Кривое зеркало

Поражение Клинтон я буду оплакивать вечно. Это событие подчеркивает важность создания пространства для непокорной женщины. Оно показывает, что умение ценить женщину за ее сложность неожиданно самым деструктивным образом может затмить ее истинное «я». Феминистский дискурс еще не осознал в полной мере того, что сексизм значительно более приземленное явление, чем доказывают это на своем примере знаменитости. Сексизм поднимает голову вне зависимости от того, кто эта женщина, каковы ее желания и этика. И женщине не нужно быть иконой феминизма, чтобы противостоять сексизму. Ей достаточно просто быть эгоисткой, хотя это понятие не всегда однозначно.





История поколения в семи аферах




Билли Макфарланд начал карьеру афериста в двадцать два года. Он родился в 1991 году. Родители его были девелоперами недвижимости. Девять месяцев он провел в Бакнелле, а затем включился в программу поддержки стартапов и создал компанию Spling. В Crunchbase мы находим такое описание компании: «технологическая рекламная платформа, которая помогает брендам повысить освещение в средствах массовой информации и доходы от маркетинга путем оптимизации презентации контента». В 2011 году подобные вещи еще можно было говорить абсолютно серьезно. В том году венчурный капиталист и член совета директоров Facebook Питер Тиль, когда-то писавший, что движение женщин за равные права повредило демократии, запустил программу стипендий для молодых предпринимателей. В 2013 году Макфарланд основал компанию Magnises. Она предлагала все более мобильным миллениалам билеты на важные мероприятия с присутствием ВИП-персон и доступ в клуб – за подозрительно скромную сумму 250 долларов в год. Компания выдавала своим членам «фирменную» черную карту, которая дублировала магнитную полосу существующей кредитной карты, но не давала никаких иных преимуществ: как и сама компания, карта предназначалась исключительно для показухи.

Компания Magnises («Латинское обозначение абсолютного ничто», – говорил Макфарланд) пользовалась большим успехом в прессе. Количество членов стремительно росло. К компании охотно присоединялись молодые жители Нью-Йорка, привлеченные атмосферой исключительности и процветания. «Билли Макфарланд хочет помочь вам построить идеальную сеть», – писали в журнале Business Insider. В этом же издании компанию Magnises называли «клубом для элиты миллениалов, где все получают черную карту и участвуют в вечеринках в нью-йоркском пентхаусе». Золотой период продлился меньше года. Члены клуба приобретали дорогие билеты в театры и на концерты, которые в день представления таинственным образом оказывались недействительными. Макфарланд бомбардировал их сомнительными предложениями: «частный ужин с целью нетворкинга» за 275 долларов с персоны, гироскутеры, доставляемые курьером. «В этот уикэнд вы можете воспользоваться “Мазерати” с водителем, если являетесь членом клуба». Иногда в предложениях компании странным образом появлялось имя рэпера Джа Рула. 1 января 2016 года Макфарланд разослал членам своего клуба такое сообщение: «С Новым годом! Джа Рул[40] работает над новой песней и может упомянуть в ней ваше имя, ник, название компании и т. п. Эта информация может появиться в новом хите за 450 долларов». Позже каналы Hulu и Netflix почти одновременно выпустили этически сомнительные программы о компании Макфарланда. Бывшие работники компании рассказывали о мошеннической схеме бизнеса: Макфарланд делал предложения, которые не мог исполнить, потом залезал в долги, исполняя их частично, а потом делал еще более безумные предложения, чтобы оплатить эти долги, – и т. д.

В январе компании Magnises предъявили иск на 100 тысяч долларов. Домовладелец из Вест-Виллидж обвинил Макфарланда в том, что он использует жилое помещение для ведения коммерческого бизнеса, а кроме того, безбожно захламил его. Никаких проблем. Макфарланд перевел компанию в пентхаус отеля «Ривингтон» в Нижнем Ист-Сайде. К этому времени компания располагала не менее чем тремя миллионами долларов венчурного капитала, но клиенты были недовольны. Один из клиентов писал: «Не советую вам иметь дело с этой компанией на любом уровне. Мне стыдно, что я сам позволил себя одурачить».

Публично Magnises процветала, но в действительности находилась на грани краха. Макфарланд объявлял, что компания насчитывает 100 тысяч членов, хотя в действительности в его клуб вошло менее пяти тысяч человек. Он запустил новый проект Fyre Media, заявив его как платформу, где богатые люди смогут договариваться со знаменитостями о присутствии на частных мероприятиях. И снова здесь фигурировал Джа Рул. Позже Макфарланд говорил репортерам, что их дружбе способствовал «взаимный интерес к достижениям технологий, любовь к океану и рэпу». Деньги на Fyre Media они собирали вместе. А потом в конце 2016 года Макфарланд осуществил одну из самых неудачных идей в истории американской аферы. Он собрался рекламировать свою компанию с помощью роскошного фестиваля на Багамах. Решил, что первый ежегодный фестиваль Fyre Media пройдет в апреле 2017 года.

