на ухабах, словно живая. Как будто упрашивала: «Нет-нет-нет-нет… не делайте этого». Чумазые рабы, подтащив свою ношу с подветренной стороны Колодца, где жар не так чувствовался и клубы дыма относило в сторону, торопливо швырнули тело за край. Сделав дело, споро повернулись и пошли назад. А мимо уже волокли следующий труп.

«Теперь, после драки, и не понять, кто есть кто. Наш или дорожник. – Арратой присмотрелся. Голова размозжена булыжником – лица не разглядеть. Он вспомнил Плака с увесистым камнем на плече и передернул плечами. – Дорожник, – решил Арратой. – Слишком белый и чистый».

– Эй, учетчик! – раздалось вдруг неподалеку.

– Я Арратой, – ответил бывший купец.

– Да хоть клибб вареный, – всклокоченный, весь измазанный непонятно чем – кровью, земляным маслом, пылью (или всем разом), низенький мужичок сплюнул. – Тебя Череп кличет.

– Раз кличет, надо идти, – согласился Арратой, поднимаясь. – Где он?

– Все там же! – Мужичок махнул рукой в сторону обломков скалы, откуда недавно командовал боем и работал пращой Коска Копон по прозвищу Череп.

Не ответив, Арратой двинулся вниз, ближе к месту боя. Мимо волокли еще одно тело, и Арратой посторонился. Вкалывали вчерашние рабы, как муравьи, не знающие устали. Работали зло, азартно и с огоньком в глазах. В Колодце, с надсмотрщиками за спиной, такого Арратой не замечал. Впрочем, где те надсмотрщики? Известно где – там же, где и дорожники, – в Колодце.