Даже обычную свадьбу трудно спланировать за четыре месяца. Для музыкального фестиваля на десять тысяч человек по системе «все включено» на уединенном пляже такой срок просто нереален. Макфарланд знал бы это, если бы хоть однажды занимался подобными услугами, ждал столиков или за минимальную зарплату работал на выставочном стенде. Или если бы он хотя бы раз побывал на музыкальном фестивале – как ни странно, но он ни разу не был на таком мероприятии. Двадцатипятилетний аферист строил карьеру, уверенный в том, что любой человек может построить для себя любую реальность. И он успешно воздействовал на клиентов, готовых поверить в то же самое. Макфарланд создал интернет-сайт и начал продавать билеты на потрясающий фестиваль на «Файр-Кай», частном острове, якобы ранее принадлежавшем колумбийскому наркобарону Пабло Эскобару. В программу фестиваля входили концерты, вечеринка, сулившая безграничные перспективы в Instagram, и суперроскошное размещение. Участники могли выбирать разнообразные варианты проживания – самый дорогой «Дворец артиста» стоил 400 тысяч долларов за отдельно стоящий дом на пляже, где могли разместиться четыре человека, плюс восемь ВИП-билетов и ужин с исполнителем.

Макфарланд никогда не собирался строить этот «Дворец артиста». И не было никакого Файр-Кай. В начале 2017 года Макфарланд вылетел на Багамы на частном самолете, чтобы снять дорогое рекламное видео своего фестиваля. Красивые модели резвились в бирюзовых водах и нежились на блестящем песке. Макфарланд заплатил моделям Эмили Ратаковски, Кендалл Дженнер и Белле Хадид, а также другим влиятельным в Instagram персонам огромные деньги. Дженнер за единственный пост получила 250 тысяч долларов. Но реальное место было выбрано лишь за два месяца до фестиваля – не особо впечатляющий галечный пляж неподалеку от курорта Sandals на острове Грейт-Эксума. Естественно, главным доводом в пользу этого места была близость Sandals, куда предполагалось разместить всех потенциальных гостей фестиваля. Именно так поступила компания Bacardi, когда в 2016 году отправила несколько тысяч человек в Бермудский треугольник, где на пляже перед ними выступали модные диджеи. Они отправили нас (конечно же, я там была) на роскошный курорт в Пуэрто-Рико и предоставили нам возможность три дня без ограничений пользоваться баром. Это мероприятие было чем-то вроде фестиваля Макфарланда, но тут все сложилось – и очень хорошо. Еще труднее становится понять Макфарланда, если вспомнить, что для своего фестиваля он выбрал дату, совпадающую со временем проведения ежегодной регаты Джорджтауна, когда большинство островных отелей заполнены под завязку.

В марте команда организаторов вместе с группами Blink-182, Major Laser и Disclosure вылетела на место. Членом команды была Хлоя Гордон, талантливый продюсер. «До прибытия мы были убеждены, что работы уже ведутся, – позже писала она в журнале The Cut. – Но ничего не было сделано. Фестивальные киоски не установлены, сцена не арендована, транспорт не подготовлен». Естественно, не было ни туалетов, ни душей, ни мест размещения. Приехавшая команда обнаружила лишь багамских рабочих-поденщиков, засыпавших бетон песком. Макфарланд показывал подрядчикам электронные квитанции и убеждал их, что деньги вот-вот поступят. Поняв, что компания мошенничает, Гордон уволилась. До отлета с Багамских островов она побывала на совещании, где предлагалось перебронировать все билеты на 2018 год и начать все сначала. Но команда отказалась. Один из маркетологов, по словам Гордон, пытался соблазнить их призывом: «Давайте сделаем это, ребята, и войдем в историю».

В конце концов, этот фестиваль действительно вошел в историю. Это была самая ярко освещаемая катастрофа 2017 года. Макфарланд продолжал продвигать обреченное на провал мероприятие до последней минуты. Компания FuckJerry, занимавшаяся маркетингом фестиваля и позже продюсировавшая документальный фильм Netflix о компании Макфарланда, массово удаляла из Instagram комментарии людей, которые хотели знать, почему они до сих пор не получили никакой информации о перелете и размещении. За неделю до фестиваля, когда у Макфарланда в очередной раз стало пусто в карманах, клиенты получили электронные письма с просьбой о переводе денег на браслеты, которые потребуются им на фестивале вместо наличных. Но ни один из этих браслетов не был оплачен, и все они исчезли накануне фестиваля. В Майами для гостей не оказалось ни одного чартерного самолета. Некоторые гости прибыли на Багамы самостоятельно. Там их накачали спиртным, а потом отправили на место фестиваля, где не было ничего из обещанного. Палатки в стиле лагерей для беженцев вместо шатров, тонкие матрасы, промокшие от дождя, складные стулья и грузовые контейнеры со всяким барахлом. Возле пустых столов консьержей на ветру развевались флаги с логотипом фестиваля. Вместо изысканной кухни гостям предложили пластиковые контейнеры и унылые сэндвичи с подвядшим латуком и американским сыром. Зрители запаниковали – и стали размещать фотографии своего «гулаговского» отдыха. Хаос нарастал. Люди чуть ли не дрались из-за матрасов и туалетной бумаги. Макфарланд сдался и предложил всем устраиваться на ночлег в любой палатке, где они найдут место. Несколько десятков человек заперлись в комнате в багамском аэропорте – им удалось уговорить местных жителей увезти их с места проведения фестиваля. В Интернете каждое паническое сообщение с Грейт-Эксума встречалось с нескрываемым злорадством.

В июне 2017 года Макфарланда арестовали, предъявив обвинение в мошенничестве. Он не только обманул гостей фестиваля, но еще и полностью сфальсифицировал финансовое положение своей компании. В начале года он заявлял, что прибыль компании за месяц составила 21,6 миллиона долларов и что ей принадлежат земли на Багамах стоимостью 8,4 миллиона долларов. Он заключил договоры и обманул целый ряд компаний и работников (причем многих на Багамах). Многие поверили в то, что фестиваль станет грандиозным мероприятием, сулящим большую прибыль. Неустрашимый Макфарланд продолжал мошенничать: тем же летом он заперся в пентхаусе и через компанию NYC VIP Access продал на 100 тысяч долларов фальшивых билетов на эксклюзивные мероприятия, причем многие были им просто выдуманы. Согласно предъявленному в 2018 году иску, Макфарланд, прикрывшись новым предприятием, обращался к тем же, кого уже обманул. Он выбирал из имеющейся базы данных клиентов с самыми высокими ежегодными доходами. Узнав об этом, я испытала нечто сходное с восхищением. Я вспомнила, как в разгар интернет-скандала Джа Рул писал в Twitter, что фестиваль Макфарланда «НЕ АФЕРА». Эта фраза превратилась в церемонию перерезания ленточки. Макфарланд, которого The New York Times назвала «Гэтсби, пропущенным через фильтр Instagram», был объявлен главным аферистом своего поколения, а его фестиваль – не просто аферой, но квинтэссенцией аферы, крупнейшим фальшивым мероприятием тысячелетия.

Фестиваль Макфарланда стал ярким свидетельством культурного сдвига, в предыдущее десятилетие постепенно, но неуклонно менявшего характер нации, делая аферы (обман доверия ради прибыли) совершенно нормальным делом. Это произошло после избрания Дональда Трампа, когда мошенничество неопровержимо и унизительно утвердилось в качестве абсолютной американской этики. Это произошло после мощной волны феминистских инициатив и появления женщин-предпринимателей, которые окончательно объявили наращивание богатства прогрессивной политикой. Это произошло после появления таких компаний, как Uber и Amazon, которые разрушили экономику, а потом продали ее по дешевке, обещая сделать мир лучшим и более удобным местом. Это произошло после появления реалити-ТВ и Facebook, которые использовали возобновляемый природный ресурс человеческого нарциссизма для создания мира, где наши личности, отношения и характеры стали не просто монетизируемыми, но и нуждающимися в монетизации. Это произошло после того, как стоимость высшего образования стала недоступной, а выпускники оказались обреченными на низкооплачиваемую работу и колоссальное экономическое неравенство. Это произошло после финансового кризиса 2008 года, который окончательно убедил миллениалов в том, что самый быстрый и надежный способ добиться успеха – это мошенничество.





Крах


В 1988 году двадцатисемилетний Майкл Льюис уволился из инвестиционного банка Salomon Brothers, продававшего первые в мире ценные бумаги с ипотечным покрытием, и написал книгу «Покер лжецов». Это был портрет Уолл-стрит в годы после отмены федерального регулирования, когда в мире откровенных манипуляций и нечистоплотной прибыли процветали хитрые, циничные и удачливые мошенники. Неопытный юноша распоряжался активами на миллионы долларов, даже не понимая, что происходит. Вспоминая тот период в 2010 году, Льюис писал: «Все происходившее до сих пор кажется мне совершенно абсурдным… Я понимал, что так долго продолжаться не может. Рано или поздно (скорее, рано) кто-то разоблачит меня и всех тех, кто более или менее похож на меня, и назовет нас мошенниками». Льюис думал, что «Покер лжецов» станет рассказом об определенном периоде, историей того, как «великая нация потеряла финансовый разум». Он не ожидал, что после краха 2008 года аферы из его опыта покажутся невинными шутками.

О кризисе 2008 года Льюис пишет в книге «Большая игра на понижение», в которой рассказывает о невероятно сложных механизмах, придуманных банкирами в середине 2000-х годов для надувания ипотечного рынка, а затем для монетизации стремительно растущих кредитных обязательств домовладельцев, пока вся система окончательно не рухнет. Законы против хищнического кредитования были отменены в 2004 году, что позволило распространить ипотеку на людей, которые никогда не смогли бы выполнить свои обязательства. А это, в свою очередь, сделало пул потенциальных домовладельцев практически бесконечным. Цены на дома на некоторых рынках возросли на 80 процентов. Люди финансировали собственные дома кредитами под залог недвижимости – эта схема работала, пока цены продолжали расти, а цены росли, пока люди продолжали покупать. Чтобы система работала, ипотека становилась добровольно-принудительной: можно было получить кредит, не предоставляя финансовой документации, без проверки кредитной истории и внесения первого взноса. Один из типов высокорискованного кредита назывался NINJA – кредит предоставлялся людям, которые не имели ни дохода, ни работы, ни имущества. Финансовая индустрия маскировала нестабильность подобных соглашений туманными терминами и инструментами: долговые обязательства, обеспеченные ипотекой, то есть долги, которые можно возместить через платежи по ненадежной ипотеке, и синтетические долговые обязательства, обеспеченные ипотекой, которые возмещались через страховые платежи по ненадежным долгам. В «Большой игре на понижение» молодой банкир говорит Льюису: «Чем больше мы разбираемся в том, что такое эти долговые обязательства, тем чаще думаем: “Господи Боже, это же чистое безумие. Это мошенничество”. Может быть, доказать это в суде и не удастся. Но это мошенничество».

Когда надувался ипотечный пузырь, я училась в школе. Тогда казалось, что все вокруг несется с колоссальной скоростью. Представители Goldman Sachs и McKinsey приходили в кампус и соблазняли самых активных моих однокашников жизнью, которая сулила деньги на авансовые платежи и частные школы. Я смотрела шоу «Топ-модель по-американски» и «Проект Подиум», где царил абсолютный гламур, и «Лагуна-Бич», где мир казался состоящим из длинных гранитных столешниц, венецианской штукатурки, пальм и огромных бассейнов. Повышение мобильности превращалось в кислород – незаметный и вездесущий. Я писала диплом об американской мечте. А потом в 2007 году цены на дома стали стремительно снижаться. Последовала волна банкротств домовладельцев. Каждый раз, когда я в студенческом центре проходила мимо телевизора, мне обязательно попадались новости о семьях, которые стерегут свое имущество на улице рядом с конфискованными домами. По вечерам я с изумлением листала интернет-страницы на своем ноутбуке. Писала об иммигрантах, о том, что неопределенность была основой американской магии. Но ситуация неожиданно изменилась. Процветание превратилось в коллапс.

В сентябре 2008 года о банкротстве первой объявила компания Lehman Brothers. За ней последовала AIG, на спасение которой было выделено 182 миллиарда долларов из федерального бюджета. (Несмотря на 61 миллиард долларов убытков в конце 2008 года – худший показатель в истории, – в следующем году AIG выплатила своему финансовому руководству 165 миллионов долларов в виде бонусов.) Затем началась глобальная рецессия. Безработица и экономическое неравенство росли на глазах. За период с 2005 по 2011 год медиана семейного богатства упала на 35 процентов. В других странах банкиров, ответственных за подобное, посадили бы в тюрьму. В Исландии осудили двадцать девять руководителей банков за ошибочные действия, приведшие к кризису 2008 года. Одного из них посадили на пять лет. Но в Америке все банкиры получили поддержку правительства. И многие из них в конце процесса стали еще богаче, чем раньше.

Финансовый кризис был классической аферой – жульничеством, осуществленным мошенниками. Первым, кто заслужил официальный титул мошенника, стал Уильям Томпсон (иногда его называют Сэмюэлем). О проделках этого мелкого мошенника летом 1849 года писала газета The New York Herald. «В последние несколько месяцев по городу бродит человек, известный как “Человек доверия”», – так начиналась первая статья. Томпсон, одетый в приличный костюм, обращался к незнакомым людям и после вежливой беседы спрашивал: «Верите ли вы мне настолько, чтобы доверить ваши часы до завтра?» Рассказ о Томпсоне был настолько занимательным, что термин вошел в оборот[41]. Но Томпсон был неудачливым мошенником: другие работали лучше и дольше его.

Настоящие мошенники не просят у вас ни часов, ни доверия. Они ведут себя так, что вы сами отдаете им все и думаете, что вам повезло: вы с радостью ставите на подсказанную лошадь, или вкладываете деньги в невероятно успешный инвестиционный фонд, или летите на Багамы на фестиваль, которого никто и не собирался проводить.

В 1849 году через три дня после ареста Томпсона Herald опубликовала статью без подписи под названием «“Человек доверия” в крупном масштабе». В ней в сардоническом тоне высказывались сожаления, что Томпсону не довелось поработать на Уолл-стрит.



На Бродвее он использовал свой талант по мелочи. Другие же, подобные ему, трудятся на Уолл-стрит. В этом вся разница. Он получил полдесятка часов. Они положили в карманы миллионы долларов. Он – жулик. Они – воплощение честности. Он – мошенник. Они – финансисты. Его схватила полиция. Они остаются столпами общества. Он получил тюремную баланду. Они наслаждаются дворцовой роскошью… Да здравствуют истинные «Люди доверия»! «Люди доверия» Уолл-стрит – «Люди доверия» городских дворцов – «Люди доверия», живущие в роскоши и жиреющие на деньги, полученные от бедняков и людей с умеренными средствами!



Автор статьи давал Томпсону едкий совет:



Ему следует выпустить пламенный буклет очередной грандиозной схемы внутреннего совершенствования… Он должен заключать все контракты на собственных условиях. Он должен ввести компанию в долги путем мошеннического и бессовестного расходования капитала, доверенного ему бедняками и людьми с умеренными средствами… Он должен довести акционеров до банкротства. Он должен продать всю компанию и прибрать деньги к рукам за свои «акции». И все это время он должен получать огромное жалованье за этот процесс «доверия». А потом, выбрав подходящее время, он должен уйти на покой и вести роскошную жизнь с чистой совестью и миллионом долларов на счету!



Мошенничество заложено в ДНК жителей этой страны, придерживающихся мысли о том, что хорошо, важно и даже благородно увидеть возможность получения прибыли и ухватить все, что получится. История эта стара как первый День благодарения. И мошенник, и его жертва хотят воспользоваться ситуацией. Разница между ними лишь в том, что мошенник добивается успеха. Кризис 2008 года был яркой демонстрацией того, что самая надежная гарантия финансовой безопасности в Америке – это умение эксплуатировать других. Так было всегда, но теперь приобрело колоссальные масштабы. И этот плохой урок мы, миллениалы, усвоили, став взрослыми.





Катастрофа студенческих кредитов



После финансового кризиса каждая четвертая семья в Соединенных Штатах оказалась в тяжелом положении. Стоимость ипотечного дома была ниже задолженности хозяев перед банками. В таких условиях находились 65 процентов владельцев домов в Неваде, 48 процентов в Аризоне, более трети в Калифорнии. (Предельно ясно, что большинство новых домов было куплено в период с 2005 по 2008 год.)

Кредиты домовладельцев – это основной источник семейных кредитов в Америке. Долгое время вторым источником были автомобильные кредиты. Но в 2013 году их потеснили кредиты студенческие – вторая афера, определяющая жизнь поколения. В соответствии с инфляцией стоимость обучения в частных университетах сегодня втрое выше, чем в 1974 году. В общественных школах стоимость обучения возросла в четыре раза. А цены на автомобили остались практически прежними. Средний доход и минимальная оплата труда почти не изменились.

В середине 90-х годов студенты потеряли возможность обучаться без финансовой помощи, которая была призвана как-то уравнять то, что им было необходимо, с тем, что у них было. За срок жизни поколения миллениалов средняя кредитная нагрузка удвоилась. В 2003 году средний образовательный кредит составлял 18 тысяч долларов, в 2016 году – более 37 тысяч. Более двух третей выпускников колледжей имеют невыплаченный кредит, и почти четверть тех, кто продолжает образование, имеет на руках кредит в 100 тысяч долларов и выше. Ситуация часто оказывается настолько тяжелой, что ее можно сопоставить с наказанием за реальное преступление. Если вы взяли 37 тысяч долларов на 30 лет, то в результате выплатите более 50 тысяч процентов. Общественная программа списания кредитов отклоняет 99 процентов заявлений. Сегодня взявшие кредит на обучение вполне могут оказаться в весьма затруднительном положении – получаемая ими зарплата не покрывает процентов.

Между ипотечным пузырем и пузырем образовательным немало общего. Как и высокорискованная ипотека, студенческие кредиты на получение образования в коммерческих колледжах почти всегда становятся недобросовестными. Администрация Обамы национализировала большую часть индустрии образовательных кредитов в рамках Закона о доступности образования и медицинского обслуживания. Сегодня сеть секьюритизированной задолженности – это государственное дело. Сеть эта стремительно растет – в 2018 году сумма образовательных кредитов превысила полтора триллиона долларов. Но между ипотечными кредитами и кредитами образовательными существует серьезная разница: по крайней мере сегодня, если вы хотите улучшить качество своей жизни в Америке, вы не можете отказаться от диплома с той же легкостью, что и от белой изгороди вокруг дома.

Однако повышение стоимости обучения никак не улучшило качества получаемого образования. Факультетская работа, как и большинство других занятий, стала нестабильной и сомнительной. Зарплаты не повышаются. В 1970 году почти 80 процентов преподавателей работали с полной занятостью, сегодня же их меньше половины. Колледжи борются за студенческие доллары, но свои деньги тратят на стадионы, великолепные спортивные залы, изысканные столовые – и стоимость всего этого влияет на стоимость обучения. Другими словами, необходимость выживать на рынке влияет на способность студента к выживанию после окончания учебы.

Поскольку рынок труда становится все менее защищенным, выплачивать образовательные кредиты становится все труднее.

В 2005 году 30 процентов американцев работали временно – по договору, с неполной занятостью или самозанятостью. Сегодня количество таких работников составляет 40 процентов и постоянно растет. С 2007 по 2016 год количество тех, кто не по собственной воле работал с частичной занятостью (то есть они бы предпочли работать на полную ставку), возросло на 44 процента. После рецессии я узнала, что люди моего возраста в течение первых десяти лет после окончания колледжа меняют работу в среднем четыре раза. Повсюду говорят, что миллениалы «предпочитают» фриланс. Смысл этого понятен. Миллениалы свободны духом! Мы гибкие! Мы будем работать где угодно, не отходя от теннисного стола! Мы готовы ко всему и умеем общаться! Но подобная причудливая траектория объясняется вовсе не особенностями личности. Малькольм Харрис в книге «Дети этих дней» пишет, что гораздо проще объяснять склонность миллениалов к смене работы непостоянством, избалованностью или любовью ко всему новому, чем признать тот факт, что рынок труда (для людей всех возрастов) страшно нестабилен и нестабильность эта нарастает с каждым днем. Я с шестнадцати лет одновременно занята на разных работах. Моя профессиональная жизнь сложилась удивительно счастливо. Как и многие американцы, я все еще считаю медицинскую страховку от работодателя роскошью: просто поразительно, что к тридцати годам я имела страховку лишь два года – два года, когда работала в Gawker (это издание было уничтожено любителем недоучек, ненавистником женского равноправия, сторонником Трампа, миллиардером Питером Тилем).

Сегодня колледжи не могут дать большинству студентов образование, которое действительно стоило бы сотен тысяч долларов. Зарплаты не растут, хотя корпоративные прибыли увеличиваются стремительно. Сегодня средний глава корпорации зарабатывает в 271 раз больше, чем средний американский рабочий, хотя в 1965 году разница была лишь в 20 раз. Стоимость медицинского обслуживания также возрастает – расходы на медицину на душу населения за последние 40 лет выросли в 29 раз. Расходы на детей растут, как и стоимость высшего образования, хотя врачи и учителя часто получают нищенские зарплаты. Диплом колледжа не гарантирует финансовой стабильности. Сегодня таких гарантий практически нет – разве что наследство. (Конечно, как мы увидели в фильме «Студенческая команда» 2019 года, многие безумно богатые родители все еще придают ценность высшему образованию и готовы идти на открытое мошенничество, чтобы переиграть систему приема и дать своим детям то, что им, как и многим, совершенно не нужно.) И все же колледжи подают себя как жизненную необходимость. Они представляются тиглями, через которые должны пройти все молодые люди, которые хотят добиться успеха. В таком мире неопределенности родилась новая идея – идея о том, что путь к стабильности может быть личным брендом.





Афера социальных сетей


Самым успешным миллениалом, несомненно, остается тридцатипятилетний Марк Цукерберг, чье состояние измеряется одиннадцатизначными цифрами. Самая низкая оценка в 55 миллиардов означает, что средства Цукерберга в пять миллионов раз превышают среднее состояние американской семьи, которое оценивается в 11 700 долларов. Цукерберг занимает восьмое место среди самых богатых людей планеты. Основатель Facebook, он эффективно контролирует нацию и государство: четверть населения планеты каждый месяц пользуется его сетью, он может влиять на выборы и менять наше отношение друг к другу. Он может контролировать социальные нормы приемлемого и неприемлемого. Главная особенность Цукерберга – отсутствие ярко выраженной индивидуальности. В 2017 году он совершил поездку по стране, породив слухи о своих президентских амбициях. В ходе этой поездки сложилось впечатление, что он – инопланетянин, стремящийся походить на одного из нас. Разногласия в Facebook хотя бы отчасти объясняются тем, что этот человек – тот самый, который говорил, что наличие разных идентичностей указывает на «отсутствие цельности» – лучше всех остальных понимает, что личность в XXI веке может быть коммерческим ресурсом, как хлопок или золото.

Путь Цукерберга в ряды кандидатов на пост президента начался октябрьским вечером 2003 года, когда он только поступил в Гарвард. Ему было скучно, он писал свой блог, и ему нужно было как-то отвлечься от этой «сучки», его бывшей девушки. В 21.49 он написал:



Я слегка на взводе, врать не буду. А что, если сейчас не 22.00, а вечер вторника? Что тогда? На моем компьютере открыт фотоальбом общежития Керкленд, и у некоторых довольно страшные картинки. Мне почти хочется поставить эти лица рядом с изображениями животных и заставить людей голосовать, кто красивее.



К 23.10 он признается:



Да, точно. Я не совсем уверен, как животные впишутся в эту идею (с животными никогда нельзя быть полностью уверенным…), но мне нравится мысль о том, чтобы сравнивать людей друг с другом.



«Да начнется атака!» – написал Цукерберг в час ночи.

Он создал сайт Facemash, где разместил фотографии студентов Гарварда и предложил пользователям голосовать за тех, кто им больше нравится. Идея не была оригинальной. В 2000 году два выпускника колледжа создали сайт Hot or Not. К этому их подтолкнул спор о том, удалось бы им подцепить девчонку на улице или нет. (Естественно, эти молодые люди были мужчинами, как и основатели YouTube, которые изначально собирались конкурировать с сайтом Hot or Not.) Но после запуска Facemash сайт за первые четыре часа посетило 450 человек. За фотографии проголосовали более 22 000 раз. У Цукерберга возникли проблемы – студенты обвинили его во вторжении в личную жизнь. Но большинству понравилась идея сетевого ресурса, где можно сравнивать себя с другими. В Crimson писали, что Facemash стал «явным показателем того, что с фотоальбомом кампуса все в порядке». Цукерберг, поняв, что за месяц он смог создать нечто такое, на что у Гарварда ушло гораздо больше времени, в следующем феврале запустил первый вариант Facebook. За две недели новым сервисом стали пользоваться четыре тысячи человек.

Когда перед окончанием школы у меня появился Facebook, мне показалось, что я попала в чудесный мир нарциссизма. В то время мой интерес к себе был на пике. Я постоянно думала, кем стану, когда вырвусь из оков республиканцев и забуду о ежедневных уроках Библии. Мы с друзьями уже привыкли создавать цифровые аватарки – у нас были AIM, Myspace, Xanga, LiveJournal. Facebook сделал эту концепцию четкой и официальной: казалось, все мы отправились в виртуальную ратушу и зарегистрировали там свое новое, протовзрослое «я». (В то время новой сетью пользовались только студенты колледжа, но в 2006 году она открылась для всех старше тринадцати лет, у кого имелся электронный адрес.) Когда я поступила в колледж, вокруг все шутили, что приходят домой пьяными и начинают таращиться на собственные странички в Facebook – вот оно, предшествие бесконечного прокручивания ленты социальной сети. Идея была замечательной с самого начала: достойный интернет-сайт, не вызывающий чувства неловкости, на котором можно показать себя в выгодном свете.

Тогда казалось, что все мы используем некий новый, замечательный продукт. Сегодня же, когда прошло больше десяти лет, пришло понимание, что мы, пользователи, сами стали продуктом. Даже если Цукерберг не собирался сознательно обманывать тех, кто пользуется его сетью, все пользователи – два с четвертью миллиарда – были готовы обмануться. Сеть продает наше внимание рекламодателям. Сеть продает наши личные данные маркетинговым фирмам. Специальные группы покупают наши политические убеждения. Facebook откровенно обманывал пользователей много раз. Так, например, в сети сознательно завышали статистику просмотра видео, порой на 900 процентов, что заставляло почти все медийные компании менять собственную стратегию, пытаясь повторить прибыльные схемы Facebook, которых попросту не существовало. Facebook позволяет другим компаниям, таким как Netflix и Spotify, просматривать личные сообщения пользователей. Сеть подталкивает детей к трате родительских денег на игры в Facebook – эту тактику внутри компании откровенно называют «дружеским мошенничеством».

И даже когда Facebook не эксплуатирует пользователей сознательно, он все равно их эксплуатирует – этого требует бизнес-модель. Даже если вы дистанцировались от социальной сети, вы все равно живете в мире, ею сформированном. Facebook, играя на нашем врожденном нарциссизме и желании общаться, крадет наше внимание и данные. Это позволяет сети манипулировать нашим поведением до такой степени, что сегодня почти половина американцев ищет новости в Facebook. Средства массовой информации полагаются на Facebook, чтобы получить доступ к читателям. Они беспомощны против способностей платформы высасывать доходы от цифровой рекламы – этот «хитрый мальчик» прикарманил все деньги от подписки. Facebook изменил экономическую модель масс-медиа в угоду собственным приемам: публикации должны быстро привлекать внимание и вызывать сильную эмоциональную реакцию – иначе их просто не увидят. В результате в 2016 году на пользователей обрушился бесконечный поток историй о Трампе – и из обычных источников, и с платформ, которые приняли алгоритм Facebook. Детище Цукерберга, призванное сдержать женоненавистничество и удовлетворить его собственные интересы, превратилось в топливо для современного кошмара и создало мир, фундаментально и систематически искажающий человеческие потребности.

На базовом уровне Facebook, как и большинство других социальных сетей, полагается на демагогию: рекламирует общение, но порождает изоляцию; обещает счастье, но насаждает ужас. Сегодня в нашей культуре доминирует идиома Facebook, и она ведет к очень тревожным структурным изменениям, проявляющимся через обманчивые искры эмоциональной виральности. Мы сурово осуждаем отсутствие охраны труда, читая пост о таксистке, которая продолжала возить пассажиров, хотя у нее уже начались роды. Мы осознаем безумие частной системы здравоохранения, читая позитивный пост о сборе средств на курс химиотерапии для неизвестного человека. В Facebook наша человечность становится эксплуатируемым вирусным ресурсом. Наш социальный потенциал переводится в способность привлекать общественное внимание, а она неразрывно связана с экономическим выживанием. Вместо справедливых зарплат и преимуществ у нас есть собственная личность, истории и отношения, и нам нужно учиться эффективно представлять их в Интернете на случай, если произойдет что-то непредвиденное, от чего нет страховки.

Facebook в большей степени, чем любой другой ресурс, закрепил представление о том, что личность существует в виде продуманной публичной странички. Но Цукерберг, осознав нашу готовность продавать свою личность ради собственной видимости, всего лишь оседлал волну, поднимавшуюся не один год. Когда ему было восемь лет, появилось шоу «Реальный мир». Когда он стал старшеклассником, в эфир вышли «Выживший» и «Холостяк». Когда он поступил в колледж, появилась платформа Friendster. Вскоре после появления Facebook мы получили YouTube в 2005-м, Twitter в 2006-м, Instagram в 2010-м, Snapchat в 2011-м. Сегодня дети пользуются TikTok, собирают френдов на Musical.ly. Геймеры тратят миллионы на Twitch. Два самых влиятельных семейства в политике и культуре – Трампы и Кардашьяны – поднялись на вершину пищевой цепочки, потому что вовремя поняли, как мало нужно, чтобы превратить себя в бесконечно монетизируемый ресурс. Вещественность противопоказана игре. И вот гремят аплодисменты, щелкают камеры iPhone, и на сцену выходит главный оратор конференции по усилению влияния женщин в мире политики и культуры.





Герл-босс


Самозваная икона стиля, невзрачная на первый взгляд София Аморузо родилась в 1984 году, как и Марк Цукерберг. На обложке книги #GIRLBOSS 2014 года мы видим уверенную в себе женщину в черном платье с глубоким V-образным вырезом, с короткими волосами, раздуваемыми специальным вентилятором, и руками, положенными на бедра. Она возглавила интернет-компанию по продаже женской одежды Nasty Gal, которую сама основала в 2006 году. Начинала она очень скромно – продавала подержанную одежду в собственной квартире в Сан-Франциско. Через восемь лет обороты Nasty Gal достигли сотен миллионов долларов, а Аморузо, выстроившая свой бизнес без единого кредита, превратилась в «Золушку мира технологий».

#GIRLBOSS – это настоящее руководство по мотивационному личному брендингу. Аморузо умело идеализирует себя, отрицая, что подобные вещи ее интересуют. «Я не хочу, чтобы меня превозносили и ставили на пьедестал, – пишет она. – С моим дефицитом внимания на этом пьедестале не удержаться. Я лучше устрою беспорядок и по ходу дела войду в историю. Я не хочу, чтобы вы стремились быть на кого-то похожими, #ГЕРЛБОСС. Это может серьезно вас застопорить. Энергию, которую вы тратите на изучение чужой жизни, лучше потратить на собственную». Эта книга написана языком популярного феминизма. Аморузо добилась успеха, ее читательницы хотят добиться успеха, успех – это проект феминизма. Но Аморузо отказывается от ярлыка: «Наступила ли сейчас новая эра феминизма, когда мы не должны говорить о нем? Не знаю, но хотелось бы верить, что да».

В книге отдается искренняя дань уважения тяжелому труду: на начальном этапе Аморузо работала в цветочном магазине, магазине ортопедической обуви, в книжном магазине, в аутлете, в Subway. Какое-то время она была садовницей. Но все это было для нее «большим, забавным экспериментом». В глубине души она знала, что за углом ее поджидает нечто великое. В истории этой есть несомненные отсылки к Золушке, только магию здесь заменили деньги. «Я повзрослела, думая, что капитализм – это мошенничество, но потом поняла, что это – алхимия», – пишет Аморузо. (Вообще-то мошенничество – это и есть алхимия, превращение дерьма в золото.) Какое-то время Аморузо было трудно зарабатывать на жизнь, потому что политические убеждения не позволяли ей работать на мужчин. И тогда она решила продавать на eBay винтажные вещи. И вот она, магия! Первая продажа привела к десяткам следующих, потом к сотням, потом к тысячам. И довольно скоро Аморузо перестала видеть в зарабатывании денег «занятие для истинных материалистов… Со временем я поняла, что во многих отношениях деньги означают свободу».

Книга Аморузо получила восторженные отклики. О ней писали в газетах и журналах. На уличных рекламных щитах и такси появился очаровательный слоган: «Даже если это мужской мир, ну и что?» Через несколько месяцев компания Аморузо уволила двадцать работников. В следующем январе она ушла с поста директора. В 2015 году группа бывших сотрудниц предъявила иск ей лично и компании Nasty Gal. Некоторые утверждали, что их уволили из-за беременности, а одна женщина назвала в качестве причины своего увольнения болезнь почек. В июне 2016 года, по данным журнала Forbes, Аморузо заняла первое место в списке самых богатых женщин, добившихся успеха самостоятельно. В ноябре 2016 года Nasty Gal обанкротилась. В 2017 году на Netflix вышел сериал по книге Аморузо. Она считала, что сериал станет бесплатной рекламой ее бренда и компании. В интервью журналу Vanity Fair она говорила: «Конечно, это все еще приносит мне доход». После первого же сезона сериал закрыли. К тому времени Аморузо уже покинула Nasty Gal и находилась в свободном полете, как шаттл, отделившийся от пылающей космической станции. Она создала компанию Girlboss, слоганом которой стали слова «по-новому определить успех для самой себя».

На сайте написано, что Girlboss – это «сообщество сильных, любознательных и амбициозных женщин», компания, которая «не поступается принципами и поддерживает тех, кто стремится воплотить свои мечты, большие и малые, свободно, без стыда и сожалений». На сайте размещены посты под названиями «Четыре вещи, которые я узнала, будучи миллениалом-трудоголиком» и «Как Рупи Каур[42] построила карьеру, неустанно стремясь реализовать свое творческое начало». Но компания не ограничивается одним лишь сайтом, а переходит к мероприятиям. Girlboss проводит конференции, ВИП-билеты на которые стоят 700 долларов, а цифровой доступ – 65 долларов. На сайте говорится: «Это нечто среднее между конференцией и вдохновенным погружением в страну чудес. Мы ворвемся в утомленный мир конференций как свежая волна, создадим пространство, где будут встречаться, делиться планами и стремиться к общему процветанию предприниматели и лидеры нового поколения».

Основная идея заключается в том, что для женщин ключ к богатствам мира лежит в фотогеничности и уверенности. В своей книге Аморузо пишет: «Семь лет люди проецировали на себя образы, которые я продавала через Nasty Gal. А теперь я хочу, чтобы вы использовали #GIRLBOSS для того, чтобы спроецировать на себя потрясающую жизнь, где можно будет делать все, что захочется». Конференции Girlboss работали точно так же: вы платите за знакомства, возможность сфотографироваться на неоново-розовом фоне и делаете первый шаг к тому, чтобы стать человеком, которого приглашают выступать со сцены. Это выглядит сугубо феминистским предприятием – и таковым и является, по крайней мере для его участниц, которых на протяжении многих лет бомбардировали фальшивыми, запутанными и бесконечно соблазнительными феминистскими истинами, главная из которых сводилась к публичной демонстрации способности взять свое.

Феминистская история Girlboss началась с манифеста Шерил Сэндберг «Не бойся действовать», написанного в 2013 году в соавторстве с Нелл Сковелл. Эта острая, продуманная и эффективная книга призывает женщин осознать свое честолюбие. Сэндберг занимала видный пост в Facebook. Свою книгу она написала задолго до возникновения серьезных проблем в социальной сети, поэтому заслуживает абсолютного доверия. Шерил Сэндберг – сильная, богатая, много работающая, замужняя белая женщина. Она рассуждает о феминизме, ядром которого являются личные усилия и напряженный труд. В начале книги она признает, что ее подход – это частичное, личное решение серьезной коллективной проблемы. Она убеждена, что женщины должны требовать власти, чтобы снести социальные барьеры. Другие считают, что нужно снести барьеры, чтобы женщины могли потребовать власти. Оба подхода «одинаково важны, – пишет Сэндберг: – Я призываю женщин разобраться с курицей (индивидуальными потребностями), но всецело поддерживаю и тех, кто сосредоточен на яйце».